– Это не враг. Там находится обыкновенный пожилой человек, я слышу сбивчивое биение его изношенного сердца…
Я подула на ладони и распахнула дверь…
Испуганно замершего на лестничной площадке человечка вряд ли можно было назвать совсем уж обыкновенным, но ничего экстраординарного в нем тоже не наблюдалось. Невысокий сухонький мужчина довольно преклонного возраста, с таким огромным носом, что я мысленно подивилась – и как это он не перевешивает все тело. Из-за этого носа наш гость походил на унылого недокормленного индюка, но из-под лохматой меховой шапки на меня оценивающе смотрели маленькие карие проницательные глазки, недвусмысленно свидетельствующие – сей странный недотепа на самом деле весьма умен и пронырлив. В мозгу у меня что-то щелкнуло, включая бездействующую ячейку памяти, отвечающую за детские воспоминания, и я узнала этого человека! Широко улыбнувшись, возвестила сиплым от волнения голосом:
– Да это же дядя Абрам – друг моего дедушки! Сколько лет, сколько зим!
– Евочка! – Пожилой еврей по-бабьи всплеснул руками и расчувствованно шмыгнул носом.– Как ты выросла и похорошела! Сказочно похорошела! Ну прямо превращение Гадкого утенка в прекрасного лебедя…
– Звучит оптимистично,– не очень-то приветливо отрезал Изгой.– А чего вам здесь, собственно, понадобилось-то, уважаемый?
– Разве так встречают дорогих гостей? – поддел его хитрый еврей.– Я к вам, между прочим, по поручению пришел, а не мацу с рыбой-фиш кушать. Хотя отобедать – не откажусь…
– Ишь ты, пройдоха, рыбу ему подавай! – Изгой растянул губы в больше смахивающей на оскал улыбке и вальяжно привалился к двери, своими широкими плечами начисто перегораживая проход в мою квартиру.– Евреи – самая оптимистичная нация в мире. Еще не знают – насколько это вырастет, а уже обрезают…
Услышав подобную фривольную фразу из уст обычно невозмутимого и безупречно серьезного воина, я не сдержалась и фыркнула. Галка шокированно уронила на пол флакончик с корвалолом. По прихожей поплыл резкий навязчивый запах.
– Таки шо? – театрально изумился Абрам Соломонович, стаскивая с головы шапку и являя нам забавную лысинку.– Что вы имеете против сынов Израилевых, молодой человек?
– Много чего! – решила подыграть Рейну я.– Например, еврей убил легендарную персидскую княжну, возлюбленную разбойничьего атамана Сеньки Разина…
– Ы-ы-ы-ы? – ошеломленно вылупился на меня Абрам Соломонович.– Как это?
– «Изя Борт ее бросает в набежавшую волну!» – дурашливо пропела я, лукаво подмигивая господину Шухерману.– Во!
Адвокат нерешительно кашлянул, переводя совершенно обалделый взгляд с меня на Рейна и обратно. Кажется, у него возникли нешуточные сомнения в нашем благополучном умственном здравии.
– Так, значит, фамильный артефакт народа лугару, доверенный мне Львом Казимировичем Сокольским, вам уже не нужен, а, молодые люди? – злорадно поинтересовался он, поворачиваясь к нам спиной и делая вид, будто собирается уходить.– Или вы брезгуете получить его из рук еврея?
У меня возникло такое ощущение, словно меня ударили по голове обухом топора. А дядя-то Абрам каким еще боком замешан в моей истории?
– Э-э-э, не уходите! – взмолилась я.– Простите нас, меня и Рейна! Да к тому же никакой он не молодой, ему вот-вот сто лет стукнет…
– Ну что ж,– невозмутимо парировал Абрам Соломонович, неожиданно юрко проныривая под локтем Изгоя и проникая в квартиру,– как говорится: у каждого свои недостатки!
Мы вчетвером сидели у меня на кухне и пили чай с малиновым вареньем. Варенье, правда, было не домашним, а магазинным, но все равно пошло на ура. Абрам Соломонович умильно шмыгал носом и жаловался, что в Хайфе подобного деликатеса днем с огнем не сыщешь. Впрочем, как и настоящей русской водки, копченого сала и запашистого ржаного хлеба с поджаристой корочкой, посыпанной коричневыми зернышками тмина. Короче, у старого эмигранта наблюдалась бурно прогрессирующая ностальгия по некогда оставленной им России…
– Нет, хорошим же конспиратором оказался твой покойный дед, если препоручил величайшую тайну нашего времени этому диссиденту, этому фискалу! – вполголоса возмущался Рейн, не забывая наворачивать бутерброды с ветчиной.
