— Звучит как старинная история, — проговорила Бера.

— История с плохим концом, — добавил ее супруг. — Ты никуда не пойдешь, девочка моя. Ты поплывешь обратно домой.

— Нет! Не поплыву! — яростно ответила Сольвейг и, резко вскочив, шагнула к открытой двери.

Брови старика поползли вверх.

Бера встала между мужем и Сольвейг и похлопала по воздуху:

— Не так быстро, Олейф. Мы не слышали ее истории. Мы даже не знаем, как ее зовут.

Олейф фыркнул:

— Ну тогда я пойду позову Петера.

— Кого? — спросила Сольвейг.

— Петера. Молодого священника. Он подскажет, как лучше поступить.

— Нет, — запротестовала Сольвейг.

Бера прошаркала к двери и взяла Сольвейг за руку. Старушка всмотрелась ей в лицо своим туманным понимающим взглядом.

— Мы видели кое-что и похуже, — промолвила она. — Много хуже. На прошлой неделе море принесло маленькую девочку… она вся раздулась от воды. Да, мы жили так долго, что видели почти все. Присядь. Ты еще такая продрогшая и мокрая. Так как же тебя зовут?

Из-за их спин раздался храп.

Старый Олейф заснул.

В тот же миг Бера взяла Сольвейг за руку и повела ее из хижины.

— Сначала ты, а потом он, — тихо проговорила она. — Вечно с ним так.

Сольвейг уставилась на нее во все глаза.

«Я могу тебе доверять, — думала она. — Кажется, могу».

— Ну же, — улыбаясь, проговорила Бера. — Иди, пока можно. Он не так бессердечен, как притворяется.

И она вывела Сольвейг наружу.

— Я сильная, как солнце, — сказала она старушке.

Бера покачала головой:

— Не говори загадками, девочка.

— Я дочь Хальфдана.

— Хальфдана, — ободряюще подхватила старая женщина. — Что это за Хальфдан?

И тогда Сольвейг рассказала ей о своем отце, и о Харальде Сигурдссоне и о Стикластадире, об Асте, Кальфе и Блуббе… обо всем, почти обо всем.

— Может, боги хранят тебя, — сказала та. — Может, это они наполнили ветром твои паруса.

— У меня нет парусов, — ответила Сольвейг. — Только жалкая тряпка.

Бера махнула морщинистой рукой:

— Но именно с ее помощью ты добралась сюда. И может статься, я тоже буду тебе полезна.

— А куда вы идете?

— На рынок.

Сольвейг мотнула головой.

— Не торопись, — сказала ей старушка. — Иногда иди вперед, иногда в сторону, а порой и назад. Вот так люди и путешествуют. — Бера вновь взяла Сольвейг за руку. — Я жила здесь с рождения, и мне ведомо, кто приходит, кто уходит и куда кто направляется. Я отведу тебя к друзьям.

— А кто они?

— Турпин, Орм и его жена Ильва. Шведские торговцы мехом.

— Шведы?! — воскликнула Сольвейг.

— Ну а что они могут поделать? — возразила Бера. — Никто из нас не выбирал себе родителей.

— Мне казалось, что звероловы живут далеко на севере, — сказала девушка.

— Так и есть. Они приносят меха в Трондхейм, а торговцы везут их дальше.

— Куда?

— Они сами тебе это расскажут, — ответила старая женщина.

— Миклагард, — сказала Сольвейг торговцам.

Турпин, Орм и Ильва сидели на груде меха. Услышав ответ, они поджали губы.

— Миклагард, — повторила Сольвейг, надеясь, что в голосе ее было больше уверенности, чем в сердце.

— Тут замешан мужчина, да? — поинтересовался Орм.

— Ее отец, — объяснила Бера.

— Они все так говорят, — возразил тот.

Ильва взглянула на Сольвейг со смесью приязни и сожаления.

— Ты ведь не представляешь себе, о чем говоришь, — сказала она.

— Вы ведь туда едете? — спросила ее Сольвейг. — В Миклагард?

Все трое залились смехом.

— Миклагард, — еще раз повторила она. — За страной Гардарики.

— Да знаем мы, где этот город, — ответил Орм. — Нет, мы направляемся в Сигтуну.

— В Сигтуну, — сказала Ильва. — Через горы.

«Именно так шел и Харальд», — подумала Сольвейг. И, должно быть, ее отец.

— И через Швецию.

— Именно оттуда отплывают балтийские торговцы, — объяснила Ильва. — Из порта на озере Малар. Мы дойдем туда за четырнадцать дней.

— Вы возьмете меня с собой? — с жаром спросила Сольвейг.

