Следующие две страницы приводили вырезки из старых, пожелтевших газетных статей в комплекте с не очень мастерски нарисованной иллюстрацией самого фермерского дома, в котором он теперь стоял. Это было, понял он, ближе ко времени основания Морганвилля и задолго до того, как он стал достаточно здравомыслящим, чтобы выходить за пределы стен своей новой лаборатории. Газета была давно почившим Глашатаем Морганвилля и подробно описывала убийство в доме Вексенов. Микайя Вексен, его жены, Вертью (прим. пер. добродетель), его брата, Аргуса (бдительный страж) и его детей, Труф (обещание, верность) и Верили (истина), все были убиты. Исчезла из дома средняя дочь, Клеменси (милосердие). Ужасная сцена была обнаружена днями позже проезжающим мимо ковбоем, который остановился попоить лошадь. Был вовлечен шериф Морганвилля того времени. Согласно второй статье не было сделано никаких арестов.

Следующий оборот страницы содержал фотографии погибших. Не при жизни… Нет, дом не был таким любезным. Это были фотографии, сделанные на месте их обнаружения — месте преступления, как говорят сейчас. Сепия выцвела, но достаточно яркая, чтобы ужаснуть. Похоже, прибыльная подработка фотографа.

Мирнин смотрел на них, пытаясь увидеть, что должен был понять. Что это не вампирское убийство? Это очевидно; сцена слишком хаотична, слишком яростна, слишком… беспорядочна. Выглядит как очень человеческое преступление.

— Выглядит немного очевидным, — непринужденно сказал он сумасшедшему дому, который держал его в плену. — Семья ссорится, что выходит из под контроля, а дети оказались под рукой. Я прав? — Он перевернул страницу. Ничего. Он перевернул другую и получил пустые страницы. — Если это твой очень тонкий способ показать недовольство моим отсутствием понимания…

Он поднял голову, потому что кто-то сидел за столом напротив него. Девочка.

— О, так лучше. Клеменси? — Девочка, сидевшая напротив него, была цвета слоновой кости, жуткая, с обесцвеченными волосами и затуманенными глазами. Он сомневался, что в жизни она была такой бесцветной. По виду ей тринадцать или четырнадцать… больше ребенок, чем женщина. — Или ты Труф?

Губы разомкнулись в форме слова, но не было слышно ни звука.

— Значит, Клеменси, — сказал он. — Если ты собираешься пугать меня, должен предупредить тебя, что не вызовешь у меня ночные кошмары. Я гораздо хуже тебя. Другими словами, ты должна придумать что-то получше.

Она улыбнулась. Это была милая, беспечная улыбка, и она сделала ее… человеком. И больно думать о страданиях этой девочки. Он был хищником долгое время, но редко был монстром. Не таким монстром.

Она протянула бледную руку к нему и повернула ее ладонью вверх.

— Ты что-то хочешь, да. Я это понял, — сказал он. — И я должен похвалить тебя за очень достойный спиритический сеанс, но ты должна быть более конкретной. Я вампир, а не телепат.

Она просто смотрела на него своими слепыми глазами, и он в конце концов вздохнул. Он верил во многие вещи, призраки одни из них, и он знал, когда можно к ним прикасаться. Особенно по приглашению призрака. В маленькой валлийской деревне, где он воспитывался, прикосновение к призраку было прямым порталом в ад.

Но он хотел выбраться из этого места, и он чувствовал, что Клеменси Вексен — единственная дверь, через которую он мог пройти.

Так что он коснулся ее руки… и умер.

Это не фактическая смерть, физическая смерть, но это ощущалось так. Не приятно. Не быстро. Это была смерть запутавшегося, страдающего ребенка, который не мог понять, как ее жизнь пошла так ужасно неправильно, или почему кто-то хочет выжать из нее такую боль.

Он со вздохом откинулся на спинку стула, падая обратно в свое внезапно болящее тело, и положил дрожащую руку на лоб. Там, где призрак уже сжал его пальцы, они были ледяными и обмороженными, и почти столь же бледными, как труп девочки. По мере того, как вернулись чувства, их пронзили горячие иглы боли, но вряд ли он даже заметил это.

