Мир-Джавад встал из-за стола, но, когда мастера попытались последовать за ним, удержал их на месте.

— Сидите, друзья! Ешьте, пейте! Восстанавливайте силы, они вам еще пригодятся. Денег у вас теперь будет куча, самое время жену подыскивать, а без сил вашим женам нужны будут только ваши деньги, а не вы сами, а сильных мужчин они будут искать на стороне. Сабит, за мной!

И перешел из комнаты отдыха в кабинет. Сабит, как послушный пес, бросился за ним, только что хвостом не вилял. В кабинете Мир-Джавад долго тренировался, открывая и закрывая люк, убедившись, что механизм работает надежно, оставил люк открытым и приказал Сабиту:

— У тебя подходящий вес. Полезай, проверишь скобы, если твою тушу выдержит, то меня тем более. Полезай и проверь до самой воды.

Сабит поторопился выполнить указание начальства и полез вниз, прыгая на каждой скобе, чтобы проверить получше ее прочность. Как только его макушка поравнялась с полом, Мир-Джавад вытащил из кармана короткую резиновую дубинку, залитую внутри свинцом, и ударил изо всех сил Сабита по макушке. Сабит без единого крика полетел вниз, и только всплеск воды от падения тела как бы ахнул от ужаса, нарушив тишину колодца.

А Мир-Джавад закричал:

— Ко мне, на помощь!

И через несколько секунд из комнаты отдыха выскочили архитектор с мастерами. Мир-Джавад, при их появлении, заглянул в колодец и крикнул:

— Держись, Сабит! Сейчас тебя поднимут! — и, обернувшись к застывшим мастерам, рявкнул: — Что застыли, истуканы, ваш начальник сорвался со скобы, может, скоба не выдержала, быстрее полезайте за ним.

Испуганные мастера, чуть ли не на плечах друг у друга, полезли в колодец. Когда голова второго мастера скрылась в колодце, Мир-Джавад достал из-за пояса скрытый рубашкой пистолет с глушителем и выстрелил ему в затылок. Мастер полетел камнем вниз, и скоро всплеск воды удостоверил, что и эту жертву приняла река. Мир-Джавад заглянул в люк и увидел, как первый мастер, словно матрос на вантах, быстро и ловко спускается по скобам и почти уже достиг воды. Мир-Джавад почти не целясь выстрелил и тяжело ранил. Тот страшно закричал, судорожно цепляясь изо всех сил за скобу, но силы оставили его, и мастер разделил участь предыдущих жертв. И вновь река с судорожным всплеском приняла дань.

Мир-Джавад посмотрел на архитектора. У того от страха отнялись ноги, и он, как подкошенный, рухнул на ковер, чувствуя, как предательски быстро намокают штаны. Мир-Джавад закрыл люк, замаскировал его ковром и подошел к архитектору.

— Шелудивый пес! — заметив огрех, завопил Мир-Джавад. — Ковер испортил. Это — исфаганский, стоит дороже тебя… Негодяй! Твой гонорар я удерживаю на ремонт ковра, долго будешь помнить, что мое слово твердо, как скала. Испугался, баран! Пошел прочь! И помни про свой язык!

Архитектор попытался было встать, но ноги отказывались слушаться его, и он пополз из кабинета, оставляя за собой мокрый след. Мир-Джавад позвонил. Тут же вошел секретарь. Состояние архитектора его не удивило, он и не такое видел, умел молчать, а за его бесстрастность и умение ничему не удивляться, ничему и никогда, Мир-Джавад испытывал к нему даже тень уважения.

— Замени ковер! — коротко приказал наместник.

Секретарь мгновенно исчез, и через несколько минут внесли другой ковер, еще лучше и краше, и дороже, чем прежний, который сразу же свернули, протерли пол, побрызгали французскими духами, а дурно пахнувший ковер унесли в чистку.

А Мир-Джавад сидел в это время в комнате отдыха и допивал оставленное вино из фужеров Сабита и мастеров.

— Интересно, какие у них были мысли? — размышлял гауляйтер. — Ну, Сабита понятны, можно и не пить из его бокала: готов был предать Гурама. И меня также предал бы при случае, ты — предатель по натуре, Сабит, и лучше было бы тебе оставаться краснодеревщиком, смотри, какие чудесные панели сотворил… А вот мастеров мысли интересно узнать… Так, у этого одно на уме: удрать подальше, чтобы не нашли, умный какой… А у этого?.. Одни женщины на уме, много женщин и все разные: рыжие и брюнетки, блондинки и пепельные, русоголовые и… все оттенки… Какие бы деньги ни получил, все бы промотал в два счета…

Мир-Джавад налил вина в свой бокал.

