Выписавшись, я решил не ехать в Анапу, где по прежнему стояла часть зверинца, а добрался автобусом до Минвод, откуда вылетел в Уфу. Именно туда должна была направить свой путь Петровна на лето.

Почти все мои вещи остались в Анапе, я так и не смог их в дальнейшем заполучить: их благополучно спер кто–то из рабочих.

Зверинец, как оказалось, после железнодорожного переезда в Уфу еще не приехал, гастролировал в городке, отстоящем от столицы Башкирии на 40 километров. Пришлось добираться туда. Ворчание Петровны, уже получившей дезинформацию в стиле Вокалева, прекратилось, когда я показал справку о том, что был в момент получения травмы трезвым, и предъявил больничный, который в случае отсутствия пометки об алкогольной пробе не оплачивается. Она скорбно полюбопытствовала о моем самочувствии, с любопытством ребенка взглянула на рану, которую, сдвинув повязку, я ей показал, и тут же сообщила, что через три дня надо переезжать в Уфу.

Я не стал говорить, что «снять», подготовить к приему зверинца полуторамиллионный город за три дня, из которых два — суббота и воскресенье, невозможно. Я просто оформил командировку и уехал.

Снять город, как мы выражаемся, — дело хлопотливое. Необходимо собрать разрешающие подписи у чиновников исполкома, санэпидемстанции, пожарников, архитектора, милиции, договориться об обслуживании с коммунхозом — вода и вывоз мусора, — найти хорошую площадку (лучше асфальтированную) в бойком месте, получить разрешение на ее временное использование.

Так как сделать все это я за отпущенное время не мог, я договорился с директором ЦПКиО, который, кстати, располагался рядом с гостиницей (не директор, а — парк), что займу асфальтовый огороженный «плацдарм» на его территории. Две тысячи, которые он потребовал, я пообещал с легкостью. В день мы можем пропустить зрителей на три–четыре тысячи, так что оплата не показалась мне чрезмерной. И место хорошее: в парке, в центре города, много отдыхающих, зверинец тут будет кстати. И многие коммунальные вопросы решаться директором, а не городскими службами Масса выгод!

Оставалось позаботиться о рекламе. В понедельник, пока шоферы перевозили хозяйство, я дал объявление о гастролях в газеты, на радио и на телевидение. Но Петровна осталась недовольной. Ей было жалко двух тысяч. Я пытался объяснить, что скупой платит дважды — тщетно. Она надулась, кровно на меня обиделась и отбыла в Анапу. Я тогда еще не знал, что летние гастроли она предпочитает проводить на море. Особенно, если есть кого за себя оставить.

А тут как раз она заключила контракт с бизнесменом от сладкой ваты, неким киевским инженером Хитровским Владиславом, крупным, уверенным в себе, отошедшим от инженерии лет десять назад и сколотившим первые сбережения в роли мотогонщика по вертикаль ной стене.

Что представляют подобные аттракционы, знают, по–моему, все. Из армированного дерева собирается своеобразная бочка, вверху которой — антресоли для зрите лей. Успешно используя центробежный закон, мотоциклисты катаются по внутренней стороне этого деревянного стакана, а зрители глазеют на них сверху. Трюк старый, как мир, разбавляется некоторыми базарными вариантами: езда без рук, езда с завязанными глазами и т. д.

Большая часть таких «бочек» и собирает основную публику около базаров, наиболее же предприимчивые накатывают свои рубли в компании со зверинцами. Обычно хозяева этого аттракциона имеют маршрутный лист какого–нибудь южного парка культуры, хотя, по сути, являются чисто частными. Почти все они объединены братьями из Армении, штаб–квартиры которых в Москве и в Ереване. Гонщики и обслуживающий персонал в полной мере испытывают на своей шкуре, каково работать на хозяина: это то, что в тюрьмах зовется беспределом.

Но наиболее способным удается завоевать хозяйское доверие и припасть к кусочку вкусного пирога. Хитровский со временем возглавил этот аттракцион и сделал его одним из лучших. Потом он вступил в долю производителей сладкой ваты, а вскоре создал и собственный небольшой «концерн». Одна из его точек базировалась у славной директрисы, заработок был прямо связан с успешными гастролями зверинца, так что директриса могла спокойно принимать морские ванны — Хитровский работал, как проклятый.

