Клеменси стояла в углу подвала, тихая и бледная, как мертвые кости вокруг его ног.

— А, — сказал он. — Я, по-видимому, нашел тебя, Клеменси. И без особых усилий, казалось бы. Ты не избежала ужаса, который настиг твою семью…

Его голос утих, потому что он начал различать детали комнаты. Около нее стоял ряд деревянных ящиков, а в ящиках были монеты, утраченные старые скомканные бумажные деньги, драгоценности, часы… ничего ценного. У золотых зубов был свой специальный ящик. Тут и там в кучах лежала гниющая одежда, отблеск тусклых пряжек, иссохшая кожа ремней и ботинок. Все тщательно сортировано.

— Что это? — спросил он ее. Ее голова склонилась, и она медленно покачала головой. Ладно, светлые волосы упали, скрывая ее лицо, как вуаль скорбящей. Но на самом деле ему не нужно было, чтобы она ему говорила. Он видел такое раньше в страшных местах, где мертвые были жестоко убиты, а их личные вещи приводили в порядок для последующего использования.

Этот подвал был пристанищем вещей, и что бы чудовище не делало, его гнездо было красным. Судя по тщательно отсортированному награбленному, здесь по меньшей мере погибли десятки.

Другая деревянная дверь вела из подвала, и он ждал, чтобы увидеть, что она хочет, чтобы он сделал… но Клеменси не дала ему знак. Вообще никакой.

Никакой помощи. Нет другого выхода, кроме как идти вперед.

Он шагнул вперед, схватил ржавую цепь, прикрепленную к двери, и дернул. Она развалилась с глухим стуком, и дверь осела на петлях. Не такая гнилая, как люк, но почти.

Впереди была кромешная тьма. Даже вампирским глазам было трудно без какой-то искры света, но Мирнин мог чувствовать запах смерти. Испокон веков у нее свое сильное зловоние.

Так много костей.

Он повернулся к сломанному скелету Клеменси с тусклыми лохмотьями ее волос, все еще разбросанных на грязном полу, и покачал головой.

— Мне кажется, какая бы судьба не постигла твою семью, это было заслужено. Тем не менее, никто не выбирает свою семью, и это мерзкий дом, чтобы быть могилой, — сказал он. — Я вынесу тебя и похороню в более чистом месте, если это то, чего ты хочешь.

Он посмотрел на призрака, ждавшего в углу. Она подняла голову и улыбнулась. Ох, не улыбкой благодарности, облегчения или еще какой-нибудь милой улыбкой.

Это, подумал Мирнин, была злая улыбка. Действительно, по-настоящему злая улыбка.

— Нет, — сказала ему Клеменси Вексен, и ее голос был полон криков, шепота, мольбы и плача. Это был голос ада, если бы у него были губы и язык. — Вы забрали моего нового друга. Вы займете его место. Вы будете приносить их сюда, как это делал мой дед, и мой отец, и моя мать, и мой дядя. Вы будете очищать их от греха, а их мирские вещи будут финансировать наши великие дела.

Я никогда не должен касаться призрака, подумал Мирнин. Никогда никогда никогда. Моя мама была права. Его мысленный голос казался высоким и странным, и если бы он не прошел через столько в своей долгой, долгой жизни, он бы разбился на кусочки и окончательно сошел с ума. Ее глаза приобрели свечение; они не были просто пустыми. Они были полны вещей, которые он решительно хотел не видеть.

— Очень любезно с твоей стороны сделать такое предложение, — сказал он вслух, — но у меня уже есть работа. А эта работа домашнего монстра мне не очень подходит.

Конечно, она напала на него, но он уже двигался, прыгнув прямо в открытую площадку входа в подвал, и, когда он поднялся, схватился за края и поднялся как акробат, перекатился по грязному полу, поднялся на ноги и побежал так быстро, как только мог, потому что знал, что маленький демон не примет "нет" как ответ. Он понятия не имел, какой вред она может причинить, но если она могла превратить дом в оружие, то он представлял себе, что этот вред будет достаточно большим.

