Отец Сол, отринув ее от себя, а членов семьи от Сол, ходил из комнаты в комнату, почернев от гнева и горя, серебряные нити засверкали в его иссиня-черной шевелюре.
Мать и другие дети сидели на стульях и, как загипнотизированные, следили за главой семейства, боясь вымолвить хоть слово.
Наконец, не выдержав больше молчания, младший брат, тот, который всегда оберегал ее и в облаву попал месте с ней, закричал:
— Я умоляю, отец, давай выслушаем Сол. Я не верю, что она стала продажной!
Отец стремительно бросился к нему с такой яростью, что все присутствовавшие подумали, что он изобьет младшего сына.
— Ты надеешься, — закричал он, вцепившись в его рубаху, — что бриллиантовую брошь и дорогое платье она заслужила, вымыв пол в полицейском участке или изготовив обед начальнику полиции?.. Я должен работать, как ишак, всю жизнь, не есть, не пить, не одеваться, не иметь семьи, и то, наверное, не смогу купить такую дорогую вещь, а она приобрела все, отсутствуя дома один день и одну ночь, и ты… А если она скажет, что все это ей подарила добрая фея, ты ей поверишь?
— Я поверю всему, что она скажет, — заявил мальчик твердо. — Сол не может лгать. Прежде чем судить, нужно выслушать человека. Любого человека. Завтра тебе скажут, что я агент полиции, только потому, что я тоже отсутствовал сутки, и ты…
— Если придешь домой с пачкой денег в кармане, — перебил его отец, — подумаю! — но сказал уже неуверенно, тихо.
— Так думай что хочешь, но выслушай прежде Сол, дочь она тебе или нет, и кто тогда ты, если мы такие плохие?
Отец замахнулся рукой на сына, но, встретив твердый и гневный взгляд мальчика, отвернулся и отошел в сторону.
— Позовите эту!.. — сказал он презрительно и запнулся, но сыновья наперегонки бросились звать Сол.
Но она уже шла своей последней дорогой к мученическому костру…
Никто из семьи не заметил надписи на стене, да если бы и заметил, не обратил бы внимания, мало ли надписей замазывают каждый год.
Но, когда страшная весть о самосожжении докатилась до их ушей, каждый понял, что это могла быть только Сол. Предположение перешло в уверенность, потому что обнаружили пропажу керосина.
Отец со старшим братом поехали в больницу, куда увезли Сол, а младший рухнул у стены, на месте, куда упала сестра от удара отца, и заплакал. Сквозь слезы он и увидел надпись на стене, узнал почерк Сол и понял, что надпись сделана кровью…
А Иосиф, проснувшись, пошел искать Сол и развеселился, когда понял, что его провели за нос, двор-то оказался проходной, а имени девушки он не знает. И поехал домой, решив на следующий день вновь навестить Бабур-Гани и выписать себе эту славную юную особу.
Весть о самосожжении девушки у дворца отца он воспринял с удивлением: «фанатики! ну, что им всем неймется, чем им так власть не нравится?.. „И жизнь хороша, и жить хорошо“»!
Васо впервые в жизни увидел своего ребенка. Ни разу у него не возникало в прошлом такого желания посмотреть на кого-либо из своих многочисленных детей, может быть, потому что терял интерес к матерям. Когда он увидел Ою на последнем месяце беременности, он и к ней потерял интерес, вновь загулял.
Но через несколько месяцев его вновь потянуло к Ое, да так сильно, что он поехал по очень хорошо знакомому адресу.
Васо зашел в комнату Ои в то время, когда она кормила младенца грудью. Солнце било в окно яркими лучами, и над ее головой сиял нимб.
— Мадонна! — вырвалось у ошеломленного видением Васо, и необычайная нежность затопила его сердце.
Он стоял и смотрел, прислонившись к косяку двери, не в силах оторвать глаз от молодой матери, а Оя не сводила глаз с сына, умиротворенно улыбаясь…
Васо стал ездить к Ое каждый день. Жизнь ему открылась с совершенно неожиданной стороны: он и не подозревал раньше, что можно получать удовольствие от общения с беспомощным существом, так доверчиво тебе улыбающимся, да к тому же столь похожим на тебя лицом.
Васо воспрянул духом и телом и перестал пить.
