Что может означать шляпа на талисмане? Колокол? Перевернутая тарелка? Как она вяжется с идеей Птицелова, что землянам там быть нельзя и неземлянам тоже. Его убеждения всегда отличались прямолинейной твердостью, как две параллельные рельсы железной дороги.

«Белым может быть преобладающий спектральный фон, — рассуждали мы на общих советах, — может быть скопление вещества, имеющего белый цвет. Снега, допустим. Почему бы не снега? «Белое», в том же «сиги», в разделе физической оптики, может трактоваться как нечто универсальное». Если посидеть и подумать, из одного слова можно выстроить гипотезы на все случаи жизни, даже на случай прямого контакта с фронами, на который никто кроме Сириуса не надеялся.

— Объясните мне, наконец, что такое информационная цивилизация? — раздражался Миша.

— Возможно, виртуальный интеллект, — отвечал ему Сириус, — рассудок, не привязанный к физическому носителю, который может произвольно возникать и исчезать в любой точке пространства.

— А к какому носителю он, извини меня, привязан? Хоть к чему-то он должен привязываться? Следовательно, это «что-то» существует. А если оно существует, то какой же он виртуальный? Почему тогда наша цивилизация не называется информационной? Мы тоже имеем некоторый информационный запас, привязанный черт знает к чему. Вот, чего я точно не понимаю, так это смысл слова «виртуальный»! Если есть информация, значит, есть носитель. Если носитель есть, следовательно, он реален.

Сириус молчал. Споры с Мишей его утомляли.

— Кто мне объяснит, что такое информационная цивилизация?

— Наверно, она привязана к носителям, которые мы не можем пощупать или осмыслить, — предположила я.

— Если мы не можем пощупать предмет, это не значит, что предмета нет в природе. Я, допустим, тоже не могу пощупать свои мозги, тем не менее, знаю, что они на месте. Я хочу уловить принцип: чем информационная цивилизация отличается от неинформационной?

Напряженное молчание последовало в ответ, нормальная реакция людей, для которых рисковать легче, чем думать. Людей, которые слишком мало знают о самих себе, а потому жизнь для них еще не приобрела характер абсолютной ценности. Она пока еще принадлежит идее, и только потом человеку, который пойдет на все, чтобы задать себе вопрос и найти ответ. «Парадокс», — сказал бы Сириус. Жизнь, которая складывается из парадоксов. Если бы знать, сколько ее осталось? Сколько цифр календаря? Однажды он исчезнет со стены также загадочно, как появился, но экипаж не придаст этому значения. «Батарея села», — решит экипаж.

Джон остановился у арки моего сегмента и встряхнул мокрую тряпку, так что брызги долетели до меня. Потом встряхнул ее еще раз.

— Не хотелось тебя огорчить, — сказал он, видя, что я не сплю.

— Что опять натворил дядя Миша?

— Кажется, он умирает.

— Что он делает? — не поверила я. — Как ты сказал?

— Умирает, — повторил Джон и понес полоскать тряпку в душ.

В коридоре валялась распакованная креокамера и коробки Мишиных медицинских припасов. На пороге я увидела брошенную кислородную маску из аварийного комплекта «Марсиона», а в сегменте на полу — распластанного Мишу. Он был оголен до пояса. Рыжая «шерсть» на груди слиплась от холодных компрессов. Над ним в позе мыслителя возвышался Имо.

— Инфаркт, — сообщил мне Джон и положил прохладное полотенце на Мишу.

— Пока нет, — уточнил Сириус, — но скоро будет, если не принять меры.

— Срочно в креокамеру, — испугалась я, — и домой.

— Он не хочет, — сказал Джон.

— Мало ли чего он не хочет.

Миша приоткрыл глаз, услышав мой голос.

— Все, Ирка! Мне хана, — произнес он.

Выглядел Миша, в самом деле, отвратительно.

— Надо лечь в камеру. Ты заснешь, а когда проснешься, Индер тебя полечит.

— Нет! Все кончено. Нет больше Индера. Нет моей Ксюхи. Ничего… ничего больше нет.

— Что случилось? — спросила я.

Имо отодвинулся от экрана, чтобы показать картинку с датчиков наружного обзора. Миша выпускал их полетать, как только корабль прекращал движение. Если верить изображению, мы стояли на орбите звезды, похожей на Солнце, перед планетой, сплошь укрытой белым туманом.

