Вадим Федорович передернул плечами и вошел в большую, очень большую, дорого и со вкусом убранную комнату. Сказал, осматриваясь:

— Обычно ложные версии разрабатывают до, а не после преступления.

Арбузов отшатнулся:

— Вот, вот, видите, о чем вы сразу! Даже вы! А я не совершал преступления! И вы, Вадим Федорович, это прекрасно, лучше других знаете! А через час мы встретимся с сыщиками, как поведет себя ментура, если вы сами готовы подозревать, я ума не приложу. Как держаться, что говорить, что отвечать — для меня это… — И Арбузов воздел руки над головой.

Вадим Федорович присел к накрытому столу и начал завтракать. С удовольствием смаковал кофе.

— Не понимаю, Олег Александрович, чего вы боитесь?

— Всего! — выкрикнул Арбузов — Мы, кооператоры, сегодня люди подозрительные! Для милиции кооператор — уже потенциальный преступник, рэкетир, сутенер, растлитель малолетних и кто там еще… И где будут искать мотивы убийства! Да, конечно, в кооперативе! Первым делом, не разбираясь, из профилактических соображений закроют «Элладу» до выяснения. Только пойди ее потом открой! Мы с вами на улице окажемся! Вот чего я боюсь больше всего, если откровенно.

— Верно. Спасение предприятия — более благородная и бескорыстная цель, нежели спасение своей, извините, шкуры. Так и держитесь, за то и цепляйтесь, когда станут прижимать.

— Зачем вы так, Вадим Федорович, — обмяк Арбузов.

— А вы встаньте на мое место и представьте, о чем я сейчас думаю, Олег Александрович…

— Не представляю. Мне вполне хватает того места, на котором я оказался. Так о чем вы думаете?

— Рассуждая логично, я полагаю, что вам есть от чего паниковать — и вы ведь паникуете. Свободные от угрызений совести обычно спокойны. Как я, например, — он еще налил себе кофе. — Мне жаль Ламко, событие кошмарное, но лично у меня нет причин впадать в крайнее волнение. А весь кооператив, однако, знал, какие непростые отношения сложились у Ламко с вами. Пожар, несколько месяцев назад разыгравшийся у нее в салоне, был симптомом вашего разлада, показателем, насколько этот разлад серьезен, и, конечно, прямым намеком, что Ламко следует выйти из правления кооператива, выплатить неустойку, расстаться с салоном. Вот почему все говорят о том, что пожар был умышленным поджогом. Конечно, об исполнителях вслух не говорят, их, слава богу, не нашли, но все знают, какую роль в кооперативе играет ваш ближайший помощник Григорий Борисович и целая рать его помощников — экспедиторов, курьеров, набранных из бывших тренеров, спортсменов, дзюдоистов, каратистов и уголовников. Конечно, вы знаете, как зовут Григория Борисовича за глаза…

— Как? — насторожился Арбузов.

— Малютой Скуратовым… Был такой подручный, кровавых дел мастер у царя Ивана Грозного.

— Вадим Федорович, родной, мы не о том говорим, все это грязные сплетни, низкие слухи, а Гришина команда — она же у нас исключительно ради обороны, на всякий случай… И ни разу, к счастью, не пришлось… А у других что делается, знаете? И оружие, и бронежилеты покупают, заключают неправомочные сделки, да, представьте. А мы… Мы чисты. Поверьте мне. Вы бы знали, я бы вам сказал. Будете еще кофе? А то, может, поедем?

Вадим Федорович вдруг почувствовал, как изменились их роли — сейчас Арбузов явно попадал в зависимость от него, своего сотрудника.

— Погодите. Вы не сказали мне главного: так какую версию вам желательно выработать и протолкнуть? — Он зорко следил за выражением арбузовского лица: конечно, он врет и юлит, наверняка еще вчера знал, что убьют Галину. А сегодня испугался. Он думает, это все так, игрушки… Думает, за разгул преступности, с которым не справляются, он спрячется… А как иначе его понимать?

— Любую, лишь бы не касалась «Эллады», — твердо сказал Арбузов. — Вы же сами прежде всего заговорили именно о таком повороте дела. Или я вас плохо понял?

— Но чтобы придумать стоящую версию, мне самому нужно разобраться. Чтобы ненароком не навести милицию на верный след. Так что пока, Олег Александрович, постарайтесь на все вопросы следователя отвечать «не знаю», «не видел», «не понимаю».