Однажды он умер, но его смертный конец был гораздо проще. Он не давал силу эмоциям, но довольно долго не мог говорить, не мог смотреть на бледное лицо Клеменси, которое было безучастно спокойным в смерти, словно это не были последние минуты ее жизни.

— Ох, дорогое дитя, — произнес он. — Что здесь с тобой случилось? И где ты была?

Когда он поднял голову, Клеменси больше не было. Никого не было. Книги исчезли, но стол — и стул, на котором он сидел — был доказательством.

— Разве не об этом ты хотела, чтобы я спросил? Нет? Тогда чего ты от меня хочешь? — спросил он пустой воздух. Было ужасное чувство в воздухе, что-то тяжелое и мрачное, что заставило его задаться вопросом, освободит ли его это место когда-либо. Может быть, оно просто одиноко, подумал он. Может быть, оно хочет компанию. Оно устало от мертвых. Оно хочет почти живых.

Он почувствовал руки на своих плечах. Холодные руки. Уголком глаз он увидел бескровные бледные пальцы и почувствовал выдох холодного воздуха на затылке. Вампир или нет, он задрожал.

— Ты хочешь, чтобы я нашел тебя, — сказал он и сделал резкий вдох, в котором не нуждался, когда ее холодное присутствие прошло через него. Когда он снова выдохнул, то его дыхание превратилось в замороженный туман в воздухе. Клеменси снова сидела на стуле напротив него, глядя своими слепыми, спокойными глазами. — Ты понимаешь, что это тебя не вернет?

Она медленно кивнула.

— Ты в доме? — Это вызвало еще один кивок, более выразительный. Двадцать вопросов с привидением. Ну, это была едва ли не самая безумная вещь, которую он когда-либо делал. Ну или где-то в топ-100, если он был вынужден быть честным. — Наверху? — нет кивка. Он предположил, что отрицательный ответ. — Здесь, на этом этаже? — Снова тишина и неподвижность. Он снова услышал гудящий шепот, проникший в его разум, белый и статический, и это вызвало тревогу в нем. Ему нужно покинуть это место. Он почти мог слышать… слова, и он чувствовал, когда это происходит, что они могут обжигать его, как серебро. — Ниже?

Не кивок. Взрывное движение. Клеменси ударила ее призрачными руками о поверхность стола и наклонилась вперед, почти нос к носу с ним, и он отшатнулся. Не сдержался. Она обнажила зубы и… кивнула.

Проклятье. Ему правда необходимо покинуть это место.

— Если я пойду вниз и найду тебя, ты позволишь мне уйти? — спросил он ее. Дух остался замершим в агрессивной, пугающей позе слишком долго, а потом она осела обратно в спокойное положение, сидя на другой стороне стола.

И кивнула.

Проклятье.

Подвал дома-убийцы, с обитающей там очень пугающей, очень грустной девочкой.

Как бы съязвил Шейн, это лучший день из всех.

***

Было легко понять, как поисковики упустили это, подумал он; люк в подвал был хорошо спрятан в половицы, как если бы это была холодильная камера. Кто-то не хотел, чтобы это место можно было найти. Годы и гниль погнули доски, он нашел стык и поднял. Петли сорвались, и квадрат гниющей древесины почти распался в его руках. Он уставился в темноту. Он часто говорил себе и другим, что не было ничего в темноте, чего бы не было в свете, но на самом деле он считал иначе. Было одно в темноте: страх. Страх, что душил, поглощал и выкручивал.

Он провел слишком много лет в темных ямах и заколебался на мгновение на краю подвала.

Клеменси молча поднялась со стула за столом, а сам стол исчез, когда она шла к нему. Ну… шла не совсем правильное слово. Скользила.

— Я знаю, — сказал он ей и вздохнул. — Знаю.

Прежде чем она успела броситься на него и столкнуть, он просто шагнул и упал.

Было не так глубоко, как он ожидал: десять футов, незначительный прыжок, что он едва почувствовал вообще.

Но услышал, потому что кости хрустнули и щелкнули, и на мгновение он ждал удара боли, но это были не его кости. Скелет, который лежал у него под ногами, был одет в бледный клочок платья, которое соответствовало тому, что носил призрак.