Владислав жил какое–то время в одной со мной гостинице, но потом из экономии перебрался в вагончик, который сам умело и аккуратно оборудовал. Одевался он, несмотря на скрываемую скупость, богато и безвкусно: американский спортивный костюм, черная кожаная куртка, турецкий свитер, джинсовая рубашка с эмблемой USA — униформа новоявленных нуворишей, выбираемая только из–за высокой в нашей несчастной стране цены. Но если новоявленные бизнесмены, всплывшие на мутной волне инфляции, не имели за душой ни чего, кроме некоторой практической сметки, Владислав, сохранил кое–какие интеллектуальные задатки. По крайней мере, разговаривать с ним было интересно.

Кроме того, он любил и умел работать. В это лето сахар в Уфе был только по талонам, Хитровскому приходилось завозить его с Кубани, с Украины, что наносило урон сладкому бизнесу — моя возможность доставать сахар мешками по госцене его шокировала, что не помешало ему освободить меня почти от всех цирковых дел, переключив на добычу «белого золота».

Я печатал на фирменном бланке зверинца стандартную просьбу оказать содействие в приобретении N-гo количества сахара для кормления экзотических животных и вырывал у функционеров исполкомов соответствующие резолюции. Дальше было просто — торговые отделы предпочитали не возражать.

Обойдя многочисленные райисполкомы, я до того обнаглел, что выбил триста килограммов даже в министерстве Башкортостана. Владислав на своей «Волге» добросовестно возил меня по инстанциям, за сахар платил наличными — сразу после получения оного выплачивал мне гонорар: 100 рублей за каждый пятидесятикилограммовый мешок.

Гостиницу оплачивал зверинец, зарплата и колесные с командировочными тоже шли, так что жизнь моя стала безмятежной. Гостиничные шлюхи вились вокруг меня, как мухи, а питался я только в ресторане.

С Хитровским мы даже несколько сдружились. Он планировал получить под свое единоначалие какой–нибудь зверинец, а я с радостью рассказывал о своих, реализованных у Вокалева идеях, которые в улучшенном варианте можно воплотить в будущем хозяйстве Хитровского.

— Видишь ли, Славик, — рассуждал я, пока он выруливал сложными развилками города к очередному сахарному источнику, — Вокалев — директор идеальный. Не скупой, хваткий, прогрессивный. Своих идей не хватает — охотно пользуется чужими, щедро их оплачивает. Мы не сработались отчасти из–за моих шумных запоев (пей я незаметно — слова бы не сказал он. Даже сам советовал: возьмите отгулы, езжайте в гостиницу, а проспитесь — приезжайте), но главным образом из–за того, что я всю эту зооцирковскую суету воспринимал, как игру, не всерьез. А для него она была всей его жизнью.

— Вот, помню, в Тольятти все он искал блатной ход для покупки новой машины. То, что на лапу дать одному–другому — не проблема, но — недостаточно. Нужно было какое–нибудь официальное обоснование для продажи заводом внеочередной машины цирку. Я организовал бесплатное обслуживание мини–зверинцем всех пионерских лагерей ВАЗа. Три зооклетки с безопасными животными, никаких барьеров, надпись, что животных можно кормить и гладить, один жилой вагончик с хорошим непьющим служителем. И серия статей о гуманном почине лучшего зооцирка страны. Вокалев финансировал, я все организовал. Через два месяца он выехал с завода на экспортной девятке цвета «мокрый асфальт».

Или выставка кошек на базе зверинца с перечислением прибыли в пользу Куйбышевского детского дома. Соответствующая реклама, телевидение, фотокорры… В результате — колоссальный успех, отличный сбор и бесплатная мощная реклама зверинцу.

— Да, Вокалев на голову выше своих собратьев. И дипломат отличный. Но власть его избаловала, а кроме того, болото зверинца засосало, переработало и теперь он не властен жить по–другому. С жабрами и перепонками на лапах трудно приспособиться к сухопутному образу жизни. Так что этот удачливый и богатый человек по–своему несчастен, хотя сам своего несчастья не ощущает. Разве только чувствует что–то подсознательно. Поэтому, наверное, и запивает иногда. Угрюмо, одиноко.