Весной, когда в Акагурте посевная горячка шла уже на убыль, в родную деревню вернулся Кабышев Олексан. Во внутреннем кармане пиджака, для верности аккуратно приколотом булавочкой, лежало новенькое удостоверение о том, что он, Кабышев Олексан Макарович, закончил трехгодичную школу механизации и ему присвоена квалификация механика по сельхозмашинам…

Едва Олексан приоткрыл калитку ворот, как навстречу ему метнулась серая лохматая овчарка. Цепь отбросила ее назад, и она хрипло зарычала на пришельца.

— О-о, Лусьтро, не признал? Свой ведь, свой!

Услышав полузабытый голос, пес перестал рычать и нерешительно замахал хвостом: "Не ошибся? Вроде бы и не чужой, но незнакомый?.." И лишь спустя минуту-другую окончательно признав так долго отсутствовавшего хозяина, он лёг на живот, жалобно и виновато повизгивая, пополз к Олексану. Поласкав собаку, Олексан поднялся на высокое крыльцо, потянул на себя дверную ручку, нарочито чужим голосом проговорил:

— Здорово живете! С дороги переночевать не пустите?

Из-за перегородки выглянула мать, увидев сына, схватилась за косяк.

— Осто, Олексан, неужто ты? Он, сердце мое…

Ткнувшись лицом в широкую грудь сына, она несколько раз всхлипнула; Олексан, отчего-то смущаясь, неловко обнял мать и тут же осторожно высвободился:

— Ну, зачем ты так, анай… Видишь ведь, вернулся… никуда больше не уеду.

Несколько дней Олексан отдыхал, возился по хозяйству: подшил новыми досками подгнившую крышу бани, починил изгородь в саду. За три года здесь все осталось на своем месте. Двор обнесен высоким — выше человеческого роста — забором без единого просвета: отец не любил, если во двор заглядывали чужие… Зайдя в хлев, Олексан с удивлением подумал: "Ого, мать одна жила, а скотины не убавилось! Корова с теленком, пять штук овец… А кур вроде бы даже прибавилось. Что она, собирается на базаре торговать?" В шутку сказал об этом матери. Та укоризненно посмотрела на него, строго поджала губы:

— Коль своего нет, чужим сыт не будешь, сынок! Вон, в деревне многие сдали своих коров на ферму, а теперь молока в глаза не видят. Поначалу обещали с три короба: мол, из колхоза будете получать дешевое молоко, самим не надо за коровой ходить. Обещанная-то шапка на голову не лезет!

После этого мать с сыном о скотине больше не заговаривали. А давняя мысль, угнездившаяся в Зоиной голове, продолжала беспокоить ее: "Ну вот, сын приехал, пора ему начать жить с людьми наравне… Надо, чтоб Олексан душой прирос к родительскому гнезду. Пора, пора ему свою семью заиметь! Упустишь срок — приведет в дом какую-нибудь телятницу-скотницу, вон сколько их на фермах, одна горластее другой. А посмотреть — у самой, может, одно-единственное платьишко, и то худое… Хоть Олексан супротив дочки свата Гироя поменьше учился, зато характером рассудителен и умом вышел, здоровьем тоже не обижен. Точно хорошее, без единой червоточинки, яблочко! Да и девушки нынче, хоть и с образованием, за любого зажмурившись идут. Невесте лишь бы к месту определиться…"

В один из дней Зоя, зорким глазом отметив, что у сына хорошее настроение, нарочито ласково сказала:

— Олексан, сынок, ты, должно быть, и по людям соскучился, а? Нас с тобой в Бигру к свату Гирою давно в гости приглашают. Мы им не чужие, по дедушке они нам родня. Съездим, может, сынок? Люди они хорошие…

Олексан до этого даже не слыхивал, что в Бигре у них имеется близкая родня, но сидеть дома ему наскучило, и он согласился. На другой день они собрались в Бигру.

Встретили их, как дорогих гостей, Олексана усадили в красном углу, под иконами. Мать пристроилась рядом, а по другую сторону оказалась хозяйская дочь. Вначале Олексан чувствовал себя рядом с незнакомой девушкой стесненно, смущался ее взгляда; пот градом катился по его лицу, а вытирать было неудобно. Хозяин, заметив смущение гостя, догадливо обратился к дочери:

— Глаша, принеси-ка Олексану Макаровичу чистое полотенце! Жарко в избе, печку чересчур натопили…

Глаша вытащила из-за рукавчика расшитый по краям платочек и, чуть улыбнувшись, положила на колени Олексану. Тут они впервые встретились взглядами, в глазах девушки мелькнуло задорное: "Ну, что ж ты… такой?" Выпив налитый до краев стакан крепкого самогона-первача, Олексан одолел свое смущение, заговорил о чем-то с хозяином. Глаша то и дело поглядывала на него. Олексану чудилось в её глазах что-то насмешливое: "Можешь придвинуться ко мне ближе, я не кусаюсь… Ты мне нравишься!"

