— Родственники могли его опознать? Он был с головой? — спросила я.
— С головой, только без мозга. Я ему свиные мозги вставил, но лицо вышло похожим.
Ксения побледнела и облокотилась на тумбу.
— Ты его готовил для выдачи родственникам?
— Меня Адам попросил. Я его Адаму и отдал. Он побил клона палкой, в грязи повалял и увез. Не знаю куда, не мое дело, я и не спрашивал.
Ксения побледнела еще больше и пошла к себе.
— Ксюша, это нормальная практика Секториума, — сказала я вслед.
— Понятно, — ответила девушка и обернулась. — Буду знать, что калечить жизнь близким людям это нормальная практика. Как мило, что предупредили.
Она забежала к себе, хлопнула дверью, но вскоре опять возникла на пороге холла. И опять зареванная.
— Почему он не мог сказать маме? — спросила она. — Мама что, не поняла бы, если бы он все объяснил? Или, может быть, она не знает, что инопланетяне прилетают на Землю, да?
Можно было найти оправдание. Можно было сказать, что у нас существуют сложные тесты, которые определяют готовность человека владеть определенного рода информацией без ущерба для себя и общества, что мы не имеем права рассказывать, где работаем даже самым близким людям. Только однажды Ксения наверняка узнает, как эти строгие правила нарушаются на каждом шагу. Она наверняка познакомится с Германом Владиленовичем, которого Алена, автор тестов и правил, сама протащила в контору без всякой надобности, мимо воли начальства. Кто-нибудь обязательно расскажет, и тогда все оправдания покажутся издевательством. От этой мысли я растерялась. Ксюша ушла, надо было как-то подойти к ней с разговором. Надо было найти слова, которые объяснят ребенку, что ее право на личную жизнь это не то же самое, что право на личную жизнь Алены Зайцевой… а еще лучше поручить это сделать самой Алене.
Однажды Алена завела себе любовника: красавца-мужчину с благородной сединой в висках, солидного министерского чиновника, влюбленного до потери рассудка. Алена стала для него божеством, объектом поклонения, если не сказать сумасшествием. Важный дядя в костюме и галстуке таскался за ней как дрессированный пудель, и, стоило Алене исчезнуть из поля зрения — паниковал. Этому надо было положить конец, и однажды она уединилась с шефом для разговора.
Сначала шеф отрицательно мотал головой, потом корчил гримасу недовольства. На него было больно смотреть, когда Алена с победоносным видом вышла из кабинета.
— Совсем старый спятил, — сказала она. — Моего поручительства ему мало.
Тут-то она как раз была не права. Притом, не права дважды. Во-первых, шеф не был стар, он продолжал выглядеть на свои пятьдесят. Скорее мы состарились на его фоне и оттого обнаглели. Во-вторых, шеф отнюдь не спятил, а, будучи демократичным начальником, не понял разницы между просьбой, обращенной к нему от лица подчиненной, и сообщением от того же подчиненного лица. Алена именно пришла сообщить, поскольку решение приняла заранее и не привыкла обсуждать своих решений. В тот же день она водила поклонника по офису.
— Герман Владиленович, — представляла его Алена. — Мой друг.
— Просто Гера. Очень приятно. Можно просто Гера, — здоровался поклонник.
Он поздоровался за руку даже с Индером, который сроду не имел такой привычки.
— Просто Гера, — представлялся министерский работник всем подряд, утирая испарину, пока не был оставлен в покое и усажен в холле.
Но, вместо того чтобы перевести дух, «просто Гера» узрел пред собою лик отца Сириуса, не раз убиенного и воскрешенного народной молвой. Узрел в кресле напротив себя и спонтанно перекрестился.
— Спаси, сохрани, помилуй… — прошептал он.
— Чай? Кофе? «Мартини»? — обратился к рабу Божьему отец Сириус на правах хозяина бара.
— Водки, пожалуйста, если можно, — проблеял раб Божий. — И, если не трудно, полный стакан.