Гаджу-сану регулярно докладывали о каждом шаге сына, о всех изменениях в его поведении, и он, посасывая трубку, прикидывал: «не женить ли Васо на этой женщине? мне кажется, она единственная, кто не потакает человеческим слабостям сына и благоприятно воздействует на него».
Но он ждал, когда Васо первым заговорит с ним о женитьбе.
А к Васо уже не раз приходила такая мысль, но он еще не переменился настолько, чтобы им можно было целиком овладеть даже мысли…
Тем вечером Васо задержался допоздна у Ои, обычно он вечером уезжал домой, любил спать в своей спальне и один.
А теперь он лежал рядом с ней, смотрел на нее, преисполненный несвойственной ему ранее благодарностью, и думал.
И домой не торопился.
— Ты станешь моей женой? — спросил он неуверенно.
Оя удивленно посмотрела на Васо: ничего общего с тем пьяницей, с тем деспотом, так грубо ворвавшимся в ее жизнь.
— Как я могу сказать «нет»! — когда у нас сын? — тихо ответила она. — Будь я одна, подумала бы прежде…
Васо рассмеялся радостно и поцеловал ее.
— Я сегодня же поговорю с отцом. Он уже отчаялся меня женить…
И бросился одеваться.
Когда Васо выходил из дома Ои, он столкнулся с девушкой, закутанной в легкое покрывало, да так, что были видны лишь одни глаза. Встретившись с ними взглядом, Васо вздрогнул, такой огонь ненависти горел в их глубине.
Васо посмотрел ей вслед и пробормотал:
— Первый раз вижу в столице столь ревностную поклонницу адата.
Садясь в машину и по дороге ко дворцу он мучительно вспоминал: где же он мог видеть эти глаза?
И вспомнил только у дворца.
Васо вдруг страшно закричал шоферу:
— Поворачивай! Гони назад!
Шофер побледнел от страха и так резко крутанул баранку, что машину занесло, и они чуть было не перевернулись. Шофер включил сирену, и машина помчалась по улицам, распугивая все и вся, а редкие прохожие и встречные водители цепенели на месте от ужаса, как бы их неосторожные движения не сочли за бунт…
На одном дыхании Васо взлетел на третий этаж, где жила Оя, и застыл, пораженный открывшейся перед ним картиной: на полу, возле детской кроватки, в луже крови лежала Оя, зажимая руками ножевую рану в боку, а в кроватке из-под подушки виднелось посиневшее личико мертвого ребенка.
Васо почувствовал, что теряет силы и сейчас упадет, ноу услышав стон Ои, заставил себя превозмочь слабость и подойти к ней.
Оя что-то шептала, не раскрывая глаз. Васо прислушался, но не мог ничего понять.
— Что ты хочешь сказать? Говори, я здесь!
Оя широко раскрыла глаза и внятно произнесла:
— Это была женщина из твоего прошлого. Твоя жертва стала фурией!
И, вздохнув, умерла.
А Васо сразу же вспомнил, чей горящий ненавистью взгляд он увидел, выходя из дома Ои…
«Восхотев, родил Он нас словом истины, чтобы нам быть некоторым начатком Его созданий. Посему, отложивши всякую нечистоту и остаток злобы, в кротости примите насаждаемое слово, могущее спасти ваши души. Будьте же исполнители слова, а не слушатели только, обманывающие самих себя. Не сетуйте, братья, друг на друга, чтобы не быть осужденными: вот, Судья стоит у дверей».
Гаджу-сан достал из сейфа личные списки своих самых проверенных кадров и сел за стол поработать: умер наместник одной из провинций, и необходимо было срочно найти ему замену.
Великий любовно погладил рукой списки. У всех правителей в прошлом и в настоящем были и есть свои списки, и в будущем наверняка будут, но такие были лишь у него. Каждый мечтал попасть в этот список, но Вождь всех народов только собственноручно вносил в этот список кандидатуры, правда, рекомендовать в этот список соискателей мог любой из ближайшей камарильи, но Гаджу-сан по своим каналам проверял предложенные имена, узнавал о них всю подноготную, долго следил за каждым предполагаемым кандидатом, за кругом его знакомств, изучал привычки, слабости, достоинства.
Но уж если кандидат попадал в этот заветный список, то вычеркивали его только в одном случае: в случае смерти. И далеко не всегда это была смерть по старости, чаще умирали в своей постели, но не своей смертью. Порой одного слова было достаточно, чтобы провинившемуся во время обеда торжественно наливали целебного вина, от которого не было противоядия.
