Он почитал газету, пробежал конспекты, посмотрел в окно и выкурил несколько сигарет — так прошел день, а к вечеру за окном уже мелькали окрестности Рима.

Он помнил их по старым гравюрам: арки старинных акведуков, приморские сосны, патрицианские виллы, но вместо всего этого на него вдруг надвинулись громады пустых, необитаемых домов, в большинстве недостроенных, рядом ютились бараки, крытые жестью и рубероидом, около них сновали бедно одетые люди и босые ребятишки.

Поезд замедлил ход, остановился, но вскоре снова медленно двинулся вперед по лабиринту путей под сетью проводов. Конкурсант надел плащ, взял фибровый чемоданчик и направился к двери. Как только он ступил на перрон, гул, похожий на жужжание огромного улья, обрушился на него; оглушенный, он упал на скамейку и в растерянности стал озираться по сторонам. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким.

Неоновые вывески, стекло, бетон, поезда, носильщики, швейцары из гостиниц, полиция, карабинеры в парадной форме, деловые приезжие, элегантные, надушенные женщины, южане с огромными чемоданами и оплетенными бутылями вина, скрежет и грохот составов. Да, ни разу в жизни он не чувствовал себя таким одиноким. С тоской вспоминал он спокойную жизнь в управлении, грустное родное лицо жены, свою чистую, уютную квартирку, веселые игры детей; на мгновение он даже прислушался: вдруг и здесь дети играют по вечерам возле дома и он услышит их голоса. Но ничего не услышал. Тут все было незнакомое, непривычное. На глаза навернулись слезы.

Он поплелся вслед за пассажирами, сошедшими с поезда. Здание вокзала, пункт «Скорой помощи». Зияющий просвет — «Выход».

Он вышел на привокзальную площадь; шел дождь со снегом, на асфальте отражались огни города. Подняв воротник, он двинулся вперед в полной растерянности.

Попробовал было поговорить с постовым, но тот, даже не выслушав его, отвернулся и направился к цепочке остановившихся машин.

— Простите, — обратился он к трамвайному контролеру, — вы не скажете, где бы я мог перекусить? Какая–нибудь недорогая остерия.

— Перейдите на другую сторону и поверните направо. Вон там, видите большое здание? Палаццо ди Ветро. Как раз напротив много закусочных и пансионы есть.

— Спасибо, вы очень любезны. Огромное спасибо.

Он был растроган. Некоторое время он шел под дождем, потом остановился под портиком, вытер волосы носовым платком. Ноги промокли насквозь. По шоссе одна за другой мчались машины, и он никак не мог перейти улицу. Увидев женщину, которая спокойно шла по переходу, он пристроился к ней.

С тротуара вниз вели ступеньки, внизу стеклянная дверь с надписью «У моряка». Оттуда поднимался запах горячей еды. Он вошел.

Несколько постоянных клиентов смотрели телевизор; кроме них, две–три парочки и старики. Он удивился, увидев стариков. Он всегда думал, что старики должны сидеть дома в тепле или в деревенском трактире, но уж никак не в ресторане большого города. Что делать в большом городе старикам? Тем более без карт и без внуков? С его лица, плаща, брюк капала вода, вокруг ботинок разливались грязные лужицы. К нему подбежал услужливый официант, помог снять плащ, усадил в отдельной комнате со сводчатым потолком; стены комнаты были украшены искусственными цветами и картинками из старых календарей, на подоконниках громоздились фляги и бутылки, окна, выходящие прямо на тротуар, были исполосованы косым дождем. За его шумом почти не было слышно телевизора. Официант подал меню. Он поел с аппетитом, выпил бутылку вина, потом вторую. Вино согревало его. Попросил счет, заплатил и оставил небольшие чаевые. Обслужили его вполне прилично. Он спросил у официанта, где бы ему переночевать, и тот на оборотной стороне счета нарисовал ему, как пройти к пансиону.

