Наш счетный работник третьего разряда погрузился в размышления, тщетно пытаясь сосредоточиться на теме. Он оглянулся на спокойную девушку, она дружелюбно улыбнулась ему, и, приободрившись, он начал писать. Слова ложились просто, связно, без всяких усилий, и он все строчил, то и дело поправляя букву или глагольное окончание. Он даже не заметил, что один из членов комиссии уже несколько минут наблюдает за ним. Он вздрогнул, неожиданно увидев его перед собой, — тот улыбался, одобрительно кивал. Покраснев и смутившись, он опустил голову.
Многие уже сдали работы. После полудня закончили и остальные. В том числе и его сослуживец.
Наконец закончил он сам; внимательно перечел написанное, кое–где подправил, а потом, не торопясь, старательно выводя каждую букву, стал переписывать начисто.
По рядам прошли дежурные, разнося бутерброды и напитки. Он взял бутылку пива. У него совсем пересохло в горле.
Переписывая, он пропустил две строчки; сконфуженный и растерянный, он подошел к столу комиссии и попросил еще один листок. Руки у него дрожали. Писал он уже через силу и еле дотянул до конца. Он чувствовал себя измученным и опустошенным.
Собрав листы, он положил их в конверт, а этот конверт в другой — побольше. Было около двух часов дня.
На свежем воздухе он немного пришел в себя. Дождь перестал, и голова словно прояснялась на ветру. Он зашагал по улицам наугад.
В какой–то закусочной без всякого аппетита съел остывший суп, жесткие, недоваренные овощи и кусок острого сухого сыра. Выпил очень много воды. Потом прогулялся до Тибра; глядя на желтую грязную воду под мостом, предался школьным воспоминаниям: Камилл, Цезарь, Ромул и Рем, римские легионы, фашистские легионы. Он шел по набережной Тибра, пока не увидел вдали замок Сант — Анджело. Свернул на улицу Кончильяционе, где с любопытством осмотрел магазины предметов культа и сувениров; потом вышел на площадь св. Петра. Она была почти пуста и в общем–то разочаровала его, он ожидал увидеть нечто величественное. Прошел мимо Обелиска и прочитал надпись; ему вспомнилась гравюра, виденная в детстве: лебедки, люди тянут канаты, сановники и кардиналы в роли внимательных зрителей и суровый папа устремил свой сверкающий взор на чертеж. Он прошел налево, к колоннаде. Увидев ватиканскую почту, решил отправить несколько открыток: жене, тестю, начальнику управления, сослуживцам, тетке в Турин. Он все еще был на площади св. Петра. Американские туристы фотографировали вход, несколько немцев внимательно слушали объяснения священника, их соотечественника, то и дело заглядывая в путеводители, которые держали открытыми, как требник. Закинув голову, он стал разглядывать купол и чуть не налетел на чистильщика обуви; какой–то американец громко рассмеялся. Он все обошел, все осмотрел, потрогал бронзовую ногу святого Петра, встретил церковного служку и спросил у него, где же «Моисей» Микеланджело. И, услышав в ответ, что «Моисей» находится в церкви св. Петра–в–Узах, густо покраснел.
Он пустился в обратный путь расстроенный. Попробовал помолиться, но молитва не принесла ему утешения. Стемнело, небо затянули зловещие тучи, гроза настигла его в совершенно незнакомом месте: улица ступеньками поднималась вверх, на холм, а на вершине его — статуя какого–то римского императора, вокруг развалины, лавры, дубы и полная тишина. Сначала поднялся ветер, потом засверкали молнии, загремел гром и пошел снег, обрывая лавровые листья. Он поспешно спустился по лесенке, выложенной прямо в холме; на скамейке под деревом обнаружил обнявшуюся парочку, которая даже не заметила, что началась гроза. Он зашагал по суматошным улицам, забитым машинами. С полчаса стоял под ледяным дождем на площади Венеции около памятника Неизвестному солдату, разглядывая балкон палаццо «Венеция», который столько раз видел в кинотеатре «Луче»; вытер платком лицо, потом решился перейти улицу, лавируя между обезумевших машин, которые яростно скрипели тормозами и обдавали прохожих грязной водой. Проехал на трамвае от улицы Национале до своего пансиона и, поужинав «У моряка», отправился спать.
