Мики стояла, положив раскрытые руки на хирургические простыни. Она пристально смотрела, как доктор Хилл ритмично зашивает живот, а сестра периодически отрезает нити швов. Мики сглотнула, у нее пересохло в горле. Она пыталась успокоить дыхание. Второй раз с ней такого не случится; такого больше не случится никогда…

Был четверг, холодный и ветреный; серый океан катил сердитые волны на песчаный берег. В отделении неотложной помощи было относительно спокойно.

Мики только что целый час наблюдала, как старший ординатор вытаскивал пенни из горла ребенка, и мыла руки над раковиной. Подошел доктор Гарольд, добродушный пожилой врач.

— Мне помнится, — начал он, скрестив руки на груди и прислонившись к стене, — как я оказался здесь однажды вечером и санитары привезли ребенка, проглотившего монету. Вызвали доктора Пибла, отоларинголога, и рассказали ему, в чем дело. Тот ужинал и не хотел бросать еду из-за какого-то пенни. Ему сказали: «Сэр, это не пенни. Это целых десять центов». «В таком случае, — ответил Пибл, — я немедленно иду».

Мики вежливо улыбнулась; она слышала эту историю много раз, причем каждый раз в ней фигурировали разные врачи и монеты разного достоинства.

— Мисс Лонг, — дежурная сестра, сидевшая у стола, подошла и протянула карту, — в третьей палате лежит мужчина с острым животом.

— Спасибо, Джуди.

Мики открыла карту и, втирая в руки крем, стала изучать ее. Какой-то мистер Л.Б. Мейер, старше пятидесяти, тошнота, боль в левой подвздошной области, СТРАХОВКИ НЕТ.

Студенты четвертого курса не ставили заключительных диагнозов, не выписывали лекарств, не клали пациентов в больницу, они только делали вид, что занимаются всем этим. После Мики этого мужчину осмотрит интерн, затем младший ординатор, возможно, еще один ординатор — и все будут задавать несчастному одни и те же вопросы, проводить стандартный осмотр, запишут одни и те же сведения. Затем к делу приступит старший ординатор и примет окончательное решение. Хотя Мики была первой и самой низкой ступенью в этой цепочке, она старалась подойти к каждому больному так, будто на ней лежит вся ответственность, и поэтому всегда тщательно проводила осмотры.

Карта мало что давала. Ей предстояло заполнить пять страниц в линейку, а на это обычно уходил час или два. Она постучала в палату номер три, открыла дверь, наклеила профессиональную улыбку и сказала:

— Доброе утро, мистер Мейер. Я доктор Лонг и собираюсь…

— Доктор, уже день! — Джонатан Арчер с дьявольской усмешкой спрыгнул со смотрового стола.

— Что…

Он подскочил к двери, защелкнул ее и взял медицинскую карту у нее из рук.

— Я — Л.Б. Мейер, понятно? Луис Б. Мейер! Пожалуйста, садитесь, доктор. Смотрите, что я принес. — Он взял стоявшую у раковины корзину и снял клетчатое покрывало. — Булочки и сливочный сыр. — Он вытащил термос. — Ямайский кофе.

— Мистер Арчер…

— Никаких возражений, доктор. Вы не знаете, что мне пришлось вынести ради этого.

— Мистер Арчер, что вы делаете?

Он развернул клетчатое покрывало и постелил его на покрытый бумажными салфетками смотровой стол. Затем стал отвинчивать крышку термоса.

— Вы не хотите присесть?

— Я хочу, чтобы вы объяснили мне…

Он резко повернулся и серьезно взглянул на нее:

— В конце концов я понял, что смогу увидеть вас, только став пациентом.

— Но вы же не пациент, мистер Арчер.

— Я могу им стать.

Она уставилась в ясные голубые глаза, увидела крохотные морщинки в их углах.

— О, вам это не удастся!

— Осмотрите меня.

Мики чувствовала, что оказалась в глупом положении. Но ей было лестно.

— Меня ждет работа, — нерешительно возразила она.

— Доктор Лонг, мне всего лишь хочется отнять у вас чуточку времени и узнать вас. А теперь послушайте: я просил ту сестру направить вас сюда, если вы окажетесь свободной. Сегодня спокойный день. Мы можем перекусить и немного поговорить…

— Прямо здесь?

— Почему бы и нет? Если вы потребуетесь, сестра знает, где вас найти. Что скажете?

Мики посмотрела на еду в корзине, втянула запах соблазнительного кофе, затем снова взглянула на Арчера и грустно покачала головой.

— Никак не могу. Это будет неправильно.

— Ладно, вы сами напросились! — Он направился к двери.

— Что вы собираетесь делать?

— Доктор Лонг, я неплохой актер. Я выйду в коридор, буду кататься по полу от боли и орать во всю глотку.

— Вы этого не сделаете.

— А затем я скажу, что вы отказались осмотреть меня. И я буду так громко звать Сью…

Мики расхохоталась:

— …что сюда прибежит тысяча женщин по имени Сьюзен!..

Она прислонилась к раковине и закрыла ладошками лицо.

— …затем я покажу все это в своем кинофильме, и разразится такой скандал, что…

— Хорошо.

— …вы будете рады, если вам разрешат заниматься медициной в лягушачьем болоте штата Арканзас!

— Я же сказала, что согласна!

— Согласны?

— Я останусь. — Она быстро подняла руку. — Но только потому, что я голодна и меня довели до отчаяния. Я останусь лишь на несколько минут.

— Вам действительно все это нравится? — спросил он спустя пять минут, жестом указывая на маленькую идеально чистую палату, на стене которой висела манжета для измерения давления, а на столике в розовом растворе лежали миниатюрные инструменты и аккуратно были сложены коробки с нитками для швов и повязками.

— Да, мне это действительно нравится.

Он налил ей еще кофе, допил остатки своего, молча раздумывая и все время глядя на нее васильковыми глазами.

— Где Сэм? — спросила она.

— Он в лаборатории отсматривает первый материал.

— Материал?

— Ну да, первый фильм, который мы сняли.

— К сожалению, я не видела ни одного из ваших фильмов. Мне не часто удается смотреть кино.

Он рассмеялся:

— Я сделал только два фильма, но первый так и остался лежать в коробке. Я не ожидал, что «Нам!» станет таким удачным! Я лишь хотел, чтобы общественность открыла глаза. Кто мог подумать, что небольшое разоблачение воспримут столь болезненно?

— Где вы получили кинематографическое образование?

Джонатан взял вторую булочку, густо намазал ее сливочным сыром, а сверху положил кусочек копченой лососины.

— У меня его нет. Я юрист. В шестьдесят восьмом окончил Стенфорд.

— Вы снимаете фильмы в свободное время?

— Все время. Я пошел учиться на юриста, чтобы угодить отцу. Он мечтал о том, что я буду работать в его фирме на Беверли-Хиллз. У меня же такого желания никогда не было, меня всегда тянуло в кино. Раньше я прогуливал уроки, чтобы посидеть в темном кинозале. Но я получил степень и сдал госэкзамен, как того хотел отец, — словом, выполнил свои обязательства, если так можно выразиться. Затем я повесил в шкаф костюм-тройку и купил кинокамеру. — Он откусил кусочек булочки, задумчиво пожевал ее, запил кофе и добавил: — С тех пор отец со мной не разговаривает.

Чашка Мики повисла в воздухе.

— Как жаль, — тихо произнесла она.

— Он успокоится, с ним всегда так бывает. Мой старший брат тоже не послушался отца и занялся морским страхованием. Но как только у него появился первенец, новоиспеченный дедушка простил все.

Мики смотрела поверх края чашки, и в ее глазах заиграли искорки:

— Вы именно так собираетесь вернуть его расположение? Завести ребенка?

— Отец всему бы обрадовался — будь то ребенок или мой первый миллион, — широко улыбнувшись, сказал Джонатан. Он молил Бога, чтобы не зазвонил проклятый телефон оперативной связи.

Удивительно, Мики желала того же самого, и это чувство стало для нее неожиданностью. Два года назад, летом шестьдесят девятого, простившись с доктором Новаком, она целиком окунулась в изучение медицины, исключив все остальное.

— Каким врачом вы собираетесь стать?

— Пластическим хирургом.

— Почему?

И Мики рассказала ему о родимом пятне и докторе Крисе Новаке. Она говорила спокойно, а ведь еще два года назад она скорее умерла бы, чем решилась рассказать об этом. Она не успела досказать, как заметила, что Джонатан Арчер хмуро разглядывает ее лицо.