Долго длилось веселье в Акагурте, катались по улицам на упряжках, разукрашенных цветастыми полотенцами, ходили с гармошкой, плясали до боли в ногах: "Пой, веселись, молодость один раз в жизни дана!"

На новом месте Глаша прижилась быстро. Сразу же после свадьбы она старательно прибрала в доме, свекровкину кровать переставила за перегородку — в "женскую половину", а в горнице закрасовалась, заиграла никелированными шишечками ее собственная полутораспальная кровать. Зоя не противилась этому: она пожила на белом свете, пусть теперь молодые поживут в свое удовольствие, а сама она, бог даст, будет скоро бабушкой.

— Осто-кен[9], твои вещи так украсили наш дом, прямо не узнать! — радовалась она. — Раньше завидовала, глядя на квартиры служащих в Акташе, а теперь у самой ничуть не хуже! Бог дал на старости лет увидеть такое счастье. Живите с Олексаном в мире да согласии…

Глаша сняла с окон ситцевые занавески, вместо них повесила свои, из тонкого тюля; расстелила по полу дорожки, а на стену возле своей койки аккуратно укрепила большой ковер, на котором лихо мчалась тройка с седоками. Оставаясь дома одна, Зоя подолгу рассматривала и перебирала в руках эти дорогие и красивые вещи. В такие минуты сердце ее до краев переполнялось ликованием; "Богатая попалась невестка, слава богу!" Радуясь удачной женитьбе сына, Зоя чувствовала и другое: теперь ей придется посторониться, уступить место хозяйки Глаше. Так оно и случилось. Что бы ни решали в семье, — последнее слово за Глашей: как она скажет, значит, так тому и быть. Говорит она мягко, спокойно, но Олексан с матерью всегда соглашаются с ней. Зоя часто удивлялась про себя: "Смотри-ка, еще совсем молодая, а во всем порядок понимает. И где она успела научиться всему? Верно говорят: каково семя, таково и племя: о свате Гирое ничего плохого не скажешь. Не чужим — своим трудом скопил в дом. Макар тоже был старательный, а добра от сына так и не дождался, помер раньше времени…"

Олексан с Глашей между собой ладили, мало-помалу жизнь в семье Кабышевых вошла в прочное русло: утром Глаша уходит в школу, Олексан спешит в тракторную бригаду, Зоя остается домовничать. Казалось, ничего не могло нарушить это спокойное, размеренное течение. Даже окна кабышевского дома блестели на солнце довольством и благополучием.

Обычно покойники не трогают людей, но однажды в году они способны причинить немало бед. В одну из весенних ночей они встают из своих могил, принимаются куролесить, и если не уберечься заранее, то могут здорово напакостить. Например, им ничего не стоит напустить порчу на скотину и на малых ребят, нарушить мир и согласие в дружной семье; или возьмут да и насыплют соли в квашенку, сделают так, что вчерашнее молоко за ночь превратится в простоквашу. И не спасут от них в эту страшную ночь ни запоры, ни замки: мстительные умершие родственники все равно пролезут в дом через малейшую щелочку. Уберечься от них можно одним-единственным способом: стоит над каждой дверью, над каждым окошком в доме воткнуть зеленую веточку можжевельника, и тогда никакие привидения не смогут проникнуть в дом. Большую силу имеет против покойников обыкновенная веточка колючего можжевельника!

Расскажи об этом нынешней молодежи — не поверят, хуже того, тебя же на смех поднимут. Ни в бога, ни в черта, ни в покойников не верят! А спросить у акагуртских стариков — они с большим знанием дела расскажут, сколько и каких сортов всякой нечисти водилось в былые времена. К примеру, в каждом доме обязательно водился свой домовой, и если семья перебиралась в новый дом, то позади телеги на веревочке привязывали старый лапоть: в нем ехал домовой… В каждой конюшне жил свой "хозяин", это он вил и заплетал гривы лошадей в немыслимые узлы. Кроме того, в банях, амбарах также проживало множество всяких незримых, бесплотных хозяев. И вообще по соседству с добрыми людьми водилось множество нечисти: леших, шайтанов, колдунов, привидений, всех не перескажешь! Эге, легко сказать, а в старые времена от них людям житья не было, проходу человеку не давали. Нынче они что-то попритихли, не показываются в открытую, а то бывало… Э-э, да ведь молодежь все равно этому не поверит!