Турпин покачал своей медвежьей головой из стороны в сторону и что-то прорычал про себя.

Орм и Ильва промолчали.

— Лишний рот, — сказал Турпин. — И все равно ты долго не протянешь.

Сольвейг щелкнула языком и сообщила ему:

— Я крепче, чем кажусь. Я могу нести свою долю.

Орм медленно поглаживал беличьи меха, на которых сидел, и осматривал Сольвейг с головы до ног: слишком юная, чтобы назвать ее женщиной, и слишком взрослая, чтобы быть ребенком, с глазами разного цвета — один серый, другой цвета фиалки. Он увидел, что она высока и крепко стоит ногами на земле. Увидел, сколько в ней решимости.

— Мне почти пятнадцать, — добавила она, распрямляя плечи.

— Ты умеешь что-нибудь? — спросил ее Орм.

— Умею вырезать, — тут же ответила она.

— Вырезать что?

— Рыболовные крючки. Иглы. Руны.

Орм посмотрел на своего брата, и Турпин ответил на его взгляд. Они оба были неразговорчивы и часто понимали друг друга без слов.

— У нас будет уговор, — сказал Турпин. — Всякий раз, как мы остановимся на привал, ты будешь вырезать что-нибудь до самого заката, а когда приедем в Сигтуну, отдашь свои поделки нам.

— Да, да! — радостно вскричала Сольвейг. — Я согласна!

— Для перевозки товаров у нас есть вьючные лошади, — пояснила ей Ильва. — Сами мы идем пешком.

— Что это? — спросила Сольвейг, указывая на блестящий коричневый кусок меха.

— Это темная куница, — ответил Орм, а затем указал пальцем на Сольвейг и ухмыльнулся: — А как насчет тебя? Как тебя зовут?

Сольвейг покачала головой:

— Я дочь Хальфдана.

Орм нахмурился:

— Когда мы дойдем до Сигтуны, тебе нужно будет найти судно, что плывет в Ладогу.

— Нет, — возразила Сольвейг. — В Миклагард.

— Балтийские торговцы плывут только до Ладоги, — поведал ей Орм. — И даже если ты дотуда доберешься, тебе придется договариваться с торговцами, что идут в Киев.

— Шаг за шагом, — сказала Ильва.

Турпин негромко проворчал что-то и встал со своего мехового трона из соболиных и беличьих шкурок, мехов желтой куницы, оленей и черного медведя.

— Ладно, — объявил он. — Отправляемся завтра на рассвете.

Лицо Сольвейг просияло.

— Я буду сильной, как солнце, — пообещала она ему.

И Сольвейг намеревалась сдержать это обещание. От всего сердца и каждой мыслью своей она поклялась в этом. Ей оставалось лишь надеяться, что она сможет быть такой же крепкой, как ее слово.

По узкой тропе между отрогами серо-голубых гор Сольвейг шла первой. Затем, на вершине перевала, она повернулась и встретилась глазами с Турпином. Ее накидка из войлока хлопала на ветру, а солнце, сиявшее из-за спины, нимбом озаряло ее золотые волосы.

Турпин, загородив от света глаза своей волосатой рукой, рассматривал ее.

— Что такое? — спросила она, слегка склонив голову набок.

Турпин тихо пробормотал:

— Ты напоминаешь мне… — И, не договорив, он пошел дальше, обгоняя Сольвейг.

Светило солнце, дул ветер, проносились по небу серо-бурые облака, осыпались на землю ледяные апрельские ливни, однажды случился снегопад. Шли дни.

«Ты видел все это? — мысленно спрашивала Сольвейг. — Отец, видел ли ты эти гигантские валуны, здесь их по склонам разбросаны сотни, тысячи! Они похожи на стадо овец-великанов. Умывался ли ледяной водой из горной реки, чьи пенные воды белы, словно молоко? Горные тропы открыты всем ветрам, а лесные дорожки застланы упругим ковром из сосновых игл; воздух здесь, наверху, такой прозрачный, что каждый звук — звон колокольчика на шее у козы, что стоит на дальней гряде, или стук топора и колотушки, которыми местный житель раскалывает бревна, — плывет по всей долине. Земля снова начала распахивать свои глаза: маленькие желтые цветочки с желтыми зрачками. Ты видел следы в росе, что оставляют волки, хорьки и зайцы-беляки? А помет косули? Ты слышал тихий шепот из-под воды в часы, когда падает снег? Чувствовал под ногами молодой мох, похожий на губку и такой пугающе зеленый? Вдыхал ли в себя утро — такое чистое, будто в первый день существования мира?»