— Мики, меня разбирает любопытство, — сказал Джонатан, торопливо просмотрев меню и отложив его в сторону. — Игра стоила свеч? Все эти годы в «Виктории Великой?» Все эти жертвы?

Мики посмотрела на него, ища следы горечи в его глазах или в голосе. Джонатан имел в виду себя, ту жизнь, которую они могли бы прожить вместе, все, чем она пожертвовала ради своих амбиций? Нет ни следов горечи, ни гнева. Странно, но казалось, что Джонатан подавлен и почти смирился с судьбой.

— Почему вы с мужем покинули Гавайи?

— Причин много. После ординатуры в «Виктории Великой», где бы я ни начинала практику, не удавалось избежать конкуренции с теми, кто меня обучал. Им это казалось несправедливым. Гаррисон подумал, что для моей карьеры будет лучше, если я перееду на новое место. Плантация больше не приносила прибыли, и он хотел продать ее. А поскольку большинство его инвестиций приходилось на компании, расположенные в Калифорнии, казалось логичным перебраться сюда.

— Значит, у тебя сейчас шикарная медицинская практика, — подытожил он, подавая сигнал официантке.

— Да, — ответила Мики, решив выбрать блинчики с рыбой.

Когда официантка ушла, Джонатан сказал:

— Мне кажется, что тебя что-то тревожит. Тебя беспокоит, что мы вместе обедаем?

Мики покачала головой и улыбнулась:

— Нет, я думала об одной из моих подруг. Ты видел ее однажды, она училась вместе со мной в колледже…

И Мики рассказала ему о трагедии, случившейся с Сондрой, закончив свой рассказ словами:

— Завтра я отвезу ее в Палм-Спрингс. Сэм Пенрод попробует вернуть ей руки.

— Он хороший хирург, — кивнул Джонатан. — Актер, исполнявший в моем фильме роль главного звездного ястреба, повредил ногу, и местные эксперты заявили, что он больше не сможет ходить. Сэм вернул ему ногу, дав возможность снова сниматься и еще раз побить космических негодяев. — И тихо добавил: — Спорю, ты не смотрела ни один из моих фильмов.

Мики рассмеялась.

— Однажды я спала с Лоббли, разве это не в счет?

— Было время, когда ты спала с его творцом.

Разговор принял опасное направление, и первый шаг сделал Джонатан. Но Мики не собиралась поддерживать его. Пока не собиралась.

Джонатан бросил взгляд на подарок посреди стола, нахмурился, с минуту вертел серебристую ленточку и посмотрел на Мики:

— Ты когда-нибудь жалела об этом? О том, что мы разошлись?

Она задумалась.

— Бывало. Тогда я еще работала в «Великой Виктории». Ночью, оставаясь в одиночестве, я много думала о тебе. Да, такое бывало давным-давно. Я спрашивала себя, правильно ли мы поступили.

— Но больше ты себе такой вопрос не задаешь?

— Нет, с тех пор, как я встретила Гаррисона. А ты, Джонатан? Ты когда-нибудь жалел об этом?

— Да. Очень часто, Мики… — Он умолк и стал ловить ее взгляд, обдумывая что-то. Затем сказал: — Вот поэтому-то я и хотел встретиться с тобой наедине. Мне хотелось все выяснить, так сказать, подвести итог. Думаю, ты все это время очень сердилась на меня, и я тебя ни в чем не виню. Но мне хочется успокоить свою совесть.

Мики не понимала, что он имеет в виду.

— Знаю, слишком поздно. Но тем не менее я приношу самые искренние извинения. Прости меня за то, что я тогда не пришел к колокольне.

Мики уставилась на него:

— Что ты сказал?

— Я прошу прощение за то, что не пришел на свидание к колокольне. Я действительно хотел пойти туда. Но к моему дому подъехали репортеры, и я никак не мог от них отделаться. Только в девять часов я добрался до телефона, но в твоей квартире никто не брал трубку. Я часами пытался дозвониться до тебя. Наверно, ты страшно разозлилась.

Мики сидела и не могла поверить своим ушам. Ее мысли вернулись к тому вечеру. Она вспомнила, как осталась одна в квартире, считала удары часов на колокольне, плакала, сидя на диване, и представляла, что Джонатан бродит там и не понимает, почему она не пришла. Затем Мики побежала в «Джилхоли», где Рут и Сондра отмечали окончание учебы вместе с однокурсниками, которые получили желаемую ординатуру. Затем в Тесоро-Холле устроили вечеринку, которая продолжалась всю ночь. Вернувшись домой, они сняли телефонную трубку с рычага, чтобы никто не потревожил их сон. Когда Джонатан все же дозвонился, она не пожелала разговаривать с ним, не хотела объяснять, почему не пришла к колокольне, не хотела повторять все с самого начала. Ей хотелось поставить точку, чтобы каждый из них мог идти своей дорогой. Мики вспоминала об этом все эти четырнадцать лет. Представляла, как Джонатан стоит у колокольни совсем один и ждет…

Мики пришла на обед с ним, продумав все варианты защиты на тот случай, если он начнет упрашивать ее вернуться к нему, если заденет чувствительные струны. Мики была готова ко всему: к тому, что Джонатан снова захочет близости, сорвет на ней всю злость за то, что она оставила его, начнет хвастаться тем, каким великим он стал после того, как они расстались. Мики считала, что готова к любому повороту разговора. Но только не к такому.

— Ты сердишься на меня? — тихо спросил он. — Если да, то я тебя понимаю. Это я давил на тебя, я настаивал на том, чтобы ты пришла. А затем сам в последнюю минуту изменил правила игры. Все случилось так неожиданно. Меня выдвинули в кандидаты на получение «Оскара». Вся эта реклама… Вдруг со всех киностудий посыпались предложения. Затем в эфир вне программы должен был пойти фильм «Медицинский центр». К тому же я подумал, что между нами все кончено…

Мики уставилась на него: «И ты так легко отказался от меня?!»

— Извини, Мики. Я действительно очень виноват. — Он положил свою ладонь на ее руку. Она не убрала руки. Затем взглянула на завернутый в фольгу подарок: «Что же в нем? Бальзам для успокоения совести?»

Гнев Мики прошел столь же быстро, как начался, когда она взглянула на загорелую ладонь, лежавшую на ее руке. Джонатан остался тем же, несмотря на все эти годы. «Сказать ему правду? Что я тоже не пришла на свидание? Что каждый из нас хотел, чтобы сбылась его мечта? Нет, пусть он ничего не знает, пусть все останется как есть».

— Джонатан, не надо расстраиваться из-за этого, — ласково сказала она то, что думала. Больше не было причин сердиться, сожалеть и гадать, как все могло сложиться. Что сделано, то сделано. Они могли дальше заниматься каждый своими делами, по-прежнему оставаясь друзьями. Мики почувствовала, что ей становится легко на душе.

— Это для тебя, — наконец сказал он, подвигая к ней золотистую упаковку.

Мики взяла ее и начала развязывать бант.

— Нет, — остановил он ее. — Открой, когда останешься одна. Когда меня не будет рядом.

— Что это?

— Мики, я кое-что задолжал тебе. Это принадлежит тебе.

Когда она недоуменно взглянула на Джонатана, он только сказал:

— Когда откроешь, все поймешь.

Принесли блинчики, они обедали и разговаривали, как близкие друзья, вспоминая старые добрые времена.

Сондра наверху отдыхала перед завтрашней поездкой в клинику Сэма Пенрода. Гаррисон уехал в Сан-Франциско подписывать какой-то контракт, связанный с недвижимостью. Мики сидела в гостиной дома на Кемден-драйв, свернувшись на диване, держа в руке фужер с белым вином и глядя на золотистую упаковку на кофейном столике.

Несколько часов назад она рассталась с Джонатаном в «Морской уточке», несколько часов назад они поцеловали друг друга в щечку и попрощались, наверно, навсегда, хотя никто из них об этом не обмолвился. Справившись с первым смущением, оба обнаружили, что они действительно старые друзья и больше ничего не стоит между ними. И ничто не связывает.

А теперь она осталась наедине с этой загадочной вещью, которая «все объяснит».

Как ребенок, получивший рождественский подарок, она потрясла ее. Вещица была легкой, внутри что-то задребезжало. Должно быть, ожерелье: похоже на упаковку из ювелирного магазина. Но что могло объяснить ожерелье? И почему он остался перед ней в долгу?

Наконец она осторожно сняла фольгу и заглянула внутрь. Там была видеокассета.