— Нужно убить это создание, — сказал Мирнин. Его голос, он был удивлен, услышав, звучал рационально и достаточно точным. — Мы должны убить его. Немедленно.

— Мой приказ принести его Амелии, — ответил Оливер.

— Он не может просто… упасть и случайно расчлениться?

— Независимо от того, как я этого жажду, нет. Я следую ее приказам. — Оливер схватил пленника за руку и поднял его. Голова неестественно откинулась. — Надеюсь, ты помнишь повязки?

— Конечно.

Мирнин порылся в карманах, обжог пальцы от прикосновения к серебряной плетеной проволоке и сложил часто использовавшийся носовой платок по длине. Он туго обвернул ее вокруг запястья, а затем добавил серебряный крючок, чтобы связать повязку со сломанной шеей. Шея заживала, конечно. Медленно, но неуклонно. Необходимо пристальное внимание, чтобы быть уверенными, что существо остается беспомощным.

Он связал щиколотки той же длиной серебряной проволоки, и испытал прочность на разрыв. Повязки казались достаточно надежными.

Плечи узника дернулись, и он, казалось, смотрел на Мирнина широкими темными глазами. В его лице была дикая угроза и что-то гораздо, гораздо хуже.

— Осторожно, — отрезал Оливер и пнул связанное тело; голова откинулась, но шея больше не сломана. Он восстановился поразительно быстро. — Посмотришь на меня с таким неуважением, и я выколю тебе глаза. Понял, Люциан?

— У этого есть имя?

— К сожалению, у нас у всех есть имена. И прошлое; его является особенно неприятным. Я не знаю, кто имел ужасную глупость, чтобы обратить кого-то как он в одного из нас, но я надеюсь, его создатель давно умер либо присоединится к костру этого монстра. — Оливер поставил заключенного — Мирнин отказался использовать его имя даже в шумном уединении своего ума, потому что имена давали силу. Оно неловко пошаркало серебряными кандалами на лодыжках, что было к лучшему, так как Мирнин был обеспокоен. — Поехали. Чем быстрее я это закончу, тем больше мне будет нравиться.

— Что насчет… этого места? — Мирнин жестом указал на дом вокруг них, не смотря на существо, потому что одного раза хватило на всю жизнь. — Уверен, здесь есть и другие жертвы.

— Это дело полиции. Кое-что для шефа Мосес, хотя я подозреваю, что большинство жертв будет приезжими. Ему бы не сошли с рук убийства, если бы он охотился исключительно на жителей Морганвилля.

Бедная шеф Мосес. Мирнин вздрогнул.

— Лучше закопать его в землю, — сказал он. — Сказав, как они умерли, мы не принесем их близким мира.

Оливер секунду смотрел на него с очень странным выражением.

— Всегда лучше знать, — ответил он. — Лучше быть преследуемым призраками, чем всегда искать то, чего нет.

Это звучало странно, словно говорит опыт, и Мирнин почти спросил, но все, что он действительно хотел, это убраться из этого гнетущего места со злым юмором дома.

Оливер вытащил пленного через разбитое окно, и Мирнин подошел к окну, чтобы последовать за ним… и тогда окно исчезло. Между одним мгновением времени и следующим оно просто пропало, как будто его никогда не было. Вместо него была только стена, с ее кожей из отслаивающихся обоев от костей штукатурки.

Мирнин остановился. Он медленно протянул руку, прикоснулся к корке сухой бумаги. Она рассыпалась от его прикосновения.

Он подошел к другому окну и мельком увидел, как Оливер нетерпеливо оборачивается, чтобы выяснить, почему он не последовал за ним… а затем этот проблеск исчез, как окно забилось старыми сухими досками со странным отливом.

Что ж. Это требует прямого действия. Он ударил древесину от беспокойства, не обращая внимания на щепки и осколки, и они действительно ломаются… но как только они ломались, появлялись новые. И появлялись. Бесконечное количество барьеров.

Он услышал, как Оливер стучит снаружи дома, пытаясь прорваться, но ясно, что дом не хочет Оливера.

Он хочет его.

