И Арсен приторно закатил глаза, умильно зачмокав губами.

— Не тяни кота за яйца! — заинтересовался Игорь, испытывая возбуждение, он уже понял, о чем может зайти речь. — Говори, кого ты там увидел?

— Гурию! — восторженно заговорил Арсен. — Газель большеглазую! Жемчужину несверленую, конечно, только на мой взгляд, — поправился он, — свежая, как майское утро. Кожа бархатная, персик, клянусь, э, вкусный, спелый персик. Зубами так и захотелось в нее впиться.

— Только зубами? — с издевкой насмешливо прервал его Игорь.

— Ну, почему ты все сводишь к грубому сексу? — взмолился Арсен. — В нашей стране секса нет. А в тебе нет поэзии…

— Поэзий кончилс, э, один проз осталс! — голосом базарного торговца заверещал Игорь. — Завернуть? Тибе сколько: кила, партала?

— Смешной у тебя характер, — удивился Арсен, — все время смеешься.

— Открываем охотничий сезон? — неожиданно серьезно спросил Игорь.

— Именно, дорогой! — довольно потер руки Арсен. — Завтра утром мы завалим ее на учительский стол. Только, чур, я первый! По праву первооткрывателя.

— А с утра зайдет Александра Ивановна! — насмешливо протянул Игорь.

— А она по этому запаху скучает уже лет тридцать, не меньше! — в тон другу протянул Арсен. — Чудесно, э! О чем задумался?

— Я думаю о другом: не побежит ли эта газель с заявлением в милицию?

— Ну, если мы с тобой на ночь плотно поедим, да хорошенько постараемся, — ухмыльнулся Арсен, — то бегать она не сможет, за это я тебе ручаюсь. Поплетется, дорогой, поплетется. А что скажет? Что может сказать дочь врагов трудового народа? У нас, что ли, языков нет? Мы с тобой договоримся, что она взяла с нас по двести рублей. И кому, ты думаешь, поверят?

— Уговорил и почти что убедил! — согласился Игорь. — Неужто газель так уж хороша?

— Сказка! — восторженно воскликнул Арсен. — «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» — загорланил Арсен.

— «Сказка — ложь, да в ней намек, добру молодцу урок», — вспомнил Игорь.

Так, дурачась, они вошли в школу, походя решив участь бедной девочки, очередной своей жертвы. «Охотники за микробами»…

«Газель» действительно была красавицей. Ее родители, предчувствуя арест, отправили дочь к бабушке в село и вещи все более или менее ценные туда же перевели. Село находилось почти что в городе. С русским именем Нина «газель» тем не менее была чистокровной мусульманкой. И ее голубые глаза и рыжеватые волосы, так смущавшие многочисленную родню, были отзвуком давно минувших лет, когда на этой территории жили албанцы, голубоглазые и рыжеволосые. От тех древних албанцев не осталось и следа. Волны азиатских племен частью растворили их в своей среде, а частью смыли далеко на запад. И лишь изредка голубизна глаз и рыжеватость волос будили неясные воспоминания об исчезнувшем народе.

Закончив школу, она не захотела поступать в институт, да ее и не приняли бы туда, и не было сил у нее писать правду в анкете, а лгать она не умела и не хотела. Завод привел ее в ужас своей грубостью и хамством. Нина любила читать и мечтать, а в той грубой среде не оставалось времени и места ни для того, ни для другого.

А Ниной ее назвали в честь подпольной типографии «Нина», к которой имел некоторое отношение ее отец, за что и поплатился, хоть подпольной типография была в царское время и находилась в ведении большевиков.

Поработала девушка некоторое время и секретаршей у не очень большого начальника, в совсем маленьком учреждении и совсем бесполезном, но этот не очень большой начальник оказался очень большим скотом и потребовал от нее дополнительных услуг в постели за ту же заработную плату. Причем в очень грубой форме, равнозначной попытке изнасилования. Но Нина, хоть и была стройной и тоненькой, недаром ее и сравнивали с газелью, была физически достаточно крепкой, сильной, чтобы дать отпор зарвавшемуся насильнику: она залепила ему несколько оплеух, а когда этого оказалось недостаточно, то огрела графином с водой, стоявшим на столе заседаний в кабинете начальника, а затем вылила на лежавшего без чувств начальника содержимое графина, чтобы привести начальника в чувство.

В чувство-то он пришел, но оно оказалось столь злобным, что появился приказ об увольнении.

Таковы были основные причины, в силу которых Нина сумела устроиться лишь уборщицей в школу…

На следующее утро она явилась пораньше. Накануне после уроков их заставили мыть окна, хотя в их обязанности мойка окон не входила, но директор, фиктивно оформив трудовой договор со своими родственниками, положил деньги в свой карман, а заставил этим заниматься уборщиц. И Нина не домыла окна в двух классах, выпавших на ее долю, не успела, она торопилась домой, ехать было далеко, а дома лежала больная бабушка, ее надо было кормить, да и волноваться ей за внучку в таком положении было совсем ни к чему. Да и лекарство надо было давать ей строго по часам.

Нина никогда не обращала внимания на тех, кто входит и выходит в класс и из класса, когда она там убирается. Но сегодня в окне, которое она уже отмыла до блеска, отражалась входная дверь, и не заметить, как двое здоровенных парней-десятиклассников забаррикадировали дверь, сунув ножку стула в дверную ручку, было просто невозможно, и Нина испуганно оглянулась на вошедших.

Волчий блеск в их глазах и явное возбуждение в лицах ей очень не понравились, не говоря уже о сильном вздутии брюк в нижней части живота у них.

— Иди к нам, красавица! — хриплым голосом произнес Арсен, подзывая девушку. — Мы тебе зарплату за полгода принесли! — добавил он, доставая из кармана пачку денег крупными купюрами.

— Не бойся, мы здоровые! — добавил, посмеиваясь, Игорь, подкрадываясь к ней.

Нина сразу все поняла и замерла, оцепенев, и обреченно смотрела, как два негодяя-самца неторопливой походкой, разжигая себя гоном, ощущением начавшейся охоты, тем более что жертва обложена и загнана, можно и поиграть с нею, перед тем как растерзать, приближались к ней.

Арсен, любуясь ею, остановился в трех шагах от Нины. Игорь тоже машинально повторил синхронно его движение и тоже застыл, недоуменно глядя на друга.

Нину стихи, как ни странно, привели в сознание и сняли то оцепенение, в которое она от ужаса впала, сознание, которое вот-вот, казалось, готово было ее покинуть, мгновенно привело в действие мысли, она обрела уверенность в движениях, ясность рассудка и, быстро открыв окно класса, расположенного на втором этаже школы, выпрыгнула на улицу. Но падение было неудачным. Резкая боль в правой лодыжке была столь сильна, что Нина от боли потеряла сознание и распласталась на асфальте тротуара.

Арсен с Игорем инстинктивно бросились к окну, пытаясь помешать Нине совершить прыжок, но, не успев, с ужасом смотрели на распластанное на тротуаре тело Нины, а отведя от нее взгляд, они увидали на улице, на противоположном тротуаре, замерших Валю с Илюшей. Они смотрели прямо на них, и для друзей-насильников стало яснее ясного, что они все видели и молчать не будут. И впервые за всю жизнь страх перед возможной ответственностью перед законом выступил на их лицах.