— Почему ты сейчас не идешь спать? — спросила она.

Свечка посмотрела на нее напряженным взглядом:

— Воробышек, как ты думаешь, остальные еще любят меня?

Воробышек от удивления уставилась на нее:

— Конечно, любят.

— Не говори так, если думаешь, что я хочу это услышать. Скажи мне правду. Да?

— Свечка, почему они не должны тебя любить?

Маленькая девочка не говорила. Она лишь наклонила голову, посмотрев на свои ноги, на Чейни, а потом куда–то в темноту, как будто где–то там был ответ:

— Просто так.

— Кто–то тебе что–то сказал?

Свечка покачала головой.

— Что–нибудь сделал?

Еще одно покачивание головы.

— Тогда я не понимаю. Почему ты думаешь, так вдруг, без всякой причины, что они тебя не любят?

— А если была причина?

Воробышек подумала, что она понимала, что это за причина, но не хотела первой озвучить ее. Это должна была сделать Свечка. Сказать эти слова было первым шагом к обсуждению того, что они означали.

— Что же это за причина? — спросила она.

Свечка пожала плечами:

— Я никому больше не нужна. — Она по–прежнему смотрела на свои ноги, сделав паузу, не закончив, но и не готовая продолжать. — Ты знаешь.

Воробышек протянула руку, взялась за ее подбородок и подняла ее лицо так, чтобы они смотрели прямо друг на друга:

— Нет, я не знаю. Ты должна рассказать мне.

Еще одна долгая пауза. Потом:

— Я больше не могу чувствовать, когда приближается опасность.

Вот оно. Все открыто. Воробышек с облегчением выдохнула. Теперь, наверное, она сможет что–нибудь с этим сделать. Она обняла Свечку и прижала ее.

— Ох, Свечка, — прошептала она.

Затем она отодвинулась, чтобы они снова смогли смотреть друг на друга:

— Моя мать однажды кое–что рассказала мне. Я была примерно в твоем возрасте. Я думала, что моя мать была самым замечательным человеком в мире. Я любила ее, но восхищалась ею еще больше. Я хотела быть ею.

Она улыбнулась:

— Ты это знаешь. Я раньше рассказывала тебе. Во всяком случае, я боялась, что этого не случится, что не имеет значения, чего я хотела. Я была маленькая и не очень хорошо справлялась со всем. Я рассказала ей об этом. Я сказала, что не думала, что когда–нибудь стану такой же, как она, даже чуть–чуть. А вот, что она мне ответила. Она сказала, что мы не знаем, кем мы станем или что мы сделаем, пока мы еще дети. Она рассказала мне, что мы не откроем этого, пока не вырастем. Поэтому, ты никогда не сможешь узнать, что должно случиться, пока этого не получишь.

Она сжала худенькие плечи Свечки.

— Моя мать была права. Мне надо стать гораздо старше до того, как я узнаю, стану ли я похожей на нее.

— Ты похожа на нее, — тихо произнесла Свечка. — Ты смелая и сильная. Ты убила многоножку.

— Это верно. Но я не смогла бы этого сделать даже год назад. Я не смогла бы так сражаться, как моя мать. Но посмотри на себя, Свечка. Ты уже знаешь, что у тебя есть особый дар. И даже если он не работает прямо сейчас, это не значит, что он не заработает какое–то время спустя. Может быть, он отдыхает. Может, ты слишком сильно стараешься. Но даже если он никогда не вернется, если он исчез навсегда, твоя семья по–прежнему будет любить тебя. Призраки всегда будут любить тебя и хотеть, чтобы ты была с ними.

— Ты уверена? — с сомнением посмотрела маленькая девочка.

— Они не любят тебя и не хотят, чтобы ты была в семье только из–за твоего дара, Свечка. Они любят тебя за то, кто ты внутри.

Она наклонилась и поцеловала Свечку в лоб и щеку, разгладив ее рыжие волосы. Она с трудом сдерживала слезы.

— Мы никогда не захотим, чтобы тебя не было в семье, — прошептала она.

— Ладно, — ответила маленькая девочка, ее голос был так тих, что ее было еле слышно.

— Ты нужна своей семье, Свечка. Ты всегда будешь нам нужна.

Она ободряюще улыбнулась Свечке, но та не улыбнулась в ответ.

