— Куда ж мы теперь? — спросил Вадим Федорович Чернова.

— Пока прямо и по кольцевой… — загадочно ответил Саша и посоветовал. — Подремите, Вадим Федорович, кто знает, чем эта ночь кончится…

Но Воздвиженский не мог и думать о сне. Он без умолку болтал. Он рассказывал Саше о Настеньке. Говоря о ней, он в яви представлял ее рядом с собой, и ему становилось легче.

И вдруг что-то пропищало прямо под левой рукой. Раздался зуммер. Воздвиженский обомлел. По спине пробежал холодок. Машина, оказывается, телефонизирована! Мысли заметались. Чернов эту машину угнал? Но… Кто же может тогда держать с ним связь? Чернов… вовсе не тот, за кого?.. А Чернов рубил команды в черную эбонитовую трубку:

— Блокировать все конечные пункты! Следить, кто придет за машиной. С кольцевой контроль не снимать!

Положил трубку на рычаг, где красновато мигали небольшие лампочки, и, словно ничего удивительного не произошло, сказал Воздвиженскому:

— Горохов бросил свой «Жигуль» на автовокзале. Дальше, конечно, поехал междугородным автобусом. Не так уж и скверно, хотя угол поиска широк: но регион определился.

— Бедная Настя, ее всегда сильно рвет в автобусах… — пролепетал ошарашенный Воздвиженский.

— Вы, Вадим Федорович, молодец, что взяли оружие, — Чернов явно хотел ободрить его, но Воздвиженский напугался еще сильнее:

— Откуда вы знаете?..

— А зачем еще можно мотаться ночью за город, на участок, когда жизнь держит за горло?..

— Саша, — Вадим Федорович решил расставить все точки над i. — Саша, вы из?.. — и осекся, так весело и искренне расхохотался Чернов.

Утренняя ориентировка ошеломила полковника Быкова. Нет, потряс даже не факт похищения ребенка — родная столица уже и это выдавала: крадут детей ради выкупа, шантажа ради. Другое сбивало полковника с толку. Этим преступным актом оказался наказан — совершенно определенно — Вадим Федорович Воздвиженский. За что? За то, получается, что дал показания против Чернова? Того самого Чернова, с которым вполне мирно провел почти весь вчерашний день? Вчера, получая сообщения о совместных прогулках и визитах Воздвиженского и Чернова, Быков пытался разгадать их замысел, понять, что стоит за действиями этих людей. А сегодня получается, что вчерашние друзья — заклятые враги? Или Воздвиженский совершил нечто еще, что серьезно задело интересы третьей силы? Что он сделал? Против кого выступил? Как? На эти вопросы мог бы ответить только сам Воздвиженский. Быков позвонил ему домой. Жена ответила, что Вадима Федоровича нет со вчерашнего вечера и она ничего не знает о нем. Быков понял: бесполезно расспрашивать измученную рыдающую женщину. На Петровке, где фактически ночевал сын Воздвиженского, тот тоже не объявлялся. Не было его и в «Элладе». Быков вызвал Арбузова.

А через пятнадцать минут после того, как за Арбузовым отправился нарочный, выяснилось, что куда-то исчезли Чернов, Горохов и Вера Гурьева. О Вере что-то расскажет ее отец, он уже здесь, этот вальяжный господин актерско-богемной наружности в дорогом заграничном батнике, замшевом пиджаке, с красным шейным платком вместо галстука. Ждет, не скрывая нетерпения, беседы с полковником Быковым.

— Значит, вот что… — сказал Быков Сиволодскому. — Поезжай в автосервисный кооператив под Люберцами, нет ли Чернова там. И пожалуй… — Быков потер челюсть: как всегда в минуты сомнений и трудных решений, — пожалуйста, возьми с собой трех-четырех ребят из группы захвата. На всякий случай. И сам переоденься в штатское.

«Что ж, — сказал себе Быков, — нужно работать с теми, кто еще под рукой. Вот именно — еще… разбегаются преступники… Как бы сказал мой друг Саша Павлов: «что характерно». А я бы добавил: «и симптоматично».

О Максиме Максимовиче Гурьеве Быков уже знал, что он не только администратор Москонцерта, но и недавно стал содиректором совместной концертной организации «Мосрида», что расшифровывается как Москва-Флорида со всеми вытекающими отсюда последствиями. Устраивает совместные концерты рок-групп.

