Она зарыдала в ярости:

— Смотри! Смотри, что я из-за тебя наделала.

— Я перевяжу тебе руку.

— Убирайся! — всхлипнула Сольвейг. — Я сама.

Большой палец ныл. Остальные пальцы почти не двигались, вся рука покраснела и стала горячей. Левое запястье и предплечье наполнились пульсирующей болью. Два дня она просто сидела на носу судна или у мачты, баюкая руку, замотанную в сальные отрезки полотна.

Бергдис отчитывала девушку за то, что она теперь не могла помочь со стряпней. А Рыжий Оттар злился, ибо вырезать она тоже не могла.

За лодкой вслед летели странные темнокрылые и острохвостые птицы. Сольвейг медленно прошаркала к корме, чтобы расспросить о них кормчего.

— Это поморники, — ответил Торстен. — Один из видов. Их нечасто можно встретить так далеко в море.

— А что они тогда здесь делают?

Торстен посмотрел на нее долгим взглядом, и она вдруг подумала, что никогда еще не встречала человека с таким пронзительным и немигающим взглядом, который мог смотреть сквозь волны океана и достигать взором до самых краев света.

— Почему они тут? — еще раз задала она вопрос.

Торстен повел широкими плечами:

— Я могу поведать тебе многое о приливах, о звездах и ветрах, о том, где плодятся моржи и где кормятся киты. И о птицах. Но не все… — Тут шкипер развел руками и медленно покачал головой: — Они не такие, как у нас на фьорде. У этих клювы и хвосты острее.

— Острые, будто шило.

Сольвейг шумно втянула воздух и поморщилась.

— Я видел, как с тобой разговаривал Черный Зуб. — Торстен поглядел ей прямо в лицо. — И как хватал своими лапами. Будь осторожна.

Не успела девушка вернуться на середину судна, как к ней подошла Эдит и пристроилась рядом на сиденье:

— Болит?

— Да, ужасно. И еще озноб.

Эдит сощурилась и кивнула.

— И не только рука.

— У тебя болит сердце, — отозвалась молодая женщина.

Сольвейг в отчаянии замотала головой так, что ее золотые волосы заметались из стороны в сторону.

— Ох! — вскрикнула она. — А что, если я никогда не доберусь до Миклагарда?

— Я понимаю тебя, — ответила Эдит и очень бережно сжала ей правую руку. — Я правда понимаю.

Сольвейг втянула щеки и шумно сглотнула.

— Ожидай худшего, — наставляла ее Эдит. — Тогда все остальное покажется тебе блаженством. Ты сможешь удивляться даже самым ничтожным радостям.

Девушка уставилась на нее во все глаза. «Темные волосы постоянно лезут ей в глаза, — подумала она. — Будто блестящая челка у длинношерстного пони. Кажется, будто она всегда улыбается, даже если это не так. И тихо бродит вокруг меня ласковой тенью».

— Ожидать худшего? Тебе приходится так поступать, да? — Сольвейг запнулась. — Я знаю, что ты — невольница Оттара. Его рабыня…

Эдит скрестила ноги и накинула шаль. Из покрывала выпал черный жук и быстро побежал по палубе.

— Видишь? — спросила женщина. — Он свободен. Может идти, куда захочет.

— Но он не знает о своей свободе. И не знает, куда бежит.

— И что тогда лучше? Обладать свободой и не знать, что с ней делать, или быть рабом, но иметь цель?

— Звучит как загадка.

— Ты знаешь, что я из Англии?

— Да.

— А знаешь, где находится эта страна?

— На юге.

— На юго-востоке. Напротив Дании. За двумя группами островов.

— Шетландские, — вспомнила Сольвейг.

— И Оркнейские.

— А! Это ведь оттуда привез Слоти шахматные фигурки.

— Да, — ответила Эдит. — Он рассказывал мне об этом.

— Мне нравится, как ты говоришь на нашем языке. Как ты пробуешь слова, словно ступаешь по тонкому льду.

— Так и есть, — улыбнулась Эдит и подвинулась поближе к Сольвейг. — А ты хочешь знать, что… что случилось со мной?

— Ох! — выдохнула девушка. — Расскажи мне все!

— Нас атаковала ватага шведов.

— Но почему?

— Это как-то связано с проклятием. Его наложила старая Хильда… она была нашей знахаркой.

— И что они сделали?

