— Инсценировка несчастного случая и присутствие двух машин связаны между собой? — спросил я Джейка.

Во время спора обо мне совершенно позабыли, но сейчас воцарилась тишина и молчание, а холодок не имел ничего общего с кондиционером.

Джейк проглотил остаток своего пива и встал из–за стола.

— Ну я, пожалуй, поехал, — сказал он. — Благодарю вас, сэр.

Он вышел. Остальные какое–то время смотрели на меня, а потом вернулись к своему разговору.

Я заказал еще бутылку пива. Олли открыл ее и поставил передо мной. Из всех присутствующих он казался наиболее умным и наименее враждебным.

— Почему там были две машины? — спросил я.

Он вытер стол, посмотрел на меня оценивающим взглядом и хотел было уже ответить, но Руп опередил его:

— А вы кто такой?

— Меня зовут Чэтэм, — коротко ответил я.

— Я не это имел в виду, уважаемый… Какое вам до этого дело?

— Никакого, — ответил я. — А что?

— Слишком уж вы интересуетесь всем этим, чтобы вам было все равно.

— Просто изучаю местные обычаи, — сказал я. — Там, где я вырос, людей судили в суде присяжных, а не в барах.

— Вы что, приезжий?

— Я даже счастливее, чем вы думаете, — я проезжий.

— А зачем вы брали такси? Чтобы выспросить все у Джейка?

Внезапно я почувствовал, что он становится мне поперек глотки.

— Пейте лучше свое пиво! — сказал я.

Его глаза вспыхнули злобой. Он попытался встать; бармен глянул — и он остался на месте. Его приятель, на вид крепкий малый, неприязненно взглянул на меня, видимо, пытаясь решить, стоит ли заваривать кашу; но ничего не произошло, и напряжение исчезло.

Я выудил из кармана монетку и пошел к телефону. Смуглая девушка и парень в ковбойской шляпе до сих пор не обращали никакого внимания на нашу перепалку, но когда я прошел мимо их столика, девушка подняла на меня глаза. Мне показалось, что ей нет и восемнадцати, но у нее был такой вид, будто она потратила вдвое больше времени, неистово и целеустремленно убегая от невинности в любой ее форме. Левая ее нога была протянута вдоль столика и обнажена, а ее приятель, хитро скаля зубы, что–то на ней писал губной помадой. Она перехватила мой взгляд и пожала плечами.

Я вошел в будку автомата и, как только притворил дверь, сразу же понял, что нашел то, что искал. Вентилятор был плохо прилажен и работал с неровным дребезжащим гудением.

Я стал быстро соображать. Отсюда он мог видеть, как она вернулась из города — вот почему звонок последовал сразу после возвращения. Правда, горничная сказала, что дважды звонили в ее отсутствие… Ну что ж, он мог звонить и из других мест. Почти наверняка все три раза звонил один и тот же человек.

Я сделал вид, будто позвонил по телефону и, выйдя из будки, быстро взглянул на литературного ковбоя. Возраста он был довольно неопределенного, что–то от 23 до 40, с гладким пухлым лицом переросшего младенца и с намеком на брюшко. Рубашка его, как я теперь разглядел, была не сплошь голубой — перед серый с перламутровыми пуговицами и в каких–то пятнах, как будто запачканный. Глаза — как из голубого фарфора, напоминали глаза ребенка, если бы не выражение лукавого юмора и деревенской хитрости, с которым он сейчас похлопывал девушку по ноге, как будто приглашая ее прочитать написанное на обнаженном бедре.

Я вернулся к своему пиву. Чисто по привычке я стал разглядывать Рупа и его приятеля. Они были настолько разные, будто выдуманы юмористом для контраста. Руп — тощий и смуглый; лицо подловатое, скверное — такие вечно впутываются в скандалы. Но в общем–то выглядит вполне нормальным. Другой — крупный мужчина с лысеющей рыжей головой и большим грубым лицом, явно не дурак подраться, но, похоже, ничего жестокого и порочного. На нем замасленная куртка цвета хаки, а ногти — с черным ободом, как у механиков.

Расспрашивать бесполезно — с момента телефонного звонка прошло больше двух часов. Кроме всего прочего, мне все равно бы не ответили — слишком сильна вокруг атмосфера враждебности и подозрительности.