После второго стакана Олексан разговорился с соседкой.

"А она ничего, красивая, — подумал он. — Педагог, с высшим образованием, и ничуть не форсит, не строит из себя… Имя у нее тоже хорошее, такое ласковое: Глаша…"

Заметив, что у молодых дело пошло на лад, Зоя, умилившись, проговорила:

— Осто, сват Гирой, сватья Одотья, как посмотрю на наших детушек, у самой от счастья голова кругом идет!

Будто помолодела на тридцать лет… Дай господи, чтоб нам с вами весь век в одной горсточке прожить!

— Золотые слова, сватья Зоя! — эхом отозвался сват Гирой.

Гостеванье затянулось допоздна, радушные хозяева уговорили Зою с Олексаном остаться переночевать. Олексану постелили в чулане, хозяин сам вышел проводить его. Под хмельком сват Гирой надумал показать гостю "свое житьишко". Сначала завел Олексана в амбар, ткнул носком сапога в стопудовый ларь, полный чистого зерна, затем повел по хлевам и, наконец, потащил в огород, к ульям.

— Грех обижаться на житьишко, Олсксан Макарович. Слава богу, без хлеба не живем, голыми тоже не ходим, сам видишь… Жаль вот, бог сына не дал, одна-единственная дочь — Глаша. Все, все ей останется! Для одной дочери ничего не пожалею, последнюю рубашку с себя отдам! Только хороший бы человек ей попался…

Укладываясь спать в темном чулане, Олексан с улыбкой подумал: "Расхвастался старик. А кому нужно его добро? Чудак… А Глаша — хорошая девушка…"

Уснул он не скоро, беспокойно ворочался на постели: голова слегка кружилась от выпитого первача. Сквозь полусон услышал, как осторожно скрипнула половица, потом чья-то рука коснулась его плеча.

— Он, Олексан, ты не спишь? А я… забыла в чулане свой платок…

В темноте смутно белела Глашина фигура, она была совсем близко. Олексан взял девушку за руку и тихонько притянул к себе. Она словно ждала этого, податливо шагнула к нему и, нагнувшись близко, горячо задышала ему в ухо: "Тише, в доме еще не спят…"

…Давно не помнили в Акагурте такой свадьбы, что была той осенью у Кабышева Олексана! Со стороны жениха к невесте приехали на шести упряжках, два дня и две ночи в Бигре дым стоял коромыслом. А потом веселье продолжалось в Акагурте. Зоя ради такого случая не поскупилась: два стола, поставленные впритык, ломились от угощений. Посмотреть на невесту пришла чуть не вся деревня, в дом не пробиться, толпились в просторных сенях, жадно вытягивая шеи, во все глаза смотрели в раскрытые настежь двери. Олексан пригласил на свадьбу своих давних друзей по тракторной бригаде, пришли все: Башаров Сабит с женой Дарьей, Мошков Андрей, Ушаков… Агроном Галина Степановна тоже пришла, но вскоре заторопилась, кивнула Олсксану: "Будьте счастливы!" и ушла. Олексан хотел было удержать ее, но Зоя оказалась настороже:

— Ладно, Олексан, раз человеку не хочется с нами сидеть, силком не удержишь! Нам и остатних хватит!..

Олексан уселся на свое место за столом, рядом с Глашей, незаметно обнял ее, но Глаша отстранилась от него, словно говоря взглядом: "Ну что ты? Люди заметят…"

Сват Гирой захмелел, пробившись к зятю, повис на нем и заплакал пьяными слезами:

— Олексан, зятек дорогой, послушай меня… Золотая она, моя Глаша, чистое золото отдаю тебе! Мотри, береги ее. В приданое за ней даю годовалую телку, двух ярочек и пару гусей, гусыню с гусаком, слышь! Для родной дочери Самсонов Григорий жизни не пожалеет… У Гла-шеньки одних только платьев полный сундук! Эх, Олек-са-а-ан, сынок, ты должен Глашу на руках носить, понял?