Немного поддерживали нашу кошку кролики. Жестоко, конечно, скармливать их живьем, слышать их детский крик, а затем и предсмертный вопль, но свежая, живая кровь — могучий, жизненный стимулятор для больного хищника…
Зоотехник Филиппыч увел меня в свой вагончик пить пиво. Заодно попросил подписать акт выбраковки Лады. С этим зоотехником, работающим в зверинце третий год, у меня сложились приятельские отношения. Скорей всего потому, что я терпеливо слушал его рассказы о том, как он был главным зоотехником крупного колхоза, как его уважали, о том, что у него семья, жена — немка, что недавно у них гостили ее родственники из ФРГ, зовут к себе и они скоро поедут туда. Я удерживался от желания спросить, какого черта он тогда работает в этом поганом зверинце среди бичей и алкоголиков, почему к жене ездит раз–два в год, да и то только на несколько дней. Мое молчание как бы поощряло его к дальнейшим легендам, а чувство благодарности к терпеливому слушателю крепло. Это было хорошо, так как Филиппыч являлся моим непосредственным начальником.
— Дружба дружбой, — сказал я, глядя на акт, — но подписывать это я не собираюсь. Лучше вызови хорошего ветврача или достань хотя бы инъектор Шилова, мы его насадим на жесткую палку и попробуем сделать укол.
— Иваныч, — взмолился он, — шеф требует акт, тигрица все равно подохнет, главное — списать вовремя, да шкуру снять.
— Шкуру надо снять с вас, вместе с шефом, — возмутился я, — а тигрицу надо лечить. Впрочем, что я — единственный рабочий? Вон их сколько, получки ждут у бухгалтерии. Любой подпишет. Ты лучше скажи, деньги мне на сливочное масло и яйца выделят? Я хочу замешать таблетки в яично–масляную оболочку, авось съест?
— Сомневаюсь, — покачал головой Филиппыч. Если вылечишь, тогда, конечно, все оплатят. А заранее… Ты же простой рабочий.
— Ну и хрен с ним, — допил я свой стакан, — действительно, что я из кожи вон лезу. — Я отломил у сушеной рыбы хвост и яростно в него вгрызся.
А вечером с удовольствием обнаружил, что колобки из масла и яиц с надежной начинкой из разнообразных антибиотиков Лада уплетает с аппетитом. Надо сказать, что деньги, истраченные на лечение, мне так и не вернули. Выписали, правда, поощрительную премию — 50 рублей. Сам директор. И благодарность он же мне объявил. Устно.
Я к тому времени работал в зверинце уже около месяца, работал, надо сказать, с удовольствием, хотя сам зверинец ничего, — кроме отвращения, у меня не вызывал. Чтобы читатель хоть схематично представил атмосферу этой дурацкой организации, следует рассказать о самых достойных ее представителях.
Главный инженер Жора. Хороший, умный парень, знающий специалист. Правда, знания его относились больше к мелиорации, чем к автотранспорту. Но и с ремонтными работами он справлялся лихо. Особенно четко он составлял трудовые договоры. 70 % указанной суммы ремонта планировалось, как правило, на пропой с ремонтниками, 10 % — на запчасти, 20 %~ — на фактическую оплату работ. Чаще всего эти 20 % уходили на похмелье.
Основным хобби пьяного Жоры, кроме девочек, среди которых он, кстати, пользовался успехом, как внешне парень симпатичный, было вождение. Он уверенно залазил в любую машину, будь то дизель, или старенький ГАЗ‑66, включал передачу и начинал садистски насиловать машину. Его стараниями у половины машин было сорвано или сожжено сцепление. Во время переездов — серьезного момента в деятельности зверинцев (скорость и качество его перемещений — гарантия хороших сборов), Жора развивал бешеную деятельность. Вместо того чтобы четко распланировать очередность транспортировки жилья и зооклеток, определить каждому обязанности, составить схему переезда, Жора мотался, как Фигаро, по всей трассе, выскакивал на манер чертика то в месте отъезда, то на новой площадке, где строился зверинец. Если же он успевал в дороге причаститься в какой–нибудь забегаловке, то мгновенно падал за руль, диски сцеплений жалобно визжали, и очередной тягач выходил из строя.
Коммерческий директор, он же заместитель главного директора Кабасян. Бывший капитан милиции из Нагорного Карабаха, «съеденный» азербайджанцами вместе с должностью. В промежутках между запоями он рассылал многочисленные жалобы о несправедливом, раз жаловании в самые неподходящие органы власти. У него было два костюма, которые он носил в разнообразных комбинациях: то менял пиджаки, то — брюки. Он был излишне туп даже для бывшего капитана милиции, должность занимал благодаря влиятельному родственнику, начальнику мотогонок, тоже армянину, Одиссею Ашотовичу.
Главный администратор Андросов. Бывший комсомольский лидер. Человек неухватно скользкий, двуличный и страшный подхалим. Главная принадлежность одежды — галстук, который забавно смотрелся на старенькой, какой–то школьной, курточке. Пьяница хронический, но не запойный. Пил каждый день, начиная после обеда. До обеда пах одеколоном. Прославился тем, что в предчувствии белой горячки ломился ко мне в жаркую июльскую ночь и орал, что идет снег и надо срочно закрывать и утеплять животных. Пришлось его на ночь отправить в вытрезвитель, а затем и в наркологический диспансер.
Через несколько месяцев Андросов открылся еще с нескольких любопытных сторон. Во–первых, он оказался вором — тащил везде, где плохо лежало, но всегда подставлял под подозрение кого–нибудь из новичков или чужих подростков. Во–вторых, он оказался пассивным гомосексуалистом, о чем нам поведали два чечена в Грозном. Они искали директора, а когда разговорились, рассказали что, что познакомились с директором в гостинице, сняли ему номер люкс, угощали коньяком, а теперь пришли продолжить «любовь»… Зная, что Андросов был послан в гостиницу, чтобы снять для настоящего директора номер, мы с Филиппычем только заохали. Слух дошел до шоферов и некто Ядупов, водитель МАЗа, разбил главному администратору нос, после чего тот смылся, прихватив одежду контролерши и кассирши.
Главный зоотехник Филиппыч. Неплохой парень, но фантастически ленивый. Очень большой любитель вкусно поесть и страшный бабник. Несмотря на простенькую, «рязанскую» мордаху, пользовался успехом у дам.
Тося, Антонина. Кладовщик. Неукротимая женщина 57 лет, с энергией 19-летней. Весь вечер может бухать, бесноваться в сексе, а утром, свеженькая, убирает клетки. Когда рабочие были в запое, мы с ней вдвоем убирали у всех 104 животных. Фанатично предана директору. Ездит с ним 10 лет, со дня вступления того в должность. Личность по–своему яркая, полная какой–то животной энергии, при полном отсутствии энергии мозга. Изумительная сплетница. Ни кола, ни двора — вагончик зверинца ее дом и родина. Сперва я ее недолюбливал за привычку соваться не в свои дела и ябедничать; став начальником, начал ее ценить. Так ценят в армии ефрейторов из нерусских, ярых служак, нелюбимых солдатами. Тося была работником надежным.
Царев, Царь. Водитель–ас. Десять лет отсидел на Колыме, столько же ездит со зверинцем. Директора чтит, как пахана. Напившись, ищет приключений, со всеми задирается. Сам тощий, мелкий, килограммов 40, не больше. Но, как говорят работяги, говнистый, злобой исходит. Пока не получит по морде — не успокоится, спать не ляжет. Но — ас. Чудеса вытворяет при переезде, при погрузке на железнодорожные платформы. Грязнуля, «чухан» по–зоновски.
Из себя корчит суперблатягу. Как–то спросил я его, не встречал ли он на пересылках Адвоката. Кличка среди «деловых» достаточно известная по Северным зонам. Ответил утвердительно, начал хвастаться знакомством с этим, по–своему знаменитым среди уголовников человеком. Так как Адвокат — это я, то выводы я сделал соответствующие. Но промолчал.
Кроме уже перечисленных, в зверинце работает еще человек 15. Шоферы, рабочие по уходу за животными, администраторы, контролеры, кассиры и т. д. Штат раздут чрезвычайно. Но и зверинец громадный. Обычно эти передвижные хозяйства возят по 40 — 50 животных. Тут же — 104, не считая всяческих подсобных и хозяйственных вагончиков. Одних складов пять штук. Обо всех этих людях можно сказать немногое. Все они выброшены обществом на задворки, большинство не имеет ни нормального жилья, ни семьи; 99 % — хронические алкоголики, многие прошли тюрьмы или ЛТП. Некоторая часть — в розыске милицией, чаще за алименты, иногда за конфликты с законом. Короче, вредные двуногие «сапиенс», но в отличие от четвероногих, гораздо более опасны своим подлым коварством, живущие только днем сегодняшним, а по пьянке теряющие рассудок начисто.