Я оставил бутылку с пивом и хотел встать из–за стола.

— Вы, кажется, сказали, что вы здесь проездом? — отозвался Руп.

— Совершенно верно.

— Но, должно быть, у вас здесь есть знакомые? Вы только что звонили по телефону.

— Звонил…

— Набрали номер, даже не глядя на цифры?

— Вы что–нибудь имеете против?

— Где вы остановились?

Я обернулся и холодно посмотрел на него:

— Через дорогу… А что?

— Я так и думал.

Олли поставил стакан, который усердно вытирал до сих пор.

— Уходите? — спросил он меня.

— Собирался уходить.

— Может, оно и лучше.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Чисто с экономической точки зрения, приятель. Он здесь постоянный посетитель.

— О’кей! — сказал я. — Но если вы его так цените, то может быть временно привяжете, пока я не уйду?

Руп начал приподниматься со стула, а его приятель разглядывал меня с задумчивым видом.

— Отставить! — спокойно сказал Олли, обращаясь к ним. — Мне не хотелось бы вызывать полицию.

— Золотые слова! — бросил я и, положив в карман сдачу, вышел на улицу.

Все, что произошло, было мелко и глупо, но тем не менее у меня было такое чувство, будто это уже намек на то настоящее, что происходит в глубине, — как мелкая рябь на поверхности в том месте, где глубоко внизу течет мощный поток, или как тлеющий огонек, который готов вспыхнуть каждую минуту ярким пламенем.

Меня удивляло, с какой ожесточенностью все они ополчились на миссис Лэнгстон. Видимо — убеждены, что она участвовала в убийстве мужа. Но, с другой стороны, если улики против нее, то почему же ее не арестовали и не привлекли к суду?

Я перешел через шоссе, томившееся в свинцовой жаре наступающего вечера, и меня снова поразил мрачный вид мотеля и окружающей территории. Какому проезжему может прийти в голову остановиться в таком месте? Да, дело явно шло к банкротству. Почему она не попытается посадить хоть какие–нибудь кустики или, наоборот, продать все к чертовой бабушке?

Я пожал плечами. Какое мне дело до всего этого?

Она сидела в бюро, делая какие–то записи в большой книге.

Услышав мои шаги, она подняла глаза и сказала со слабой улыбкой:

— Занимаюсь бухгалтерией…

В тот же момент я поймал себя на мысли, что она гораздо красивее, чем показалось мне на первый взгляд, и что есть что–то непреодолимо приятное и привлекательное в контрасте между персиковой бледностью и темно–каштановым отливом волос.

“Есть такие лица, — решил я, — которые не поражают вас с первого взгляда, но всякий раз, когда вы смотрите на них, вы открываете в них что–то новое”.

У нее были тонкие и очень женственные руки, которые сейчас грациозно двигались среди лежавших на столе бумаг.

Я остановился в дверях и закурил сигарету.

— Этот человек звонил из “Силвер Кинг Инн”, — сказал я.

Она вздрогнула и подняла голову. Я сразу понял, что совершил оплошность, сказав ей, что он был так близко от нее.

— Откуда вы знаете? — спросила она. — Или вы…

Я кивнул:

— Вентилятор… Я проверил их все, пока не напал на тот, который шумел.

— Не знаю, как и благодарить вас…

— За что? — спросил я. — Человека я не нашел. Видимо, он сразу же ушел оттуда. Но вы можете сообщить шерифу…

— Да, да, конечно… — сказала она, пытаясь говорить бодрым тоном, но я сразу увидел, что она не питает никаких надежд на помощь полиции. Я почувствовал, что во мне поднимается еще большее отвращение к этому городку и его обитателям.

“Взорвать бы его к чертям собачьим!” — подумал я.

Пройдя к себе в номер, я налил в стакан немного виски. Потом снял пропотевшую рубашку, растянулся на кровати и стал мрачно смотреть в потолок. Я жалел, что не успел объехать грузовик Фрэнки, прежде чем тот дал задний ход. Торчи здесь теперь 36 часов!

“Да, нервишки подводят, — подумал я. — Не можешь выносить собственного общества — вот и злишься на всех и вся. Единственное, что тебе остается, это двигаться, двигаться без передышки, но только этим ведь ничего не решишь. Тебе будет так же паршиво и в Сент—Питерсберге, и в Майами”…