В контору по одному, по два стали собираться люди: оказывается, назначено заседание правления. Я хотел уйти, по Алексей Кириллович остановил меня:

— Сиди, сиди, Курбатов, не помешаешь. Послушай, о чем люди будут толковать.

Члены правления — человек десять — расселись по привычным местам, сдержанно покашливали в кулаки. Мне они все знакомые, но почему среди них оказалась Анна Балашова? Она сейчас работает дояркой на ферме, никто ее в правление не выбирал. Сидит близко к двери, наматывает на пальцы кончик платка и снова разматывает. Сразу видно — волнуется. Не иначе, вызвали ее на заседание, чтобы хорошенько "пропесочить". Мне даже стало жаль ее.

Незаметно присматриваюсь к членам правления. Как раз напротив меня сидит хромой дядя Олексан, негнущимися пальцами старается свернуть цигарку. Рядом с ним бригадир механизаторов Никита Лукашов — неразговорчивый, хмурый с виду человек. Возле печки, скрестив руки на груди, сердито посматривает на мужчин Фекла Березина. Вот она притворно закашлялась, замахала руками:

— Бросьте вы курить, дьяволы! Махоркой почем зря кадят, а тут женщины. Уж курили бы папиросы, все-таки дым от них не такой зловредный. Тьфу, и кто только выдумал этот табак!

Дядя Олексан выдохнул сизое облако дыма, исподлобья глянул на Березину.

— На папиросы покуда средств не хватает. По нас и "Прибой" — дорогой, а на "Ракету" — денег нету… Ясно?

— Да уж как не ясно! Как божий день! — ядовито ухмыльнулась Березина. — Али в колхозе даже на папиросы не зарабатываете?

Дядя Олексан собирался что-то ей ответить, но в этот момент Алексей Кириллович оторвался от бумаг, глядя в упор на Березину, жестко проговорил:

— Не то говоришь, Березина! Не пристало тебе, члену правления, в адрес своего колхоза смешками разбрасываться. Дело это — самое легкое, но бесполезное. Выходит, колхоз тебе чужой, а ты — сама по себе?

Тетю Феклу будто кто укусил сзади, она задергалась, заговорила певуче:

— Господи-и, Алексей Кириллович, да разве я о том хотела! Колхоз мне всё едино как родной…

— А раз так, не нужно зря болтать!.. Ну, товарищи, начнем, время позднее. Давай, Анна.

Все, кто был в конторе, оглянулись в сторону Балашовой, она сразу застеснялась, несмело поднялась, чувствуя на себе взгляды, неровными шагами подошла к столу. С минуту постояла, опустив глаза, нервно перебирая пальцами кончик платка. Алексей Кириллович, ласково кивнув, сказал:

— А ты не стесняйся, Аннушка, здесь все свои. Расскажи об всем как есть, за правду у нас по глазам не бьют. Давай, разберемся, почему на ферме надои низкие.

Балашова подняла голову, вздохнула.

— А я и хочу с плохого начать, Алексей Кириллович. По глазам будут бить или как, только терпеть такое дальше невмоготу. Все видят, а не каждый замечает, как у нас на ферме дела обстоят!

Голос ее зазвенел, члены правления невольно встряхнулись, подобрались.

— Кто виноват, где искать виновного? Вы только посмотрите: наши соседи каждое утро отправляют на маслозавод по две, а то и по три машины молока, а у нас — тьфу! — даже сказать стыдно: одна тележка ползет, и та неполная! Хоть бы пришел кто из вас на ферму да поглядел, какие у нас коровушки: срамота одна, сами скелетины, а вымя — с кулачок! Руки мы все поотбили с ними… У доброго хозяина коза — и та больше надаивает! Заведующему сколько говорили — молчит и только, ему говорить — что лесному пню молиться. Чем такого держать, уж лучше вовсе никого не надо, сами управимся, без начальника. Одно название "заведующий", зря только трудодни на него тратят!

Передохнув, Анна поправила выбившиеся из-под платка волосы и продолжала звенящим от обиды и волнения голосом:

— Вы только и знаете одно: "молоко да молоко", а никто по-настоящему не возьмется. На ферму не зайти — увязнешь в грязи, не то что коровушкам, а и людям впору "караул" кричать. Перегородки все отвалились, кормушки расползлись, корма даем, а через минуту глянь — пополам с навозом… Да откуда быть молоку при таком содержании! Бригадиру сколько говорили, а с него как с гуся вода, мимо ушей пропускает, в год раз явится на ферму, повернется туда-сюда, а к коровам не идет — сапожки свои остерегается измазать. Чем так, лучше вовсе не ходи!