— Вам некуда бежать! — крикнула Клеменси позади него, а затем в мгновение ока она была перед ним, холодная рассерженная тень, которую он видел мельком, поворачивая в сторону и поднимаясь по лестнице мимо выцветших фотографий ее отвратительной семьи. Он нырнул, когда кухонный нож полетел в стальном вихре к его шее, потому что если с переломом шеи вампир может выжить, то с рассеченной шеей нет, и он перепрыгнул через зияющую пропасть, где он и ее последний друг, Люциан, проломили пол, и по-кошачьи приземлился в комнате…

… в которой был другой призрак.

Мирнин остановился на мгновение, потому что он стоял в метре от него, и как Клеменси, казался тихой, милой девочкой. Хотя помладше. И немного… другой.

— О, еще одна сестра. Ты, должно быть, Труф? — спросил Мирнин. — Твоя сестра уже сделала предложение. Я отказался.

Труф протянула руку.

— Нет, — ответил он. — Думаю, я закончил обмениваться рукопожатиями с твоей семьей убийц.

Труф посмотрела на него с полным недоверием, а потом закатила глаза, точно как это бы сделала в подобных обстоятельствах клэрина подруга Ева. Она провела пальцем по горлу. Потом она указала мимо него на свою сестру, которая остановилась у входа в комнату…

… словно не может в нее войти.

— А, — сказал он. — Клеменси перерезала тебе горло. И всей остальной семье, я подозреваю. Позволь мне порассуждать… Для твоих родителей убийство было лишь практическим бизнесом, как средство для грабежа. Для нее это стало не карьерой, а призванием.

Труф вздохнула, но кивнула.

— И что ты хочешь, чтобы я сделал, девочка? Ты мертва. Я вампир. Она сумасшедшая. Я не думаю, что тут можно прийти к положительному результату.

В дверях взвыла Клеменси. Это была мать всех криков, прямо из ямы отчаяния, и, вопреки себе, Мирнин вздрогнул.

Труф просто казалась раздражительной и слегка заскучавшей, что было впечатляюще перед лицом такого безумия. Это многое говорило о их домашней жизни, когда у них была жизнь. И дом.

Как и Клеменси, Труф могла говорить, когда захочет, потому что она наконец-то нашла свой голос и сказала:

— Я хочу, чтобы вы ушли. — В отличие от своей сестры, ее голос звучал совершенно нормально для девочки ее возраста. — Я хочу, чтобы вы вышли и сожгли этот дом до основания, чтобы все точно закончилось.

Это казалось… на удивление разумным. Мирнин поднял руку.

— Проблема, — сказал он. — Твоя сестра не хочет меня отпускать.

— Это сделаю я, — сказала юная Труф с мрачной решимостью, которую Мирнин узнал. Он видел ее раньше в Клэр, которая, будучи ненамного старше Труф Вексен, обладала той же стальной смелостью. Она просто использовала ее таким образом, чтобы не скатиться до безумия и убийства. — Идите сюда.

Она подошла к заколоченному окну и указала на него.

Он колебался.

— Говорила, он мой! — взвизгнула Клеменси в триумфе, и звук был такой, словно бритвой провели по классной доске. Крик звенел в его ушах словно потерянные души, и он задумался на мгновение, был ли он потерян, как бедный околдованный Люциан, который выполнял злые вещи Клеменси. Вполне возможно, что бедняга начал не так, как закончил. — Он мой!

— Вы видите, какая она, — сказала Труф. — Я больше не могу оставаться с ней в этом доме. Это невыносимо. Вам нужно прогнать нас обеих.

Мирнин нахмурился, сказав:

— Знаешь, это означает, что вы обе отправитесь в ад. Предполагая, что ты веришь в такие вещи.

— Да, — ответила она. — Я видела там своих родителей. Я была там. Но Клеменси сбежала и вернулась сюда… делать свои дела. Я пришла, чтобы попытаться остановить ее. Хотя это не особо получается.

— До сегодняшнего дня.

— Если вы не разочаруете меня. — Она выглядела так, словно не верила в него, что было немного обидно, учитывая, сколько он уже пережил в этом проклятом месте. — Обещайте мне, что сделаете это.

— О, обещаю, — сказал он. — Этот дом заслуживает быть сожженным.

— Как и мы, — ответила Труф. — Не позволяйте ей переубедить вас. Мы совершили много плохих вещей. Не позволяйте ей сделать это и с вами.

Клеменси снова вскрикнула, и звук прорвался в него, царапая кровавые борозды в его хрупком разуме, и он почти слышал, почти знал, почти видел, во что она хотела его превратить.