Молча ехали в белой арбузовской «Волге». Вадим Федорович думал: «Если бы Арбузов был чист, он бы и вел себя нормально. Он, конечно, боится, что, когда всех будут разглядывать на просвет, уцепятся за Гришку. Григорий Борисович, пожалуй, способен на все, знаю я этих мальчиков новейшей формации. Были бы деньги, не нужно и рая… Души у них нет, не держат за ненадобностью, вместо сердца — пламенный мотор, в полном соответствии с полученным общественным воспитанием. И ненасытное брюхо. Выходит, я должен покрывать преступников, убийц?» — От этого вопроса Вадиму Федоровичу стало тошно, муторно, потому что стало ему яснее ясного, что не покрывать он их не сможет, ему этого просто не позволят, раз уж вызвали и заставляют. Вот что-то там пытались втихаря запрещать Гале Ламко, неплохой, в общем, женщине, не слишком счастливой только…

«Она по проволоке ходила, она циркачкой была», — пропел Вадим Федорович ни с того, ни с сего. Арбузов резко обернулся к нему:

— Что?

— А не мог ли ваш Гриша наломать дров за вашей спиной, Олег Александрович?

Арбузов не ответил, но Вадим Федорович увидел ужас в его глазах.

— Господи! Это нас всех ждет! За что?!! И нас!!! Галя, Галочка… — Услышали Арбузов и Вадим Федорович, переступив порог салона-ателье.

Переглянулись.

— Это Тоня Горохова причитает, — сказал Вадим Федорович— Крепитесь, Олег Александрович, такие вещи всегда плохо действуют. Но ее можно понять, они вместе работали много лет.

— Да, еще до нас, еще в «люксе» на Чернышевского, — кивнул Арбузов. — Не волнуйтесь за меня, не раскисну. Я выпил элениум.

В приемной, среди примерочных кабинок, расфранченных манекенов, развешанных моделей дамской одежды, витрин с образцами тканей, никого не было.

— Они в цехе, — подсказал Арбузов, и оба направились к украшенной цветным стеклом двери. Но в этот момент дверь растворилась, и из нее вышла женщина в форме майора милиции.

— Здравствуйте, — слегка оторопело сказал Арбузов.

— Доброе утро, — уверенно начал Вадим Федорович. — Разрешите представиться: юрисконсульт кооператива «Эллада» Воздвиженский. Это наш председатель, Олег Александрович Арбузов. Вы ведете следствие?

— Здравствуйте. Вы нам нужны, — деловито ответила женщина в мундире — Одну минуту… — Она пересекла салон и вышла на улицу под встревоженными любопытствующими взорами Арбузова и Воздвиженского.

В цехе у раскройного стола в каких-то неестественных позах застыли сотрудницы «Афродиты». Над Тоней Гороховой со стаканом в руке стоял ее племянник Гриша, он же Григорий Борисович, по прозвищу Малюта Скуратов, и не знал, как привести тетку в чувство.

— И нас!!! И нас! Рэкетиры и нас!!! — Повторяла она.

— Это не они, — быстро проговорил Гриша и обернулся. Воздвиженский понял: Горохов не хотел, чтобы кто-то услышал его слова, и отвернулся с печальным и безучастным видом.

— Гриша, — заговорил Арбузов, — хоть с тобой тут можно нормально общаться? Где милиция? Что тут к чему?

— Они на улице. Из дверей налево и за угол. Там увидите. Май, а мух налетело… — Он машинально прибил одну — Ее увезли, а на асфальте мелом… — он брезгливо поморщился. — Увидите…

— Олег Александрович, — подняла к Арбузову заплаканное лицо швея Лена Фролова, — Олег Александрович… — Ее плечи по-детски затряслись. — Если бы знать… я бы пошла с ней… Мы вчера работали до десяти. К празднику отшивались до последнего, вы же сами велели… Я потом, то есть мы с тетей Тоней к остановке, а она — туда, дворами, к стоянке, где у нее машина. Но мы ничего не слышали. Не вскрикнула, ничего…

Арбузов утешающе погладил девушку по голове.

— Галя долго возилась с замками, — вставила закройщица Нина Бойцова. — Мы за это время могли далеко уйти, дойти к остановке, и автобус быстро пришел. И мы никого не встретили. Никого. Неужели ее за углом дожидались?