Макар ухмыляется, крутит головой:

— От двухсот куриц тридцать яиц? Эхма, одно яичко на шесть кур!

Зоя подхватывает:

— Известно, колхозные… Наши вот каждый день несутся. Слава богу, подкопим, можно и на базар…

— С колхозными не сравнишь!

— Боровку-то надо соли помаленьку давать, говорят, сало лучше откладывает.

— Он у нас гладенький. Пудов на восемь потянет…

— Почему не потянет? Жрет хорошо. Зайду с ведром, чуть с ног не валит.

— Породы хорошей, должен вырасти.

Разговаривают степенно, так же и едят. Вначале Зоя ставит на стол миску с супом. Зачерпывает Макар, за ним — Зоя, за матерью — Олексан. Иногда Макар строго взглянет на Олексана:

— Ты что без хлеба ешь? Какая сытость будет?

С супом покончено. Макар придвигает к себе тарелку с мясом и начинает делить его на куски. Зоя и Олексан молча ждут. Макар вытирает пальцы о волосы, слизывает с ножа жирные капли и ставит тарелку с бараниной на середину стола. Снова неторопливо едят, молча, сосредоточенно.

Первая встает из-за стола Зоя и начинает мыть посуду. А Макар еще долго сидит, любит высасывать из костей мозги, может посидеть и час, и два. Зубов не хватает разгрызть кость, долго возится с ней, обгладывает. А то берет молоток и дробит ее, достает мозг.

После ужина Макар всегда садится у порога и закуривает самокрутку, выпуская дым в приоткрытую дверь. На дворе темнеет. Летом лампу не зажигают — лишняя трата керосина. Осенью или зимой, если и зажигают, то ненадолго. Летними вечерами Макар любит сумерничать вот так, в своем доме, в своей семье: сидит в полутьме, думает свои думы. Ему хорошо, спокойно: оз особенно сильно ощущает семейное благополучие, достаток в хозяйстве, уважение домашних. И Макар мысленно проводит осмотр своего хозяйства. Это — лучшие часы его жизни. Докурив цигарку, он выходит во двор, закладывает засов на воротах, изнутри подпирает жердью калитку, которая ведет в огород, запирает на замок хлев. В сенях дергает железный крюк — и в амбаре со скрипом задвигается массивная дубовая перекладина. Этот секретный запор сделал Макар сам, долго трудился, зато получилось крепко, надежно. Затем спускает пса с привязи. Мало ли что…

Зоя в это время убирает с кровати подушки с вышитыми наволочками, стеганое одеяло, в изголовье кладет старенькую, жесткую подушку. И укрываются старым домотканым одеялом: не в гостях, переспят и так. Олексан спит на широкой лавке в женской половине. Сквозь сон слышит, как мать зевает и шепчет:

— Охо-хо… Слава богу, день прошел. Дай, господи, счастья, убереги от злого человека… Пошли нам хороший сон. Охо-хо…

Тихо в доме. Большие старинные часы с медными гирями и похожим на лепешку маятником мерно отсчитывают время. Когда они бьют, внутри что-то скрежещет, словно там душат кого-то, и раздается мерное: дон-н! дон-н!

Ночь в деревне тихая. Уставшие за день люди спят, набирая силы для нового дня. Изредка лают собаки, в полночь из конца в конец села вдруг перекатывается петушиная перекличка. Когда наступает его очередь, звонким, уверенным голосом отзывается петух в кабышевском сарае.

Утром Зоя просыпается первая, сразу выходит во двор, осматривает замки и запоры, выходит в огород, смотрит, не побывали ли там мальчишки. Слава богу, все цело, ничего не пропало, все на своем месте. Затем идет к пчелам. Ульи стоят за баней, в саду. Сказать по правде, садом это не назовешь, но Зое он очень нравится, все-таки свой! Несколько черемух, рябина, возле амбара пять-шесть кустов смородины. Пчелам здесь хорошо, привольно: тихо, ветра нет. Ульи стоят двумя рядами, от дождя укрыты лубом. Весной прошлого года вышло два роя, теперь пчел восемь семей. Везет им с пчелами. Мать Макара, когда он был маленьким, ласково говорила сыну: «Ой, сынок, сынок, у тебя в волосах две завихринки — с пчелами будешь жить». Тогда, конечно, своих пчел еще не было. Первый улей поставили на третий год после того, как организовался колхоз. Теперь у них восемь ульев. Зоя любит говорить: «В хозяйстве есть все, одна рука — в масле, другая — в меду». Она смотрит на пчел, и ей кажется, что ее семья похожа на эту, пчелиную: хорошо живут, в доме чисто, тепло, все здоровы.