***

Кричать имя Оливера в полную силу ничего не дало, кроме крошечного шторма пыли из распадающегося потолка. Мирнин закрыл глаза на мгновение, а затем открыл их снова. Казалось, ничего не изменилось. Он привык к галлюцинациям, но они всегда ощущаются определенно; он научился распознавать, когда его блуждающий ум подбрасывает неправду.

Казалось, это не тот случай.

Он направился к другому разбитому окну, двигаясь очень медленно. Когда он протянул руку вперед, дом сдвинулся… и его пальцы коснулись барьера, а не открытого неба.

Это место не хотело его отпускать.

Он мог слышать это сейчас, своего рода низкий, смертельный гул значительно ниже уровня даже вампирского понимания, но он знал на инстинктивном уровне, что он что-то ему говорит… и то, что он говорит, выедает его, обнажит до костей и безумия, и он не мог этого избежать. Он был здесь уязвим. Он почувствовал это даже снаружи, но он думал, что это было только его беспокойство по поводу нахождения вдали от безопасной земли Морганвилля, но это было что-то большее.

Это место было живым.

— Ты что-то хочешь, — прошептал он.

Оливер и его пленник наверняка ушли. Оливер, будучи Оливером, решил бы, что принести его трофей Амелии будет иметь приоритет над любой спасательной операцией — и если честно, пленник слишком опасен, чтобы оставить его на произвол судьбы.

Он вернется за мной, сказал себе Мирнин, чтобы остановить растущую волну паники. Или отправит помощь. Я только должен сохранять спокойствие и найти способ спасти себя.

Ну что, это казалось простым.

Он поискал в карманах и нашел сотовый телефон, который Клэр всегда наставала брать с собой; это была самая простая модель с несколькими номерами и выбором позвонить, прервать и экстренный возов. Он решил, что это оправданный экстренный вызов, и нажал эту кнопку.

Тишина.

Он проверил небольшой светящийся экран. Он гласил, что не было сигнала. Я знал, что эти вещи бесполезны, подумал он и бросил его на пол, закрутив, как компас, указывающий в сторону безумия.

Когда он снова поднял голову, в середине комнаты был обеденный стол. Он был совершенно неуместным, потому что выглядел новым, блестящим, без единого пятнышка. Вокруг него стояли шесть стульев.

Он оглянулся в сторону разрушенной кухни и обнаружил, что она чистая и аккуратная, словно дом решил вернуться в прошлое. Призраков нет. Это должно быть плюсом. Но так не кажется.

Теперь на столе была книга — альбом с фотографиями, сделанный из старого зеленого бархата с причудливыми целлулоидными уголками. На нем старинным металлом написано "Наша Семья".

Было не много вариантов, и бессмысленно пытаться найти другой выход. Он должен был следовать пути, который это место выбрало для него, по крайней мере сейчас. Дом хотел сказать ему что-то.

Он был готов слушать.

Мирнин сел на стул перед альбомом и протянул руку, чтобы открыть защелку. На левой стороне обложки было место для имени, и написано выцветшей медной гравировкой Семья Вексенов (прим. пер. здесь и далее говорящие имена. Vexen — раздраженный, злой).

Вексен. Дурное имя.

Справа одна большая фотография — или вернее ферротипия — худого крепкого старика в плохо сидящем формальном костюме девятнадцатого века с цилиндром. Он стоял в том, какой в лучшие дни была эта ферма, с женой с худым лицом в лучшей воскресной шляпке и траурном черном платье. Группа детей сидела у их ног.

Но что-то в этом фото поразило его, и он знал, что это было: живые дети, но один в середине мертв, подпираемый сестрами с каждой стороны, чтобы дать мальчику ложную видимость жизни. Ложь для его пустого взгляда и заваливающейся головы.

Траурная фотография. Викторианская традиция, когда для каждого человека могло быть только одно изображение, и способ увековечить умерших, прежде чем будет слишком поздно. В современных глазах это было ужасно болезненно, но для этой семьи, в то время, было драгоценной вещью, чтобы увековечить любимого человека.

Он старался ничего не читать в альбоме.