Быков пригласил раннего посетителя. Зайдя, Гурьев немедленно попросил разрешения закурить. И закурил гаванскую сигару.

— Где ваша дочь? Вы знаете, что ее нет в школе?

— Она больна, насколько мне известно.

— Как стало известно мне, ее нет в Москве.

— Вот как! — совершенно равнодушно буркнул Гурьев. — Это с ней порой бывает. Хотя… Обычно она со своим дружком уезжала во время детских каникул то в Крым, то на Пицунду, на Домбай или в Карпаты, смотря по сезону. А сейчас, значит, и каникул дожидаться не стала. А в чем, собственно, дело? Почему вдруг у вас, товарищ полковник, возник интерес, естественно, профессиональный, — значительно подчеркнул Гурьев, — к моей Вере? Что она могла натворить?

— Все это нам предстоит выяснить. Вы ждете звонка от Веры Максимовны? Как обычно, отлучаясь, она телеграфирует?

— Ах, Боже мой… — сокрушенно вздохнул Гурьев, — молодежь нынче самостоятельная. Позвонит — спасибо, нет — так нет. Мы с матерью давно привыкли. А давать телеграмму! Это же на почту надо идти, целое дело, — он выразительно хмыкнул.

«Попробовала бы моя Ирина, — с раздражением подумал Быков, — вот эдак… Тоже самостоятельная, даже замужняя, ребенка имеет… Да я бы, я бы…» — но он не мог придумать, что бы он сделал со своей взрослой дочерью, если бы она не дала о себе знать, если б плюнула на родительское беспокойство, отцовскую и материнскую заботу. Что же за отношения в семье Гурьевых, если каждый сам по себе?

— Когда вы виделись последний раз?

— Вчера вечером.

— Она предупредила, что уезжает? Не сказала, куда именно? — недоверчиво спросил Быков.

— Она сообщила, что, возможно, на три-четыре дня поедет отдохнуть со своим дружком, но куда и когда, не уточняла. Вероятнее всего, сама не знала. Ее мальчик водит машину, и они решают, где им побывать, наверное, уже в пути… — Гурьев почему-то рассмеялся.

— Что за дружок?

— Так… Мальчишка. Студент. Мне он никогда не нравился.

— Как его зовут?

— Гриша…

Быков выжидательно молчал. На столе лежали показания Гороховой, которая рассказала о спешном отъезде племянника и его возлюбленной, но куда они собрались, она тоже не знала. Гурьев, видимо, понял, что для Быкова не секрет, с кем путешествует его дочь, и спешно добавил:

— Григорий Борисович Горохов. Я надеюсь, у Веры хватит ума не притащить в дом эту шелупонь, извините за выражение. Их отношения — это их дело. Мы с матерью считаем, пусть хоть один, но постоянный, чем каждый месяц разные — теперь и так девочки устраиваются.

— Максим Максимович! — Быков был искренне удивлен. Как отец отцу он сейчас был готов даже посочувствовать своему собеседнику, которого, как ему показалось, дочь своим поведением довела до притупления всех естественных чувств и смещения понятий. Или он сознательно избрал свою позицию как защитную? Иначе, чего доброго, свихнуться недолго. Дочь-то единственная… — Максим Максимович, неужели вас не шокирует создавшееся положение?

Гурьев глубоко вздохнул. По кабинету поплыли колечки синего дыма, напомнившие вдруг Быкову растревоженных медуз.

— А что я могу сделать? Притерпелся… Директор школы — и та притерпелась. Ну, выгонит она Верку, а учителя начальных классов днем с огнем не сыщешь. Вот так и сосуществуют. Вера — молодой специалист, сама уволиться тоже не может. Не поверите, когда первый год она начала работать, директриса меня даже вызывала, будто Верка не педагог, а разгулявшаяся старшеклассница. Ну и что?

— Не всегда же ваша дочь была такой неподконтрольной, непослушной? Может быть, это чье-то дурное влияние?

— Конечно. Я же говорю: ее мальчик мне никогда не нравился. А что делать с любовью Веры к нему? Как говорится, не запретишь. Есть доля и моей вины. Купил ей квартиру. Но что делать? Обстоятельства тогда содействовали, подвернулся готовый кооператив. Не отказываться же. Сами понимаете. Все мы, родители, радеем о будущем наших детей. Порой им во вред, да… Что говорить, благими намерениями устлана дорога в ад.