Из дома слышится кашель: Макар проснулся. Зоя начинает готовить завтрак. По утрам обычно ничего не варят, Макар сам говорит: «Какая может быть еда — с постели за стол». Подогревают остатки вчерашнего ужина, пьют чай — и сыты. Ежели на пользу идет, то и малого довольно.

Макар уходит на работу. Зоя на птицеферму не торопится: там куры с голоду не пропадут, сначала своих надо покормить. Наконец и она уходит. Олексан остается один — стеречь вместе с Лусьтро дом.

Дело уже шло к весне, когда в Акташской МТС организовались курсы по подготовке трактористов. Об этом Макар узнал в конторе: председатель Григорий Иванович Нянькин вслух зачитал бумажку из МТС. Просили выделить одного человека на курсы; за время учебы будут начислять трудодни.

— Кого пошлем? — спросил Григорий Иванович. — Молодежи у нас мало, она все в город едет. Конечно, если человек надумал учиться, мы не можем его держать, это понятно. Только ведь знающие люди и в колхозе нужны, во как нужны! — председатель ребром ладони провел по горлу. — Теперь и в колхозе без знаний не за всякую работу возьмешься. Скажем, те же фермы или строительная бригада: если у человека вместо головы, скажем, кочерыжка, ничего не получится. Потому я и говорю: ученые люди в колхозе нужны!

Длинно говорит Григорий Иванович — как начнет, не сразу догадаешься, когда и чем кончит. На первом же собрании, когда Григория Ивановича избрали председателем, он говорил больше часу.

В Акагурте любят давать людям прозвища. И каких только нет: «Петушок», «Верблюд»… Стоит человеку побыть в Акагурте день-другой, — смотришь, уже и кличка нашлась. И Вот прозвище прилипает к человеку, ходит за ним неотступно, как тень. Так, после собрания к Григорию Ивановичу пристала, как тень, кличка «Путырлы», что значит «Деревянный колокол»…

…На этот раз председатель говорил необычно мало. Объяснил, в чем дело, и попросил членов правления подумать, кого послать на курсы.

Один неуверенно предложил:

— Может, этого… Семена Бабкина, подручного кузнеца?

Ему тут же возразили:

— Нельзя Семку! Посевная на носу, кузницу не закроешь. А без Семена не управиться в кузне. Будет время — и его пошлем.

Макар сидел на своем обычном месте — в углу возле печки. Слушая разговоры про эти курсы, подумал: «А что, если Олексана послать… Неплохо живут трактористы, колхознику будет или нет — еще вопрос, а трактористу… как его… минимум — три кило подавай, и точка! Олексан сумел бы, пожалуй, машинистом на молотилке быть. Хватит ему дома сидеть…» Но предложить сам не решился: еще подумают люди, что Макар своего сынка удобно пристраивает. Узнают, скажут: «А почему это, Макар Петрович, твой сын в колхозе не работал, а на курсы его посылать? Пусть сначала вместе со всеми потрудится, а там видно будет…»

Но тут — как будто прочел его мысли — выручил председатель. Заметив в глазах Кабышева какое-то беспокойство, он спросил:

— Макар Петрович, ты чего это там за спинами хоронишься, а? Скажи-ка, между прочим, куда думаешь устраивать своего Олексана? Он у тебя все равно как молодка, дома сидит. Может, пошлем его на курсы? Как ты сам?

Макар, будто нехотя, сказал:

— Мне что… Надо, так пущай учится. Сами решайте…

Члены правления тоже не стали возражать, были довольны: нашли кого послать — и ладно.

Об этом решении Макар сыну сообщил не сразу, вначале поговорил с женой. Зоя не стала противиться:

— Чего же, пусть идет. Трактористы, известное дело, без хлеба не сидят. Правда, работа у них грязная, но зато прибыльная. И деньгами получают немало. У кого из них нет велосипеда, а то и мотоциклетки? Послать надо Олексана, все равно дома зря сидит…

Только на следующий день, после ужина, Макар начал разговор с сыном. Будто был чем-то недоволен, спросил: