Миссис Мортимер выпростала из-под одеяла горячую руку и вцепилась Мики в запястье.

— Доктор, — выдавила она. — Доктор, это ведь аппендицит, правда?

— Мы так думаем. Не волнуйтесь, миссис Мортимер. С вами будет один из лучших хирургов…

— Нет-нет! — Она крепче сжала руку Мики. В огромных глазах плескался ужас. — Я имею в виду то, что вы говорили о другом. О внематочной беременности… Я хочу сказать, что слишком стара для этого, разве не так?

В мозгу Мики прозвучал слабый сигнал тревоги. Она ласково спросила:

— Почему вас так волнует внематочная беременность, миссис Мортимер?

Из глаз больной потекли слезы:

— Мне так страшно, доктор! Мне очень страшно…

Мики быстро оглянулась, увидела в шкафу для швов раскладную табуретку, вытащила ее и уселась на ней поближе к миссис Мортимер — так было легче смотреть ей в глаза.

— Чего вы боитесь? — спокойно спросила она.

— Я думаю, что это должен быть аппендицит, ведь так?

— Вообще-то, миссис Мортимер, хотя у взрослых бывает аппендицит, мы не часто встречаем его у женщин вашего возраста, — Мики тщательно подбирала слова.

— Но такое может случиться?

— У вас есть повод думать, что это что-то другое?

Миссис Мортимер облизала губы сухим языком. Она нервными пальцами перебирала край одеяла.

— Пожалуйста, доктор, только не говорите никому. Мне так стыдно…

— В чем дело, миссис Мортимер?

— Это мой муж. Видите ли, мы женаты уже тридцать лет и очень любим друг друга. Я всегда была ему верна. Мы всегда были преданы друг другу. — Она отвернулась и уставилась в потолок. — Несколько недель назад я поехала в Кону погостить у сестры. Я встретила этого мужчину… — Миссис Мортимер посмотрела на Мики глазами затравленного зверька. — Он для меня ничего не значил. Я даже его имени не помню! Я встретила его на вечеринке и… Доктор, мой муж диабетик. Он не мог, ну у него несколько последних лет не получалось. Нам сказали, что ему уже ничем нельзя помочь. Я очень люблю его! Не знаю, почему я так поступила…

Женщина не выдержала и дала волю слезам.

Мики погладила ее по плечу и сказала:

— Не тревожьтесь, миссис Мортимер. Я не думаю, что вы забеременели. Когда доктор Джоунс производил осмотр таза, он ничего не обнаружил.

Миссис Мортимер взглянула на нее полными слез и недоумения глазами:

— Какой осмотр таза?

Мики напряглась, но сказала ровным голосом:

— Осмотр в отделении неотложной помощи проводил врач, который был до меня. Разве вы не помните, что он делал вам осмотр таза?

— Доктор, как он мог это сделать? Я даже выпрямиться не могу!

В поле зрения Мики показалась зеленая фигура. Это был Джей Соренсен, он приближался, на ходу завязывая маску.

— Привет, — сказал он, улыбнувшись. — Я доктор Соренсен. Пока вы здесь, я буду заботиться о вас.

— Джей, — тихо сказала Мики, поднимаясь на ноги. — Можно переговорить с тобой? Вон там.

Мики кивнула в сторону раковин.

— Конечно, — ответил он и отошел.

Когда Мики хотела последовать за ним, миссис Мортимер снова схватила ее за руку.

— Пожалуйста! — прошептала она. — Пожалуйста, доктор! Если у меня обнаружится внематочная беременность, если я дошла до такого, тогда пусть это станет наказанием для меня, а не для моего мужа. Это убьет его, если он узнает, что я сделала. Доктор, обещайте, что вы не скажете ему!

Мики взглянула на пальцы, обхватившие ее руку.

— Миссис Мортимер, мне придется сказать ему правду…

— Прошу вас! Это погубит его. Пожалуйста, не говорите ему!