На некотором удалении от остальных, скрытые ночной темнотой, Ястреб и Тесса тихо разговаривали. Они притаились в тени глыбы окаменевшего пепла, их головы близко склонились друг к другу так, что они могли ясно видеть свои лица в звездном свете, их руки переплелись вместе. Это было их время побыть одним, что, как они понимали, в грядущие дни будет редкостью.

— Так приятно, — сказал он ей, слегка пожав ее руки. — Только ты и я. Лишь темнота и тишина.

Он мог слышать разговоры остальных, но их слова были такими тихими и нечеткими, что можно было считать, что вокруг тишина. Он устал и довольно сильно обеспокоен не только нынешним положением, что здесь на дороге они замедлились так, что чуть не ползут, но также и их будущим. Он ничего не сказал, но лишь задумался о том, сколько еще ему предстоит сделать, чтобы выполнить задание, которое на него было возложено Королем Серебряной Реки. Его сомнения и опасения возрастали каждый раз, когда он думал, насколько он плохо подготовлен и оснащен для того, чтобы кому–то помочь.

— Ты крайне тих, — сказала она ему.

— Просто думаю.

Она наклонилась и поцеловала его. Ее лицо сияло в звездном свете, а глаза были такими яркими, чистыми и открытыми, что он смог прочитать любовь, которая в них отражалась. Это было желанным утешением, что, по крайней мере, один человек верил в него.

— Ты можешь это сделать, Ястреб, — сказала она ему. — Я знаю, что ты беспокоишься. Знаю, что ты думаешь, как много на тебя возложено. Но я знаю, какой ты. Ты отличаешься от других людей. Не только тем, что у тебя волшебная кровь или магия, которую ты можешь использовать. Но еще и тем, что у тебя есть внутренняя сила, которая позволяет тебе делать такие вещи, которые остальные люди даже не подумали бы и начинать.

Он улыбнулся:

— Звучит неплохо.

— Не смейся надо мной, — сразу же сказала она, выражение ее лица изменилось с мягкого до жесткого. — Я не говорю тебе это только для того, чтобы заставить тебя лучше себя почувствовать. Я говорю это, потому что это правда и тебе нужно это запомнить.

Его улыбка поблекла.

— Ладно, я не хотел над тобой подтрунивать. Я знаю, как ты ко мне относишься. Так же, как и я к тебе. Также, я знаю, какая ты. Я видел, какой сильной ты была в компаунде на нашем суде. Даже, когда судьи не пожелали, чтобы ты заступилась за меня. Даже когда твоя мать не вступилась за тебя. Даже после того, как они сказали, что сбросят нас со стены.

Он сделал паузу:

— Даже когда они это сделали.

Она снова поцеловала его, на этот раз сильнее, как печать доверия.

— Тогда ты должен верить мне, когда я говорю тебе, что ты сможешь сделать то, о чем тебя попросили. И неважно, насколько невозможным это звучит. Ты сможешь это сделать. Ты сможешь найти путь.

Она отодвинулась от него:

— Есть еще кое–что, что мне нужно тебе сказать, и мне нужно, чтобы ты выслушал внимательно и не перебивал. И не осуждай меня.

Он взглянул на нее:

— Я не имею права тебя осуждать.

— Ты еще не услышал того, что я должна сказать.

— Это неважно, — настаивал он. — Ты можешь сказать что угодно.

— Хорошо. — Она снова крепко схватила его руки. — Когда мы стояли перед судьями на нашем суде в компаунде и казалось, что все было против нас и не осталось никакой надежды, я сказала судьям, что я состояла с тобой в связи и ношу твоего ребенка. Я сказала это, чтобы спасти нас, убедить судей не сбрасывать нас со стен. Но их это не интересовало. Они не признали ни брака, ни ребенка. Они дали мне это ясно понять.

Ястреб начал было говорить, но она быстро приложила свой палец к его губам, чтобы он молчал.

— Ты обещал не прерывать, — напомнила она ему, а затем убрала палец. — Когда потом мы были на стенах, ты спросил меня, правду ли я сказала про ребенка. Я сказала, что нет, что я сказала это судьям только для того, чтобы попытаться спасти нас.

Она сделала паузу.

— Я солгала тебе. Ребенок есть. Наш ребенок. Но я не могла рассказать тебе. Я не смогла бы смотреть, как ты умираешь, зная, что у нас был ребенок и что наш ребенок умирает вместе с нами. Так что я солгала.