Он бросил на кровать пиджак, брюки, рубашку, а сверху накинул мокрый плащ. Только бы не замерзнуть, как в предыдущую ночь. Но заснуть ему опять не удалось. А на следующее утро без десяти минут восемь он снова был в холле экзаменационного корпуса.
Все было точно так, как накануне: так же кричал громкоговоритель, та же аудитория, те же люди. Его сослуживец опоздал на две минуты, и его изрядно помытарили, прежде чем пропустили в аудиторию. Они заняли места за двумя соседними столиками. Та же процедура вскрытия конверта, напряженная тишина: «Составьте статистическую таблицу…» — шум, восклицания. Такую работу он делал каждый месяц в управлении и потому спокойно разлиновал бумагу и стал заполнять графы возможными величинами, приводя их в соответствие по горизонтали и по вертикали: столбец 6+столбец 7 == сумма; столбец 3 и т. д. Он так красиво и четко вывел заголовки и выписал цифры, что они казались напечатанными. За ним сидел пожилой мужчина в пенсне, седой и худощавый. Вид у него был угрюмый и несчастный, перед ним до сих пор лежал чистый листок. Он ободряюще кивнул ему.
— Я не знаю, как это делается, — сказал старик, — мне не приходилось выполнять такую работу. Вот уже двадцать лет я оформляю только платежные ведомости.
— Посмотрите мою. — И он отодвинулся в сторону, чтобы старик мог разглядеть его таблицу.
Тот снял пенсне и протер глаза.
— Не видно, — шепнул он.
На клочке бумаги он набросал таблицу и украдкой подсунул старику, который тут же спрятал бумажку в словарь.
Сбоку от него сидел чванливый напомаженный молодой человек. Заметив их переговоры, он спросил:
— Извините, как пишется слово «столбец»? Через «а» или через «о».
— Через «о».
Вскоре последовал новый вопрос:
— А «перенос» или «перинос»?
— «Пере-»…
Он задал ему еще несколько вопросов, а потом, как будто в оправдание, сказал:
— Да мне, в общем, все равно, экзамены меня не волнуют. Сегодня утром один приятель сказал мне, что я уже допущен до устного.
Наш дебютант переписал свою таблицу начисто и теперь оглядывал аудиторию в поисках вчерашней девушки. Она сидела за ним, через три или четыре столика, почти у задней стенки. Они встретились глазами, и она, безнадежно мотнув головой, показала ему чистый лист бумаги. К сожалению, помочь ей он не мог — она была слишком далеко. Его сослуживец тоже закончил таблицу и, прежде чем сдать, показал нашему герою:
— Как тебе кажется, все в порядке?
Тот внимательно посмотрел на нее.
— В третьем столбце есть ошибка, — сказал он.
— Это у тебя ошибка, у меня все в порядке.
— Ну что ж, как хочешь.
Сослуживец отличался упрямством, спорить с ним было бесполезно.
Он сдал свою работу, ее номер был 103. Секретарь комиссии выдал ему справку о сданном экзамене, которую надлежало предъявить вместе с заполненной формой для оплаты командировочных и проездных. С экзаменами было покончено, он вышел на улицу.
Город сиял под лучами как будто омытого дождем солнца. Пора было завтракать, но есть не хотелось. Он купил на улице два банана. Поднявшись на мост через Тибр, очистил их, побросав кожуру в воду, а потом стал потихоньку есть и разглядывать идущих мимо людей: дети, возвращающиеся из школы, — и его дети возвращались в это же время, — рабочие на велосипедах, женщины, конторские служащие, пенсионеры, лениво греющиеся на солнышке. Он помнил, что поезд отходит около восьми. Времени у него было достаточно. Он сориентировался по плану и, не спрашивая дорогу, пустился в путь.
Время от времени он останавливался, читал названия улиц и площадей, мемориальные доски на старинных дворцах, осматривал развалины. Дважды заходил в бар выпить кофе; он очень удивился, заметив, что все посетители кладут на тарелочку, стоящую на стойке, монетку в десять лир и бармены рассыпаются в благодарностях из–за такой безделицы. Он прошел по улице Боттеге Оскуре, где, как он вычитал в какой–то газете, делается итальянская политика, осмотрел партийные эмблемы на зданиях. Потом очутился около Сената и опять вышел к Тибру. Хотел было найти улицу Венето, но так и не сумел. Он погулял еще некоторое время без всякой цели, пытаясь открыть для себя очарование Рима, и наконец добрался до вокзала «Термини».