Предание гласит: однажды много лет назад Бог по имени Лоно решил обрабатывать землю и поэтому обратился в человека. Работая, он случайно ударил себя киркой по ноге и нанес себе ужасную рану. Появился Кейн, творец, величайший из гавайских богов, и научил Лоно, как исцелить свою рану, наложив на нее припарку из листьев пополо. Затем Кейн передал Лоно, который стал Лоно-Пуха, Лоно Возвышенным, все свои знания о лечебных травах и искусстве исцеления, таким образом делая Лоно-Пуха богом-покровителем всех врачей, которые обращались к нему.

На том месте, где Кейн сотворил чудо, возвели храм, куда хромые и слабые могли прийти и изгнать злых духов болезни из своих тел — простой храм, построенный из веток коа и священного дерева охиа. Однако с течением времени, пока боги один за другим отступали перед напором нового мира и нового века, и по мере того как боги стирались из памяти, на месте, священном для Лоно-Пуха, построили новый храм для поклонения другому богу исцеления — белому богу. Все началось в 1883 году, когда британцы соорудили небольшую миссионерскую лечебницу и хвастливо назвали ее «Виктория Великая».

К тому времени, когда Мики Лонг прибыла в «Викторию Великую», этот храм медицины возвышался над плодородной землей Оаху на десять этажей. Его возводили из бетона и стекла, а о прошлом напоминали миссионерские солнечные часы у края гигантского плачущего баньяна. Вот как раз на этом месте и сидела Мики, на мраморной скамье в стороне от бетонированной дорожки, которая разрезала пополам безупречно ухоженные больничные лужайки. День стоял чудесный, если б не жара: остров переживал изнуряющий осенний период, когда пассаты затихают и ветры начинают дуть с экватора, принося высокую влажность и нестерпимую жару.

Мики, наслаждаясь нежданным тридцатиминутным перерывом между операциями, сидела на солнышке и ела из чашки йогурт, а заодно читала письмо Сондры, которое уже три дня носила с собой.

Привет, Мики! Как у тебя дела? Надеюсь, хорошо. Боюсь, что мне все еще трудно привыкнуть к этому месту. За последние полтора месяца мне пришлось забыть очень многое из того, чему меня учили в Финиксе. Интерном мне казалось, что нас безжалостно загоняли, и я не могла дождаться, когда все закончится. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, как легко нам было! В этой миссии нет ни рентгена, ни электрокардиографа, ни портативной диагностической аппаратуры. Нет лаборантов, которые могли бы брать анализы крови. Нам приходится заниматься всем этим при помощи очень примитивной аппаратуры. К слову, наша лаборатория здесь, мягко говоря, в зачаточном состоянии: один микроскоп и одна центрифуга. Мы сами делаем работу лаборантов, гистологов, цитологов и патологов. Нам даже приходится самим устанавливать группу крови и резус-фактор.

Здесь все безнадежно устарело. Мы используем давно вышедшие из употребления препараты, которых я в своей практике прежде ни разу не видела. А в операционной находится бак с циклопропаном, запрещенный в той больнице, где я стажировалась! Похоже, я не могу отучиться от привычки полагаться на вещи, к которым меня приучили. Например, респираторы. Я распорядилась надеть на пациента респиратор, а доктор Фаррар поинтересовался, не собираюсь ли я поехать за ним в Найроби вместе с больным!

У нас с Дерри все время происходят стычки. Он пока не разрешает мне никуда выезжать, и за полтора месяца, что нахожусь здесь, я еще не притронулась к скальпелю. А теперь у меня возникли проблемы еще и с медсестрами: те не знают, что и думать обо мне, женщине-враче. Они большей частью либо игнорируют мои распоряжения, либо бегут к Дерри и Алеку за подтверждением. Все медсестры обучены в Момбасе по старой британской системе, которая требует классового разделения между врачами и обслуживающим персоналом. К примеру, если врач входит в палату, медсестра должна встать и предложить ему свой стул. Они с подозрением относятся к моим попыткам подружиться с ними.

Таким же образом ведут себя местные пациенты: они не доверяют мне. Им вдолбили в голову, что белый мужчина — целитель, а белая женщина годна лишь для приготовления чая.

Я пока еще не составила определенного мнения о Дерри. Внешне он очень спокойный человек, себе на уме и особенно не старается чему-нибудь научить меня. По этой части мне приходится доверять Алеку Макдональду…