— Они убили Хильду и пронзили моего отца копьем. — Эдит приложила руки к горлу.

— Нет! — вскричала Сольвейг.

— Отец был вождем. Они уволокли меня прочь от детей.

— Детей?! — не поверила своим ушам девушка. — У тебя есть дети?

Эдит печально опустила голову и показала два пальца.

— О, Эдит!

— Эмма, — прошептала та. — И Вульф.

— Нет, нет, — причитала Сольвейг.

Эдит схватила ее за руку — ту, что болела. Сольвейг вздрогнула, но не отняла руки.

— И тогда, — рассказчица сглотнула комок ярости, подступивший к горлу, — они отнесли меня к своей лодке. Я вопила, но они бросили меня внутрь и привязали. И отвезли в Сигтуну.

Девушка смотрела на нее, словно потеряв дар речи.

Эдит кивнула и продолжила голосом холодным, будто камень:

— И продали меня.

— Рыжему Оттару?

Снова кивок.

Мимо них с визгами пронеслись Брита и Бард. Эдит внезапно разрыдалась, и Сольвейг обняла ее одной рукой.

— Это все из-за Эммы. И Вульфа, — сдавленным голосом пояснила она. — В остальном у меня все хорошо.

— Все хорошо?! — возмущенно повторила Сольвейг. — Тебе нравится быть рабыней Рыжего Оттара? Тебе нравится, что он делает с тобой все, что пожелает?

Эдит поглядела на нее сквозь пелену из слез и волос.

— Сольвейг, — всхлипнула она. — Оттар — неплохой человек. По сравнению с другими даже хороший. Но такова жизнь большинства женщин: работай до изнеможения от рассвета до заката, а после заката ублажай мужчину. Да, вынашивать и рожать детей опасно. Да, больно, когда мужчина бьет тебя, стегает или делает что похуже. И поэтому мы должны ожидать худшего. И поэтому надо наслаждаться тем немногим, что у нас есть.

Сольвейг покачала головой. Она так сочувствовала Эдит и злилась из-за того, что услышала.

Но ее собеседница улыбалась. Она приложила два пальца к губам и легонько коснулась затылка девушки.

«Мы разговариваем с ней, — подумала Сольвейг, — словно две сестры. Надеюсь, что нам еще удастся вскоре побеседовать. Надеюсь, что смогу рассказать ей про отца и про все остальное».

— Да, — сказала ей Эдит. — Я верю, что Оттар будет хорошо со мной обращаться. — Тут она перекрестилась. — И я верю, что на небесах для меня уготован дом получше этого.

— Ты христианка! — воскликнула Сольвейг.

На следующий день им удалось посидеть вдвоем, пока Рыжий Оттар спал, напившись эля. Но только Сольвейг приступила к рассказу об отце, как к ним подошел шкипер.

— Торстен, — прокричала она ему. — Я говорила Эдит про моего отца.

Торстен кивнул и сказал:

— Земля. Земля! Мы пройдем в устье Невы еще до заката.

Сольвейг и Эдит встали. Они наблюдали вместе с Торстеном, как неясная дымка на горизонте окрашивалась в голубые и зеленые тона.

— Мне надо разбудить Оттара, — проговорила Эдит.

Но, словно обладая неким шестым чувством — будто все время был настороже, — шкипер и сам уже проснулся. Потягиваясь, он поднялся на ноги.

— Все к веслам! — загрохотал Оттар. — Все к веслам! Бергдис, вы вместе с Одиндисой. А ты, Эдит, сядь напротив этой увечной Сольвейг.

Эдит улыбнулась ей:

— Можешь не грести.

Сольвейг, — позвал ее Бруни между гребками. — Иные из нас считают, что тебе надо было бы родиться мужчиной. — Затем он поглядел на того, кто греб напротив него: — И тебе тоже, Слоти!

Рыжий Оттар с Виготом загоготали. К ним присоединилась и Бергдис, которая ощипывала в трюме курицу.

— Если бы лошади умели смеяться, — выкрикнул Оттар, налегая на весло, — Бергдис, если бы лошади умели смеяться, они бы смеялись в точности как ты.

Затем наступила тишина, пока все прилежно гребли.

— Ладно, — наконец отозвалась Сольвейг. — Тогда я прикрою волосы.

— Тебе придется изменить кое-что еще, — пропел Вигот, и команда расхохоталась. Все, кроме Эдит, которая громко вздохнула, а потом сказала потише: