— Давай, примем по сто! — предложил он и разлили коньяк в чашки, приготовленные для кофе. — Если накроют, мы туда кофе плеснем из кофейника для блезиру, и все дела, концы в воду, — шепнул он, подмигивая заговорщически. — Вчера вечером был у Арсена, у него все ушли в театр, назюзюкались армянского разлива. А лечить всегда треба подобное подобным. Ты пришел вовремя. В одиночку пить — себя губить!

Сарвар не возражал. Он всегда робел в доме у Игоря. Столь роскошная обстановка подавляла и вызывала у него чувство благоговения. До своей «исторической» встречи с комиссаром в переулке, когда он оказал содействие НКВД помимо своей воли, он знал о существовании этого дома лишь теоретически, даже ни разу не думал о нем. А теперь он все чаще и чаще стал бывать у Игоря, несмотря на ограничения, поставленные Игорю родителями. И хотя знаниями он был неизмеримо богаче Игоря, его знания не были пока реализованы в материальное благополучие, а о такой «барской» обстановке он не смел пока и мечтать.

— С удовольствием приму! — согласился Сарвар, изображая из себя выпивоху. — Вчера пили мы, правда, вино, но хорошее, деревенское, свежее. Коварная штука, признаюсь тебе. Пьется как вода, а потом встать не можешь, ноги «ватными» становятся.

Они чокнулись чашками и залпом выпили. Сразу порозовев и повеселев, принялись с аппетитом уничтожать еду.

Услышав подозрительное шарканье в коридоре, Игорь молнией метнулся к газовой плите с духовкой, большая редкость в городе, у всех поставили только по две конфорки, естественно, без духовок, да еще и не везде протянули газопровод, снял с плиты кофейник и разлил по чашкам кофе.

И вовремя. В кухню вошел, зевая, Викентий Петрович, сам комиссар, своей собственной персоной. Покосился на друзей, невинно пьющих кофе, подозрительно принюхался, но из его рта шло такое амбре, что принюхиваться было бесполезно. Комиссар это сразу понял и, открыв один из шкафчиков, висящих по стенам, достал бутылку «Московской». Налил себе в тонкий стакан для воды, стоявший рядом с кувшином, в котором всегда была вода, «холодный кипяток», как изволила выражаться Елена Владимировна, и жадно выпил водку, как воду, закусив куском колбасы, ловко выудив его из тарелки сына.

Опохмелившись, он сразу повеселел и спросил благодушно у ребят:

— Какие проблемы решаете? Мировые?

— Самую наиглавнейшую! — ухмыльнулся Игорь. — Проблему голода на земле, на земном шаре, и начинаем, как нас учили классики марксизма-ленинизма, с ближнего участка, с самих себя.

— И вижу, что успешно! — у комиссара стало настроение просто чудесным. — С утра кофе, как в лучших домах Лондона и Чикаго?

— Ну уж в Лондоне, наверное, пьют чай! — возразил Игорь.

Его уже несколько развезло, и он готов был спорить, спорить, спорить, по любому поводу, даже самому пустячному.

— Сам видел или кто сказал? — подтрунивал над сыном комиссар. — «Файв о клок» там есть, что значит: «пятичасовой чай».

— Это мы проходили! — вставил слово Сарвар, чтобы привлечь к себе внимание комиссара.

Комиссар бросил на Сарвара внимательный взгляд. Этот парень его заинтересовал еще с той, ‘первой встречи, когда он абсолютно спокойно шел под пули, правда, не совсем по своей воле. И теперь от него не укрылось волнение Сарвара, яростный и вместе с тем молящий взгляд, тот взгляд, который так хорошо изучил комиссар, он видел его у людей, «созревших» давать показания, любые показания, с полной готовностью подписать все, что от них потребуют, даже свой смертный приговор.

— Как отец? Работает? — бросил он Сарвару «наживку». — Признаться, я был весьма удивлен, когда узнал, что он попал под амнистию.

Сарвар, облегченно вздохнув, протянул комиссару тетрадь с записями.

— Здесь все! Прочтите! — сказал он почти что торжественно.

Викентий Петрович с нескрываемым интересом взял тетрадь и стал внимательно читать каракули Сарвара, почерк которого оставлял желать лучшего. А Сарвар продолжал спокойно пить кофе.

Игорь, раскрыв рот, наблюдал то за Сарваром, то за отцом, думая изумленно: «Вот оно что! Этот пошел дальше Никиты. Тот просто вовремя отказался от отца. А этот своими руками вырыл могилу родному отцу и спихивает его в нее, старается. Ну и ну! А когда жег кошку с котятами, весь изблевался. Ну и народ пошел. А смог бы я вот так?»

И он с интересом посмотрел на увлеченного чтением отца.

И честно себе ответил, что не смог бы, не хватило бы духа. Быть Иудой — это тоже поступок. А на поступки Игорь не был способен. На самостоятельные, разумеется. За компанию он всегда был готов как на пакость, так и на подвиг. Только обстоятельства для совершения подвига не подходили.

Комиссар долго читал записи Сарвара. Уже Игорь по второму заходу налил кофе себе и Сарвару, уже Елена Владимировна заглянула на кухню и, заметив, что здесь она явно лишняя, удалилась степенно и величаво в ванную, а комиссар все читал и читал, изредка бросая оценивающий взгляд на Сарвара.

— М-да! — глубокомысленно хмыкнул он, дочитав последнюю строчку. — Есть талант, наблюдательность, хватка… Опять не получится у меня отдыха в воскресенье. Ладно, чем дома чаи гонять, лучше поработать. Работа — превыше всего! Допивай кофе и поедем.

Он ушел одеваться. Куда ехать, вопроса не возникало. На сколько, тоже. Сколько надо, столько будет. Сколько нужно времени, чтобы оформить официальные показания несовершеннолетнего юноши, разоблачающего группу «врагов народа»! Сколько нужно времени, чтобы выписать несколько ордеров на арест группы людей, виновных лишь в том, что они жили в богом проклятом месте, в страшное время, когда абсолютное Зло, нагло смеясь, легко, играючи, захватывало Власть в одной за другой стране, безотносительно культурного ее уровня, общественного строя и климата.

Когда комиссар отдал все необходимые распоряжения, Сарвар собрался было покинуть кабинет, но комиссар остановил его и стал спрашивать совсем о другом.

— Это правда, что ты знаешь четыре восточных языка? Мне Игорь очень тебя хвалил.

— Хорошо знаю только три! — честно признался Сарвар.

— Какие? — высказал свою заинтересованность комиссар.

— Турецкий, персидский, арабский! — перечислил Сарвар. — Немножко знаю пуштунский.

— Однако! — поразился комиссар. — И кто тебя научил всей этой премудрости?

— Отец! — ответил Сарвар и побледнел, сразу почувствовал себя очень нехорошо.

— Он очень хороший педагог! — глубокомысленно заметил комиссар. — Мы это учтем!

Комиссар сделал только ему понятную пометку в деле, решившую судьбу Анвара, отца Сарвара. Теперь он мог быть спокоен: ему не придется возвращаться в Норильск, на рудники, или ехать на лесоповал в тайгу. Теперь ему предстояло довольно сносное существование, заключение, в одном из закрытых «НИИ», где хоть и был тюремный режим, но все заключенные выполняли работу по своей прямой специальности. Именно такие закрытые заведения и назывались на тюремном жаргоне «шарагами» или «санаториями».

— Разве хороший педагог не может быть врагом? — с вызовом спросил Сарвар.

— Не только могут, но и охотно становятся! — одобрительно улыбнулся комиссар. — Я знаю довольно много случаев: Мумтаз, Хулуфлу, Чобанзаде, Ахундов… Кстати, и твой отец был с ними знаком. Ты — молодец, юноша! Я тебе лично объявляю благодарность.

Сарвар опять побледнел, на этот раз от волнения, встал со стула, вытянулся в «струнку» и звонко отчеканил:

— Служу трудовому народу!

— Уже надо говорить: «Служу Советскому Союзу!» — поправил его комиссар. — Я займусь твоей судьбой сегодня же. Это же надо: четыре восточных языка знать… Ты свободен, дорогой, но домой пока не заходи. Погуляй, в кино посиди. Вот, возьми пять рублей. Бери, бери! Ты с этой минуты на полном нашем обеспечении! Но никому ни звука. С этой минуты рот на замке! Даже мой сын ничего не должен знать. Ясно?

— Так точно, товарищ комиссар! — еще сильнее вытянулся «в струнку» Сарвар.

Он осторожно взял положенную комиссаром на стол пятерку, лихо развернулся через левое плечо, как его учили на уроке военной подготовки, и, чеканя шаг, вышел из кабинета.