– Не судите человека по его друзьям, у Иуды они были безупречны! – наставительно хмыкнул господин Шухерман.– В наши времена дикой инфляции ни один уважающий себя еврей уже не продастся за тридцать сребреников.
Изгой скептично покривился.
– В чем тогда фишка? – уже куда вежливее поинтересовался неизвестно когда успевший нахвататься модных словечек воин, извиняющимся жестом наливая адвокату еще одну рюмку водки.
Абрам Соломонович благосклонно кивнул, выпил, со вкусом закусил маринованным огурчиком и ласково погладил меня по непросохшим волосам.
– В Еве! – торжественно сообщил он.– В нашей последней надежде…
– А дедушка мне все врал! – обиженно пожаловалась я.– Почему, зачем?
– Лгут, прежде всего, тем, кого любят,– утешил меня мудрый господин Шухерман.– А он любил тебя больше всех на свете...
Мы снова замолчали и чокнулись рюмками, безмолвно поминая покойного Льва Казимировича, сейчас, казалось, незримо присутствующего среди нас. Негромко тикали старинные настенные ходики с росписью под хохлому и гирьками в форме еловых шишек, за окном методично шуршал снегопад, и вся эта мирная семейная обстановка шла в такой вопиющий разрез с довлеющей над нами тайной, что мне хотелось проснуться назавтра на своем продавленном диванчике и сказать: «Долой страшный нелепый сон…»
– Хватит! – Я требовательно шлепнула ладонью по столу, заставляя подпрыгнуть разложенные на нем вилки и ложки.– Хватит с меня секретов, пророчеств, оборотней и смертей. Пусть все закончится немедленно, а я вернусь к своей прежней, спокойной жизни…
– Не получится,– как-то слишком уж обыденно опротестовал мое заявление господин Шухерман. Он торжественно извлек из кармана своего пиджака какой-то предмет, высвободил его из складок чистого носового платка и положил передо мной: – У тебя это уже не получится…
Я нерешительно протянула руку и подрагивающим от волнения пальцем погладила золотой кулон в виде распахнувшей крылья птицы, подвешенной на цепочку…
– Что это такое? – оторопело вопросила я.
– Знак твоего рода, знак Сокола,– вместо Абрама Соломоновича мне неожиданно ответил Рейн.– Символ королевского происхождения! Порази меня стрела Аримана, полагаю, лугару десятилетиями искали наш утерянный раритет, но так и не смогли его найти…
– А до того, как попасть к деду, кому он принадлежал? – Я надела кулон себе на шею, ощущая исходящее от него тепло, возникшее сразу же после того, как Сокол коснулся моей кожи.
– Твоему отцу – Беле Фаркашу,– печально произнес Изгой.– Наследному князю народа лугару, потомку принцессы Дагмары Корвин – законной правительницы Венгрии!
Я тихонько икнула от потрясения. Итак, все услышанное от Рейна и подземного Летописца оказалось правдой, а не досужим вымыслом. Древние сказки начинали обретать плоть и кровь, неуклонно воплощаясь в реальность!
Чайник закипел и выключился автоматически, небрежно выплюнув из носика белесое облачко горячего пара. На тарелке призывно розовели ломтики сочной ветчины, красиво гармонируя с желтыми кругляшками тонко нарезанного лимона и хрустальной розеткой, наполненной малиновым вареньем. Любимые дедушкины ходики невозмутимо тикали, а в прорезях глаз нарисованной на них кошки безостановочно мелькали зрачки, подчиняясь размеренному движению маятника: туда-сюда, туда-сюда. Квартира как квартира, кухня как кухня… Все здесь выглядело настолько привычным и обыденным, что мне даже не верилось в непреложный факт, гласивший – отныне в моей квартире поселилась тайна. Величайшая тайна нашего мира, способная погубить или спасти всех живущих на Земле…
Абрам Соломонович откинулся на спинку кухонного диванчика и принялся рассказывать:
– Евочка, ты, наверное, уже и сама догадалась, что твоего дедушку звали вовсе не Львом Казимировичем Сокольским. Я не стану раскрывать его подлинное имя, уж чересчур громко прозвучало оно в шестидесятые – семидесятые годы, и со слишком многими событиями, имеющими государственный резонанс, оно так или иначе связано. Лев пожелал унести секрет своего инкогнито с собой в могилу, так уважим же его право на покой. Родился он в тысяча девятьсот двадцать девятом году в семье потомственного чекиста и пошел по стопам отца, став кадровым военным. После войны он работал на Лубянке, где занимался делами, доставшимися нашей стране в наследство от фашистской Германии.
