Гимрия бросился в комнату охраны, где стоял пульт связи: Геор не отвечал, пункт охраны тоже, Гимрия срочно направил туда инквизиторов, но уже понимал и чувствовал, что проиграл. Слабая надежда вспыхнула было, когда поступило сообщение от машины слежения за Васо, что объект садится в машину вместе со своим другом. Агентам была дана строжайшая команда следовать за ними неотступно, при возможности попытаться захватить, сообщать о маршруте движения каждую минуту. Номер машины Мир-Джавада был передан на все посты столицы и всех дорог, на аэродроме приведена в боевую готовность команда штурмовиков.

Но все приготовления оказались тщетными. И машина слежения, и машина с беглецами исчезли. Через час доложили, что машина слежения взорвана и сгорела, а машина Мир-Джавада найдена в проходном дворе пустой, без пассажиров. Гимрия отдал приказ останавливать и обыскивать все машины, следующие из города, но время было уже упущено. Мир-Джавад переиграл всесильного Великого инквизитора…

Конечно, Мир-Джавад мог отдать пленку и документы, письменные показания Геора, Отцу нации, но предпочел рискнуть держать Гимрию в узде, зависимым и покладистым. Гимрия это сразу же понял и попытался отомстить.

«Какого черта я поперся на рожон? Значительно проще было послать запись почтой или через агента-посыльного, — подумал Мир-Джавад уже следующим же утром после зверского убийства начальника инквизиции края, как раз перед звонком Гимрии. — Но в этом случае был еще больший элемент риска: посылку могли вскрыть враги Гимрии, а следовательно, я становился автоматически соучастником покушения, со всеми вытекающими последствиями, а агента-посыльного Гимрия не принял бы, он и Мир-Джавада не очень-то хотел принимать, а я как-никак большой человек»…

Конечно, он рисковал своей шкурой, но уж очень ему хотелось приручить Гимрию. Далеко научился смотреть бывший недоучка. «Последний в классе — не последний в жизни!» И он это доказал. Высоко готовился взлететь Мир-Джавад. И Гимрия должен был стать основой, вернее, трамплином для этого взлета…

— Здравствуй, дорогой! — приветствовал Мир-Джавада Гимрия. — Может, приедешь? Поговорим!

— Что ты, светлейший друг! — нахально, как с равным, начал Мир-Джавад. — Ты, считай, лет сто у нас не был в гостях. Ждем!.. Встретим почти как Великого Отца свободы.

— Дела, милый! Как я их смогу оставить, что Вождю скажу?

— Здесь у тебя появилось важное дело, — усмехнулся Мир-Джавад. — Разве тебе еще не доложили?

— Нет!

— Мой любимый друг, начальник инквизиции края, достойно сменивший меня на этом тяжелом боевом посту, зарезан сегодня ночью в своей постели.

Гимрия только вечером, несколько часов всего-то и прошло, приказал своему ставленнику по телефону убрать всех троих: Мир-Джавада, Васо и Геора. Гимрия понял, что окончательно проиграл и что у него появился еще один хозяин.

— Хорошо, приеду! — глухо проговорил он. — У тебя есть подходящая кандидатура?

— Конечно, есть, дорогой! — и жестко добавил: — Кстати, привези бедному мальчику его живую игрушку.

— Его игрушка ходит уже с большим животом, не сегодня-завтра родит.

— Тем более привези, а то бедный мальчик тоскует и не смотрит на таких кошечек, при взгляде на которых у меня слюна идет. Привези, будь другом. Верни мальчика к жизни.

Когда Васо увидел перед собой Ою, свою мечту, обезображенную беременностью, в столь жалком, по его мнению, состоянии, он обиделся, как ребенок, у которого сломали любимую игрушку: вернуть вернули и в, то же время нет ее.

Васо отправил Ою в столицу, к матери ее, взяв предварительно с нее честное слово, что она не Сбежит, а будет жить и воспитывать ребенка на те деньги, что он уже оставил, и носить драгоценности, подаренные им… И в тот же день поехал к молоденьким шлюшкам Бабур-Гани.

А в кабинете Мир-Джавада Гимрия уже писал показания о подготовке мнимого покушения на Гаджу-сана…

Когда Васо сообщили, что у него родился сын, он вновь воспылал к Ое великой любовью, станцевал танец дикарей, собрался и тут же улетел в столицу, загрузив полсамолета цветами и подарками Мир-Джавада и его благодарной камарильи.