Дом он нашел сразу. Второразрядный пансион, хозяйка из иммигрантов. Вручил хозяйке свой паспорт и попросил проводить его в комнату. Комната на двоих, большая, грязная и холодная. Калорифер не работал. Он закрыл дверь и, дрожа от холода, вытер мокрую голову, потом вынул из чемодана учебник и конспекты. Быстро разделся, юркнул в постель и попробовал было взяться за учебник. Но он очень замерз, прямо окоченел, и так съежился, словно хотел проткнуть коленями живот. Выключил свет, но заснуть никак не удавалось. Он вспоминал свою бедняцкую, зато теплую квартиру, жену, детей и прислушивался к окружающим звукам: вот трамвай прогромыхал по улице, в туалете спустили воду, откуда–то доносился приглушенный смех, скрип кроватей, глухие голоса. Ему почему–то вспомнилась Индия, плен, только здесь вдобавок было холодно, ой как холодно. Спустя какое–то время он все же уснул и проснулся, дрожа с головы до ног. Зажег свет, взглянул на часы — пять. Еще три часа. Он почитал учебник, просмотрел конспекты — прошел еще час. Наконец он поднялся, надел брюки, стараясь не шуметь, пошел в туалет. Побрился, умылся холодной водой, оделся. Брюки все еще были влажными; он надел свежую рубашку, галстук. Дождь так и не перестал. Перед уходом он развернул на кровати план города и постарался запомнить нужные ему улицы и номера трамваев.

— Предупредите меня, пожалуйста, когда будет улица Индуно, — попросил он кондуктора.

Без десяти восемь он был у входа в экзаменационный корпус: сырое место, мрачное здание, скорее похоже на казарму, склад, на бывший гимнастический зал. В огромном унылом холле около буфета теснилась взволнованная, бурлящая толпа. Он с трудом протиснулся вперед и взял чашечку кофе, похожего на тот, что ему давали в армии. И только увидев своего сослуживца, он наконец улыбнулся.

В холл выходили двери: аудитория А, аудитория Б, повсюду висели таблички и указатели. Откуда–то сверху из громкоговорителя раздался голос: «Участники конкурса на сто четырнадцать мест группы С… Участники конкурса группы В… Участники… Участники…» Перед дверями аудиторий выстроились очереди.

Друг за другом они входили в аудиторию; дежурный проверял документы, а другой красным карандашом вычеркивал фамилии из списка. Сотрудники финансовой инспекции следили за соблюдением правил.

Огромная зала, высоченный потолок, голые побеленные стены, два параллельных ряда столов теряются в глубине, дверь с надписью «Туалет», стол на возвышении, на нем микрофон и стопка бумаг, сбоку — доска. Все вошедшие сразу спешили пройти к задним столам.

Пожилые седовласые мужчины со словарями и кодексами под мышкой, молодые люди, умащенные брильянтином, спокойные и самоуверенные, несчастные нервные женщины, без передышки дымящие сигаретами. Время от времени один из дежурных кричал в микрофон: «Тише, тише. Занимайте места! Садитесь за передние столы! Тише!» Голос его эхом отдавался под сводами аудитории.

Он сел рядом со своим сослуживцем. За ним оказалась девушка, непохожая на всех присутствующих. Обернувшись, он печально улыбнулся ей. Ее нельзя было назвать красавицей, но все в ней вызывало доверие: и ее внешность, и одежда, и скромность, и спокойствие.

Наконец комиссия расселась по местам вокруг стола. Поднялся председатель и произнес речь. Он сказал, что не надо волноваться, экзамены будут нетрудными, что они соответствуют уровню их подготовки, посоветовал не торопиться, писать ясно и разборчиво. Потом он подозвал конкурсанта с первого стола и, развернув перед ним веером три конверта, попросил выбрать один.

Он зачитал тему: «Экзаменующемуся предлагается…» Как только он закончил чтение, зал взволнованно зашумел, но дежурные тут же навели порядок. Один из членов комиссии повторил тему, и дежурный написал ее на доске. Все двери в аудиторию закрыли, и у каждой уже стоял финансовый инспектор.

Одни конкурсанты не скрывали своей радости, другие выглядели озабоченными, третьи — равнодушными. Какая–то женщина пронзительно вскрикнула и без сознания рухнула на пол. Началась суматоха, громкоговоритель вопил: «Спокойно! Ничего не случилось», только усиливая панику. Женщину вынесли на руках.

Некоторые энергично принялись писать, другие обкусывали ручку, третьи сидели задумавшись, обхватив голову руками. Кое–кто пытался подглядеть в шпаргалки, спрятанные в словаре или в своде законов.