Миша взял меня за руку.

— Кранты! — сказал он. — Связи нет. Земли нет. Абонент отсутствует… — он хотел еще что-то добавить, но скорчился от боли.

— Посоветуй ему лежать, — просил Джон. — Меня он не слушает, ты скажи…

— Пусть командир скажет.

— На командира он обижен.

— Он на всех обижен, — добавил Сириус, — никого не слушает, никому не верит. Он считает, что мы подошли к Земле. Я сказал: «Михаил Борисович, это «белая планета!» Нет, Земля, да и все!

— Ирка, — простонал Миша, — не дай им упечь меня в ящик.

— Сейчас разберемся. Джон, посмотри, что у нас есть из сердечных препаратов. Имо, проследи, чтобы Миша не шевелился. Сириус, объясни, что за планета на мониторе?

— Один объект на орбите светила, радиус удаления соответствует Земле, — сказал Сир. — Нет признаков активности ментосферы. Вокруг шлейфы метеоритов.

Джон поставил передо мной коробку с лекарствами.

— Ищи сама, — сказал он. — Индер всем сказал, самолечением не заниматься, а если проблемы — использовать «крео» и вакуум.

— С чиреем на заднице тебя в «крео», — простонал Миша и дернулся к коробке, но боль в груди опять распластала его по полу.

— Кто-нибудь знает, что здесь от сердца? — спросила я.

Никто не знал. Джон опять пошел охлаждать полотенце, а Миша собрался с духом, сунул в коробку пятерню, извлек упаковку с капсулами, разорвал ее зубами и проглотил все, что упало в рот. Проглотил и даже не подавился.

— По-моему, это слабительное, — подал голос Имо.

Миша выплюнул капсулу, которая застрял под языком. Лекарство шлепнулось на пол. Под ним образовалось светлое пятно. Крошечные лучи превратились в нити паутины, облепили надкушенную пилюлю. Пятно померкло, образовался кокон. Мы, раскрыв рты, наблюдали. Даже Миша косился на зрелище, стараясь приподняться на локте. Имо с Сириусом подняли его за края тряпки и перекинули на матрас. Коробку Миша потянул за собой и половину рассыпал. Мы снова замерли.

— Пол поглощает органику, — заметил Сириус. — Лучше на нем не лежать, — в доказательство он плюнул себе под ноги, и все пронаблюдали, как корабль «сожрал» плевок, проигнорировав прочие предметы, раскиданные вокруг.

— Лучше обуться, — добавил Джон, намекая на мои босые ноги, которые не чуяли угрозы. Гораздо большей опасности подвергались мои замшевые тапки, и я сходила к себе, убедилась, что они не съедены. Сириус еще раз плюнул на пол, и огонек вспыхнул опять.

— Как он понимает, что можно, что нельзя? — удивился Сир. — А если плюнуть жеваной бумагой?

Хруст в коробке с медикаментами напомнил нам о присутствии Миши. Обертки летели на пол, как конфетные фантики, падали и оставались нетронутыми. Миша ел все подряд, закладывал в рот лекарства перепачканными пальцами. Глотал, не жуя. Он вцепился в коробку обеими руками, когда я попыталась забрать ее.

— Мне уже лучше, — прикрикнул он. — Дай же вылечиться человеку!

— Не давай, — заявили все хором, но я позволила распечатать следующий препарат, потому что знала: если Миша начал покрикивать, все не так безнадежно.

Наконец, он смог перевернуться на бок.

— Кушай, дорогой, поправляйся! — сказала я, собирая в коробку лекарства с пола.

Миша продолжил надкусывать пачки.

— Еще давай! — просил он.

На нас глядели, как на сумасшедших. Миша проглатывал все, что помещалось в рот, иной раз, не снимая упаковку. Джон с Сириусом вышли из сегмента, только Имо наблюдал процесс, не меняя позы в Мишином рабочем кресле.

— Дай ему подушку под голову, — попросила я, — подавится же. И принеси, чем запить.

Мише, в самом деле, становилось легче. Он ел, запивал и злобно глядел на Имо, а я вспарывала новые пакеты.

— Индер нам не оставил указаний о назначении лекарств? — спросила я, помня как скурпулезно он описывал прежде содержимое баночек, которые давал в дорогу.