Так у нас в офисе появился еще один бесполезный и безвредный сотрудник. Именно сотрудник. Алена тоже проявила наивность, решив привлечь Геру для приятной компании. Шеф не переносил дармоедов в конторе и немедленно приспособил его к работе. Гера, сам того не подозревая, взвалил на себя обязанность Адама ездить в командировки. Шефом немедленно были задействованы все министерские связи и рабочие кабинеты, осуществлен молниеносный доступ к правительственным линиям связи, без которых мы сто лет обходились. В крайнем случае, Миша мог сделать это сам, но к шефу близко подплыла «халява», и он не устоял. Шеф использовал даже имидж представительного мужчины с высоким социальным статусом там, где мы, «голодранцы», не были допущены на порог. А начал свою карьеру Герман Владиленович также как все, забегами с молотком по министерским кабинетам и заколачиванием болтов под президентский портрет.
— Иди ко мне. Расскажи, что ты сегодня утром устроил у Ксении, — пригласила я Мишу.
— Я устроил?! — закричал он в телефонную трубку. — Значит я, оказывается, все устроил? Ты еще не знаешь, что учудила эта паршивка! Она тебе не рассказывала, что у нее за мужик? Подожди, я сейчас!
Миша вышел из лифта с нарочито выпяченным животом.
— Вот такой пузатый, — сообщил он, — вот такой плешивый, — он указал на круглый плафон настольной лампы, — и вот такой вот тупой, — для наглядности он постучал кулаком по столу и пошел к детям, убедиться, что их нет дома. Вероятно, в дальнейшем он планировал выражаться нецензурно.
Я вынула из кармана мятую визитку.
— Прости, совсем замоталась, забыла сказать, что шеф нашел тебе еще одну дочку. Искал второпях, просил тебя по возможности подключиться, вспомнить старые связи. Может, мы отдел сформируем из твоего потомства?
Миша застыл среди кухни с визиткой в руке.
— Дарья? — с удивлением произнес он. — А это что еще за Павел? Сын что ли?
— Внук. С чем тебя горячо поздравляю.
— Глянь, что делается! Она что, в семнадцать лет родила? То есть, ты хочешь сказать, и Ксюха может… Нет, я так не договаривался! Ты обратила внимание, какие проститутки растут?
— Миша, у тебя внук, — напомнила я, и он снова умолк. На сей раз, молчание было тягостным.
— Слушай, — осенило его. — А что если у меня где-то сын есть? Может ведь такое быть, как думаешь?
— Видишь, есть смысл поискать.
— Две девки — это ж несерьезно. По статистике третий должен быть парень, как ты считаешь?
— Думаю, если хорошо поискать, то даже не один.
— Издеваешься, да?
— Шеф сказал, чтобы в ближайшее время у него на столе лежал полный список твоих генетических посланий в будущее.
— Издеваешься, — вздохнул Миша.
— Наоборот, радуюсь. Получаю удовольствие оттого, как лихо мы с тобой становимся многодетными родителями. Главное, заметь, без всяких усилий.
— Ну, ни скажи. В отличие от тебя, я все-таки некоторые усилия прилагал.
— Тогда вспомни, где ты их особенно прилагал и поторопись, — посоветовала я.
— А я-то думал, — рассуждал Миша, изучая визитку, — чего это девушка звонить перестала? Вот дура! Могла бы сказать… Да не уж то я такой монстр, чтобы от меня детей родных прятать?
Издеваться над Мишей не было времени. Надо было встречать из школы Вовку-младшего и конвоировать его в бассейн.
— Знаешь, я чего психанул-то? — признался Миша, заходя со мной в лифт. — Я-то думал, что Ксюха с батюшкой Сиром…
— Эту ночь с батюшкой Сиром провела я.
— Не скажи, старуха! Ты дрыхла в офисе на диване, когда Макака повез ее за город.
— Сир в это время дрых за стенкой.
— Ой, не скажи…
С утра следующего дня Володя-старший гулял по офису с новым сердцем, но уходить далеко боялся. Он демонстрировал грудную клетку, рассказывал, как Индер вскрыл ее, словно старый чемодан, выдрал сердце и шлепнул в раковину так быстро, что Володя сначала услышал шлепок, а потом отключился. Швы рассасывались, Володя с наслаждением курил, а пришедшее в негодность сердце висело на подставке для мыла над той же раковиной, потому что Володя никому не позволил его убрать. Что с ним делать — было теперь главной Володиной проблемой.