— Теперь возьмусь за Гурама, а то скоро есть и пить станет опасно…

И он стал разрабатывать план по уничтожению Гурама и всех его сторонников.

„Исчезла! Оя исчезла!“ — Васо не находил себе места. Даже с Гимрией на время помирился, чтобы тот ему помог. Гимрия клятвенно обещал помочь, приложить все усилия, отыскать беглянку, но даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь. Ему было очень выгодно держать Васо в напряжении, отвлечь его от борьбы за престолонаследие.

Гимрия, после организации покушения, стал одним из первых вельмож, любимцем Гаджу-сана. Великий не забыл, как Гимрия, рискуя собственной жизнью, закрыл его от пуль террориста грудью, пусть даже в бронированном автомобиле. И Великий инквизитор лелеял в душе сладкие надежды стать наследником, а его друг Геор умело подогревал эти надежды. Геор уже давно советовал Гимрии организовать еще один, последний, приступ белой горячки у Васо ибн Гаджу-сана, но у Гимрии волосы дыбом встали от одной мысли, настолько кощунственной она ему показалась, чтобы причинить хотя бы малейший вред Отцу вселенной.

А Васо страдал, он действительно не мог забыть Ою. Другие женщины, даже девственницы стали вызывать у него раздражение. Искусниц Бабур-Гани он обозвал шлюхами и, напившись как-то, сильно поколотил, — да так, что они оставались месяц без дополнительных заработков. И только в обществе Мир-Джавада, свидетеля его первой „встречи“ с Оей, Васо находил некоторое утешение…

Бродя бесцельно по дворцу, Васо зашел раз в кабинет отца. В полумраке, хотя наступили сумерки, свет в кабинете не горел, он разглядел неподвижное тело отца: он откинулся в кресле, и глаза его были закрыты. Васо сразу вспомнил, как отец ему сказал: „если я умру, то только в этом кабинете, сидя в кресле, и никто без вызова не сможет ко мне зайти, кроме тебя одного, запомни это“. Поэтому Васо, испугавшись, с криком бросился к отцу, но тут же зеленые глаза вождя сверкнули даже в полумраке, словно взгляд совы.

— Сын мой! Отдай сердце твое мне, и глаза твои да наблюдают пути мои: потому что блудница — глубокая пропасть, и чужая жена — темный колодезь; она, как разбойник, сидит в засаде и умножает между людьми законопреступников. У кого вой? у кого стон? у кого ссоры? у кого горе? у кого раны без причины? у кого багровые глаза? У тех, которые долго сидят за вином; которые приходят отыскивать вина приправленного. Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше, как оно ухаживается ровно; впоследствии, как змей, оно укусит и ужалит, как аспид; глаза твои будут смотреть на чужих жен, и сердце твое заговорит развратное; и ты будешь, как спящий среди моря и как спящий на верху мачты. И скажешь: „Били меня, мне не было больно; толкали меня, я не чувствовал. Когда проснусь, опять буду искать того же“…

Васо съехидничал:

— В тебе погиб первосвященник, ты здорово умеешь находить нужные места в библии, неужели заставляли всю наизусть учить?

— Я слышу в твоей непочтительности боль души, и это меня радует! — не ответил на вопрос сына Гаджу-сан. — Если в тебе пробудилось лучшее, возьмись за ум, прекрати пить, у тебя уже один приступ белой горячки был… Неужели ты всерьез думаешь, что престолонаследником может быть законченный алкоголик?.. Кстати, за последнее время ты ни разу не говорил со мной об этом.

— А какой смысл говорить с тобой? — обиделся Васо. — Ты смотришь в рот этому вруну Гимрии, кормит меня, сукин сын, одними обещаниями, и слушаешь только его…

— Он, а не ты закрыл меня своей грудью от пуль! — укорил сына Гаджу-сан. — Не забывай об этом.

— В бронированном автомобиле это легко сделать. Ты никогда не задумывался, почему все нападавшие были убиты?

Гаджу-сан резко и недовольно сказал:

— Такие обвинения выдвигают, имея серьезные улики на руках. Не пользуйся тем, что ты мой любимый сын!