Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В «Истории Тёнле» Ригони Стерн не ставит своей задачей создать эпопею. Эта книга, не превышающая и сотни страниц, — небольшая повесть о жизни и смерти старого пастуха Антонио (на древнем наречии горных областей Венето, пограничных с Австрией, это итальянское имя звучит как «Тёнле»). В повести суммированы раздумья писателя, прошедшего через вторую мировую войну, прошагавшего по многим странам и понявшего, что у людей разными могут быть язык и обычаи, но объединяет их ненависть к войне и уважение друг к другу и к земле, политой их трудовым потом. Писатель хорошо знает мир, о котором он пишет, — мир пастухов, охотников, лесорубов, — так как сам он всю жизнь прожил среди крестьян горного Венето и давно знаком с их миропониманием и заботами.

В истории, рассказанной Ригони Стерном с исключительной теплотой, с любовью к нехитрому крестьянскому житью–бытью, обращают на себя внимание три момента, которые и придают повести актуальное звучание.

Для Ригони Стерна важно, что Тёнле — человек трудящийся. Он размеренно, обстоятельно трудился всю свою мирную жизнь, хочет он трудиться и тогда, когда альпийские долины огласились взрывами, когда по склонам гор потекли серые потоки солдатских шинелей. Его родная деревушка вот–вот станет театром военных действий, развернувшихся между Италией и Австрией, а Тёнле все пасет и пасет свое маленькое стадо и с болью смотрит на неубранные поля, ненавидя войну за то, что она отвлекла от привычного труда молодых…

Психология любящего свой мирный труд человека рождает в душе героя Ригони Стерна совершенно своеобразное чувство патриотизма. Оно зиждется на прочной связи с родным домом, выстроенным еще прадедами, с землей, с людьми, занятыми таким же трудом. Книги Ригони Стерна всегда привлекают тонким лиризмом в описаниях красоты земли. Но нигде, пожалуй, краски, запахи, звуки природы не определяют столь ясно духовного мира героя и идейного настроя всего повествования, как в этой последней повести о пастухе Тёнле. Тёнле расспрашивает земляка о сараевском убийстве и рассуждает, что за ним последует. «Так они толковали, а овцы тем временем пощипывали молодую травку, вода струилась из трещины в скале, дрозды перепархивали с ветки на ветку в сосновой рощице». Война подкатывается к окрестным деревням, слышны пока еще далекие взрывы, а Тёнле наслаждается чудесными днями ранней альпийской весны 1915 года, когда «прошли обильные дожди, затем установилась необыкновенно жаркая погода, и на лугах поднялись пышные сочные травы».

Война разметала, растоптала старинные мирные очаги. Но в замысел писателя входило не только показать разгул посеянного ею зла, но и проследить, как исподволь, из разных политических акций, из газетной шумихи и интервенционистских демонстраций, проходивших под псевдопатриотическими лозунгами, собиралась зловещая туча, которая пролилась над всей Европой смертоносным дождем. Все эти подготовившие военный конфликт события фигурируют в повести непременно в комментариях самого Тёнле или его земляков, и эти комментарии со всей очевидностью убеждают читателей повести в том, насколько чужда трудовому люду политика, замешанная на военных интересах. Повесть Ригони Стерна интересна, пожалуй, именно трагичностью изображенного в ней конфликта между человечностью и бездушной политической машиной, породившей войну. Особенно важно то обстоятельство, что сам Тёнле явственно осознает себя выразителем и хранителем идеалов трудящегося люда. Он догадывается, что война вспыхнула, помимо всего прочего, еще и оттого, что правительства стали бояться силы тех, кто трудится. Рассказ о нежелании Тёнле уйти с места военных действий и о строптивом поведении старого пастуха во время допросов в военных комендатурах призван показать нравственное превосходство этого труженика, который «чувствовал себя хранителем оставленного людьми добра, присутствие его было своего рода знаком, символом мирной жизни, отрицанием насилия, чинимого войной».