«Удивительно! — подумал Мир-Джавад. — У него не менее дюжины детей, которых он ни разу не видел и не имел никогда такого желания, а тут…»

«О чем думают люди в свой последний час?.. Наверное, о разном. — Ники задумался, сидя за письменным столом, перед ним лежали чистый лист бумаги, самопишущая ручка и именной пистолет, полученный за храбрость. — Я, например, со страхом вглядываюсь в даль, со страхом потому, что кроме ужаса, моря ужаса ничего не вижу, и в нем утопит мой народ этот фанатик, сумасшедший фанатик, которого мы выбрали на свою голову. Почему это произошло?.. Попробую разобраться. Ответ простой: мы выбрали Гаджу-сана только потому, чтобы не дать власти Арслан-хану, за его диктаторские замашки. Наивные идиоты. Долго думали, а избрали нового Тамерлана, который считает нас всех способными предавать своих друзей, молчать, когда их обвиняют в измене тому делу, за которое они проливали кровь, торговать своей совестью и революционным прошлым, заслуженным прошлым, в разврате утопить святость борьбы, за особый паек научиться закрывать глаза на дикость и невежество новых владык, согласиться стать негодяями и убийцами, поддерживать садистов, псов без жалости, чести и сострадания, примириться с такими преступлениями, что о них и подумать нельзя без содрогания… „Две собаки дерутся, кости третьей достаются“!.. Кто в детстве не слышал этой поговорки или пословицы… Я так и не научился разбираться в тонкостях фольклора. Учились мы мало. Борьба требует всего тебя без отдачи. Ни на что другое времени не остается… Настолько мы увлеклись борьбой с Арслан-ханом, что не обратили внимания, есть ли третья собака. А рядом оказался тигр, а не собака, лютый и грозный, который съел не только все спорные кости, но и противоборствующих собак… Странно, я всегда думал, что в последний момент своей „жизни человек вспоминает о чем-нибудь очень светлом и радостном, а я опять думаю об этих чернорубашечниках… Рыжие собаки! Рыжие собаки!.. Они страшны своей многочисленностью и спаянностью, умением беспрекословно выполнять любые приказы во имя собственной выгоды. У каждого времени свои аутодафе, свои темницы и орудия пыток. Как же умеют пытать у нас, если закаленные бойцы, выдержавшие пытки охранки Ренка, признаются в том, что они агенты семи иностранных государств, из которых пять не имеют собственной разведки… А мы хотели, мечтали перевернуть мир, создать нового человека не только разумным, но и добрым, человека, забывшего о желании убить, обидеть слабого, унизить, оскорбить себе подобного, да и любое живое существо, будь то зверь или птица, человека терпимого, понимающего, что другие люди не могут быть такими же, как он, а его точка зрения — не единственная и не обязательно верная, что из споров рождается истина, а не желание подчинить, снять, а то и уничтожить другого, несогласного, в чем-то несовместимого. По способности делать из друзей врагов нам нет равных в мире… Во множестве — единство, а в однообразии — смерть… Где это я слышал: „Фюрер мыслит за него“… Прекрасный поэт. Я плохо знаю поэзию… А что я хорошо знаю?.. Думал: людей и цель… И обманулся: и в людях, стал пособником людоеда, и в цели… Благими намерениями оказалась выстлана дорога в ад. Я и не только прошел всю дорогу, весь путь, но уже вошел в круг первый. Идти дальше его кругами не хочу, не намерен. Бороться поздно, раньше надо было, когда рядом были друзья, единомышленники, когда мы были силой. А теперь, когда большая часть уничтожена, а меньшая лижет руки вождю, получая паек, смешно. Изменить ничего не могу… Прощайте“»!..

Мир-Джавад после отъезда Васо заскучал. Подготовка к процессу над Гурамом и его шайкой, отнявшей столько сил и времени, застопорилась.

Сразу же после визита Гимрии позвонил Гаджу-сан и приказал неделю Гурама не трогать. Мир-Джавад перетрусил, срочно позвонил в столицу своему человеку, которому он регулярно переводил крупную сумму денег за информацию, одному из секретарей Гаджу-сана, позвонил домой, и тот его утешил: ожидался приезд высокого гостя, изучающего нашу страну из-за рубежа, и пугать его лишним показательным процессом было неполитично. Мир-Джавад успокоился, впрочем, о другой причине думать и то было страшно. Спокойнее считать опасность выставить страну в невыгодном свете. Покорно согласился Мир-Джавад, а что ему и оставалось еще делать, хотя удовольствия видеть каждый день Гурама он не испытывал, даже наоборот: мысль о том, что этот негодяй, растленный тип, изменник родины и народа все еще ходит на свободе, а не сидит в одиночке внутренней тюрьмы инквизиции, приводила его в бешенство. И есть стало опасно, пришлось Мир-Джаваду всю семью повара перевести жить во дворец и кормить тем же, что и сам он ел…