Бригадир Василий сидит возле председательского стола, нервно похлестывает по голенищу сапога ремешком своей сумки. Пока Анна не касалась его, он насмешливо кривил губы, будто хотел сказать: "Ишь, смелая нашлась! Ну, говори, говори, что там у тебя…" Но стоило Анне упомянуть его имя, как Василий быстро выпрямился, блеснул на Балашову глазами.

— Алексей Кириллович, разрешите! Это явная…

Анна не дала ему досказать, зло бросила из-за плеча:

— Сиди, коли место нашлось!

Бригадир осекся, заерзал на стуле. Председатель с усмешкой покосился на него: ага, досталось? Ну-ну, поделом!

Чувствовалось, не в один день накопилась в душе Айны эта горечь, переполнила чашу ее терпения. Со слезами в голосе бросала она упреки в адрес членов правления, заведующего фермой, бригадира.

— Не отремонтируете коровник — так и знайте, напишем в газету! Не проклятые мы, чтобы день и ночь грязь месить! Сидите тут, потолок дымом подпираете да штаны протираете, а что вокруг делается — того не видите. Коли выбрали вас в правление, так и будьте с людьми, а не хотите — и не нужны вы вовсе нам!

Рывком поправив волосы, Анна размашистыми шагами направилась на свое место. Оглядываюсь на людей: все сидят смущенные, глаза друг от друга прячут. Допекла их Балашова, не в бровь, а прямо в глаз попала! Оказывается, не для разноса вызвали ее на заседание, сама она приперла правленцев к стенке. Молодец, Анна! Вот уж не подумал бы никогда, что тихая на вид девчонка может вогнать в пот кряжистых мужиков. В душе я был целиком на стороне Анны, и полагайся на заседании правления провожать оратора аплодисментами, честное слово, не пожалел бы ладоней!..

Бригадир, как видно, не мог уняться. Едва Анна уселась на место, как он вскочил и замахал руками:

— Алексей Кириллович, одно слово… Зря и совершенно ни к чему Балашова пытается среди ясного дня бросить тень на плетень. К тому же припутывает совершенно некасаемых к этому делу людей! Если каждому давать полную свободу критики, то что из этого получится? Ералаш!..

Захаров всем корпусом грузно повернулся к бригадиру, глаза его недобро сузились. Ударив ладонью по столу, он оборвал его на полуслове:

— Хватит!.. Балашова говорила правильно, и нечего нам обелять самих себя. Не в грудь себя надо бить, а подумать, как положение исправить. Или правда режет глаза, бригадир? Слушай, дубрава, о чем лес шумит!

Вася стушевался, недовольный сел на место. "Постарается кошка отлить свои слезы мышке! — подумал я. — Теперь жди: станет Анне на пятки наступать — память у него зловредная… Только Анна тоже, оказывается, не из смирненьких, за себя постоит!"

Многое из услышанного на этом заседании было для меня совершенно внове, и я нисколько не жалел, что остался. Показалось, будто на ступеньку выше поднялся, и отсюда дела колхозные обозревались намного шире.

Кончили за полночь. Единогласно приняли решение: ферму отремонтировать, не откладывая в долгий ящик; ответственным по ремонту назначили хромого Олексана Буранова. Под его началом будет работать строительная бригада. Дядя Олексан в ответ сказал лишь коротко: "Ладно, сделаем".

На крыльце конторы меня догнал бригадир.

— Курбатов, завтра ты приходи на ферму.

— Это еще зачем? Доить коров я непривычен!

— Не дури, Курбатов! Слыхал о ремонте?

— Так я же… сам знаешь, не плотник.

— Ладно, коль сказано — значит, завязано! Не забудь топорик с собой захватить.

Вот черт, не было печали! С топором я одно только и умею, что сучки обрубать да дрова колоть, а чтобы по-настоящему плотничать — в жизни не приходилось. Дернуло же меня остаться на заседании! А то бы и на глаза бригадиру не попался…