За два дня до той самой ночи, когда покойники примутся пакостить живым, Зоя сходила на холм Глейбамал, где росли корявые кусты можжевельника. В кровь царапая руки, наломала зеленых веточек, крадучись от людей, задами вернулась домой и принялась втыкать спасительные веточки в каждую щель над дверями и окнами. Над входной дверью воткнула самую большую ветку, и лишь тогда с облегчением вздохнула: "Осто, великий боже, не оставь нас своими милостями…"

Вскоре из школы вернулась Глаша. Заметив можжевеловые ветки, она улыбнулась свекрови:

— A-а, старого обычая держитесь, мама? У нас дома тоже так делают…

Зоя улыбнулась в ответ:

— Деды наши обычай берегли, не нам их забывать. Обычай-то, дочка, старше закона… Да вы на нас не смотрите, живите по-своему.

Втайне Зоя опасалась, что невестка рассердится и прикажет выбросить вон чудодейственные веточки: все-таки она учительница, образованная, не захочет из-за свекрови позориться перед людьми. А Глаша даже словом не попрекнула. Видно, научил ее сват Гирой уважать старых людей и старинные обычаи.

Олексан вернулся с работы поздно. Молча скинул с себя замасленную верхнюю одежду, долго возился за печкой возле умывальника, и, лишь взявшись за полотенце, коротко бросил:

— Поесть чего найдется?

Было непонятно, к которой из двух женщин обращался он. Зоя с Глашей молча переглянулись, затем Зоя суетливо заговорила:

— Найдется, как не найтись! Сегодня, Олексан, сварили твое любимое кушанье — тыкмач[10]. В печи он, должно быть, еще не успел остыть, собери на стол, кен…

Зоя, конечно, могла бы сама собрать сыну поесть, но нарочно удержалась: "Пусть-ка жена за ним походит… Олексан, кажется, сегодня не в духе, с чего бы? Должно быть, опять на работе не ладится. Осто, ничуть он себя не жалеет, готов пополам разломиться из-за этой своей бригады!"

Олексан молча хлебал из чашки. Глаша сидела поодаль на лавке, низко склонившись над шитьем. Время от времени она неприметно взглядывала на мужа, и горячая волна нежности заставляла биться ее сердце учащенно: "Подойти бы сейчас к нему, сесть рядышком и тихонечко поцеловать… И спросить его: отчего ты, Олексан, такой хмурый, неприветливый, или сердишься на кого? Не хмурься, милый, посмотри на меня и улыбнись! Вот я сижу рядом с тобой, ведь я люблю тебя…" Но как подойти к нему, как рассказать о своих чувствах? Временами Глашу одолевало желание обнять Олексана, обвить его загорелую шею руками и крепко-крепко поцеловать. Или прижаться бы лицом к его груди и слушать, как ровно и сильно бьется его сердце. И пусть бы Олексан мягко гладил ее волосы, шептал ей ласковые слова: "Глаша, от твоих волос идет удивительный запах. Даже не знаю, как передать словами… Этот запах ни с чем не сравнить!" Глаша постепенно привыкла к характеру Олексана и научилась ценить его редкие, скупые ласки; стоило Олек-сану мимоходом потрепать ее по плечу, и она была счастлива на весь день. Она ничуть не обижалась на мужа: конечно, одними ласками да обнимками на свете не проживешь. Но в последнее время Олексан как-то замкнулся, стал малоразговорчив и угрюм. Живут в одном доме, а словно чужие. Если б только он знал, как не хватало ей иногда его крепких, мужниных объятий!

Вначале Глаша была уверена, что их совместная жизнь с Олексаном пойдет ровно и гладко, точно по стеклышку, ничто не предвещало на их пути ямин и ухабов. Только, видать, кто-то из них не уберег, по неосторожности ударил по стеклышку, и оно дало трещинки. Уже несколько раз они ссорились, говорили друг другу тяжелые, обидные слова. После этих ссор им обоим становилось стыдно, и они поспешно заглаживали, замазывали трещинку, но спустя некоторое время злополучная трещинка появлялась на другом месте… Когда, из-за чего они не поладили впервые? Глаше хотелось бы навсегда вычеркнуть из памяти тот злосчастный день, но сердце упорно держало в себе эту болезненную занозу. Видно, так устроено сердце, что все хорошее быстро растворяется в нем, точно сахар в горячем чае, а вот плохое вонзается и застревает, словно острая заноза, и стоит сделать неосторожный шаг, как заноза впивается в живое, напоминая о прошлых болях…