Чудак–пастух, упрямо пасущий овец среди траншей, как Дон Кихот, бившийся с бездушными мельницами, пытается на свой лад пересилить всеобщее безумие. Полон драматизма рассказ о возвращении Тёнле из австрийского концлагеря, где он протомился целых два года. Старик не смог даже подойти к своей деревеньке, ибо она находилась как раз в зоне артиллерийского обстрела, и в трубу перископа ему разрешили взглянуть на кучи щебенки и вывороченной земли, в которые превратились его дом, церковная колокольня, огороды и старинное кладбище. Того, к чему за долгую жизнь прикипел сердцем старый пастух, больше не существовало. Но апофеоз войны на последних страницах повести уступает место теме просветленной и человечной. Дон Кихот не победил мельниц, но унес в могилу свою веру в справедливость и готовность биться за нее. Всей своей жизнью — мирной жизнью труженика — и самой смертью своей Тёнле нравственно судил разрушительную силу войны. Старый Тёнле не защитил, не сберег ни овец, ни луга, ни дом свой, но не смирился, не расстался с верой в свою правоту и силу.

Тема «Сержанта в снегах» и «Истории Тёнле» была животрепещущей для итальянской литературы в послевоенные годы, когда итальянцам, только что избавившимся от гнета фашизма, необходимо было осмыслить пережитое. Удовлетворяя интерес современного читателя к истории, она и сейчас дает писателям возможность через опыт прошлого понять сегодняшнее, определить свое отношение к нему, уловить «болевые моменты» нынешней итальянской жизни и перспективы будущего [2]. В условиях, когда в Италии поднимает голову неофашизм, а над всем миром нависла зловещая тень новой мировой бойни, воспоминания Марио Ригони Стерна о своем военном прошлом звучат как своевременное предупреждение. Предупреждение о том, какие бедствия и испытания несет война. И как напоминание — о том, какую цену заплатили люди, чтобы не разучиться различать друзей и врагов, радоваться миру, труду, природе — чтобы остаться людьми.

Е. Сапрыкина

СЕРЖАНТ В СНЕГАХ

Избранное - img_0.png

IL SERGENTE NELLA NEVE Torino, 1962

Перевод Л. Вершинина

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Опорный пункт

До сих пор я ощущаю запах смазки от добела раскаленного ствола пулемета. До сих пор в ушах и в голове отдается скрип снега под ботинками, до сих пор я слышу, как чихают и кашляют русские часовые, как звенит овитая ветром сухая трава на берегах Дона. До сих пор перед глазами стоит квадрат Кассиопеи, что висела над моей головой по ночам, и балки землянки, черневшие над головой днем. И всякий раз, вспоминая то январское утро, когда «катюша» впервые обрушила на нас свои семьдесят два снаряда, я испытываю прежний ужас.

Вначале, до атаки русских, нам неплохо жилось на нашем опорном пункте.

А находился он в рыбацкой деревне на берегу Дона, где прежде жили казаки. Траншеи и площадки для пулеметов были прорублены на склоне холма, спадавшего к замерзшей реке. Справа и слева склон постепенно переходил в отлогий берег, поросший сухой травой и камышом, которые сиротливо торчали из–под снега. На берегу справа от нас находился опорный пункт батальона «Морбеньо», а слева — опорный пункт лейтенанта Ченчи. Между нами и Ченчи в полуразрушенном доме стояло отделение сержанта Гарроне со станковым пулеметом. А прямо напротив нас, меньше чем в пятидесяти метрах, на противоположном берегу реки — опорный пункт русских.

На том месте, где мы окопались, прежде, верно, была богатая деревня. Теперь же от домов уцелели одни кирпичные трубы. Церковь тоже наполовину разрушена: на самом верху — наблюдательный пункт, а внизу — штаб роты и площадка со станковым пулеметом. Когда мы рыли ходы сообщения на огородах, нам в снегу и в земле попадались картофель, капуста, морковь, тыква. Иной раз они еще были съедобны, и нам даже удавалось сварить суп.

Из животных в деревне остались лишь коты. Ни уток, ни собак, ни кур, ни коров — одни коты. Большие злющие коты, бродившие среди развалин в поисках мышей. Сами мыши водились, как я понял, не только в нашей деревне, но во всей бескрайней степи, они были неизменной частью пейзажа. Их можно было встретить и на опорном пункте лейтенанта Сарпи, прорытом в глине. Ночью они забирались к нам в теплую постель, под одеяла. Ох уж эти мыши!

вернуться

2

Это убедительно показано З. М. Потаповой в ее книге «Итальянский роман сегодня» (М., 1977) на примере романов М. Вентури, А. Бевилакуа, М. Канконьи, Р. Биленки, Э. Моранте, написанных в 70‑е годы. В этом же ряду могут быть названы и авторы рассказов о Сопротивлении М. Тутино, У. Пирро и М. Бонфантини, автор романа «Пропавший в Венеции» (1972), и многие другие.

3
{"b":"545355","o":1}