Они договорились встретиться у касс. На этом настояла Валя, ей от своего братца еще необходимо было улизнуть. Но она знала, как это лучше сделать: стоило ей начать учить Костю жизни, «пилить» его, как тот ровно через минуту словно включал третью скорость и уносился от своей попечительницы вдаль, не оглядываясь.

Так случилось и на этот раз. Только Валя пошла не домой, а свернула сразу в переулок, чтобы быстрее исчезнуть из поля зрения братца, если ему вдруг вздумается вернуться и сказать какую-нибудь гадость. Да и переулком можно было быстрее выйти к кинотеатру.

Илюша уже ждал ее с билетами в руке. Валя взглянула на него, и лицо ее окрасилось легким румянцем, щеки вспыхнули не иначе как от грешных мыслей. И она нежно, совсем по-женски, улыбнулась своему избраннику.

Как только погас свет в зале, Илюша, сам дивясь своей смелости, положил руку на руку Вали, а она лежала на ее ноге… О чем был фильм? Они не могли потом вспомнить даже названия, не говоря уж о более сложном, например, о содержании. Жар двух сплетенных рук наверняка повысил температуру в зале на пару градусов.

Первое прикосновение. Первое ощущение жгучей потребности в чьей-то любви, в ласках. Настоятельная необходимость видеть любимого человека, столь внезапно ставшего близким и родным, вызывает удивление, а где же ты был раньше, не проходит иногда это ощущение очень долго, иногда всю жизнь.

Выйдя из кинотеатра, они, не сговариваясь, выбрали окольный, самый дальний путь домой, через бульвар. Море уже штормило, и холодный ветер рвал ветки деревьев, сбивая с них почти что зеленую листву. Безлюдье было почти полным. Кому еще взбредет в голову, кроме влюбленных, которые греются от прикосновения и взглядов друг друга, гулять при пронизывающем северном норде, всосавшем в себя к тому же всю сырость Каспия.

Они шли молча, но молчат ведь не только оттого, что нечего сказать, но и оттого, что бывает очень хорошо.

— Илюша! — прервала молчание Валя. — Старая карга сегодня утром внука своего ругала: «хитрый жиденок». Жид — это то же, что и еврей?

Старой каргой Валя называла свою соседку по коммунальной квартире, злющую старуху, злее не бывает.

Илюша усмехнулся:

— Это вообще-то по-польски, но в России стало употребляться в оскорбительном смысле, — пояснил Илюша. — Искаженное, как и немецкое «юде» от «иудей». Знаешь, когда несколько лет назад ввели паспорта, а в них графу «национальность», пятый пункт, один мой очень хороший знакомый, друг отца, решил пошутить и в анкете, в пятом пункте, написал «иудей» вместо «еврей». Получает паспорт, а в нем, в графе национальность, написано — «индей». Он на дыбы, что это за «индей» такой? Объяснил безграмотной паспортистке, что «иудей» — это то же самое, что «еврей». Та велела ему прийти на следующий день. Он пришел, и его увезли на карете «скорой помощи». В паспорте он прочел: «индей еврейский». Кто над кем пошутил?

Валя смеялась несколько минут, не могла остановиться, аж до слез. А Илюша любовался ею, и благодать владела его душою. Отсмеявшись, Валя неожиданно для себя спросила:

— А ты — еврей? Или — русский?

— Я так и знал, что ты спросишь об этом! — усмехнулся горько Илюша.

— Ну, правда! — извинительным тоном продолжила Валя. — Это из чисто женского любопытства. Мне же все равно, ты знаешь.

И она приблизилась так к Илюше, что взяла и неумело поцеловала его.

Молча они смотрели друг на друга, словно впереди у них была вечность. Чтобы скрыть смущение, Илюша стал рассуждать о том, к какому народу он принадлежит.

— Я сам давно думаю над этой проблемой: «Кто же я?» По еврейским законам я — русский, ибо «еврей» — ребенок, рожденный еврейской матерью и прошедший гиюр.

— А что это такое? — поинтересовалась Валя.

Илюше пришлось призадуматься: как пояснить Вале некоторые физиологические подробности.

— Соответствующий обряд! — пояснил Илюша, найдя благовоспитанную форму.

Но Валя кое-что слышала и об обрезании, почему и покраснела до цвета малины.

— А по русским? — спросила она, чтобы скрыть смущение.

— И по русским законам я — русский, — охотно пояснил Илюша, — потому что бабушка, мамина мама, меня тайком крестила во младенчестве, я очень сильно болел, она боялась, что умру нехристем и не попаду в рай.

— А почему тайком? — не поняла Валя.

— Родители партийные! — удивился ее вопросу Илья. — Оба… Но по обывательским законам я — еврей!

— Говорят, в Германии евреев преследуют… — тихо сказала Валя.

— Да, я слышал! — поддержал ее Илья. — Может, врут? У власти там социалистическая рабочая партия, флаг у них тоже красный, лишь в середине белый круг со свастикой…

— Ты мне так и не ответил, — вернулась к своему вопросу Валя, — кем ты себя считаешь? Меня обыватели не интересуют.

Илюша задумался.

— Я как-то написал стихотворение… — начал он.

— Как твой тезка, Эренбург? — перебила его Валя, вспомнив прочитанное Ильей стихотворение на одном из уроков.

— Тогда я его стихотворение не читал, — смутился Илья, — но получилось на ту же тему. Почти…

— Прочти! — сказала в рифму Валя и вновь радостно и весело рассмеялась.

Илья вызвал в памяти стихотворение и начал его читать:

Валя обвила руками шею Илюши и восторженно посмотрела ему прямо в глаза. Ей действительно понравилось стихотворение, и она искренне радовалась.

— Слушай, здорово как! — восхитилась она. — Не хуже, чем у твоего тезки, Эренбурга.

— Не хуже? — улыбнулся Илья и неожиданно для себя сам поцеловал Валю. — А нужно, чтобы было лучше!

Они пошли дальше, совершенно не чувствуя холода.

— Ты хочешь стать поэтом? — спросила Валя.

— Хочу!.. — согласился Илья и добавил, горько усмехнувшись: — Если дадут…

— То есть, как это, «дадут»? — удивилась Валя. — Ты где живешь? «Я другой такой страны не знаю, где так вольно жил бы человек…» — спела она довольно приятным голосом.

Но Илья прервал ее пение долгим поцелуем, и несколько минут они ни о чем не могли говорить, слившись в одно, единое целое.

Когда же они вновь двинулись в долгий путь домой, Илья вспомнил о ее последнем вопросе и пояснил, как он это понимает:

— Я знаю другие слова, не из песни, а Маркса: «Органическая система как совокупное целое имеет свои предпосылки, и ее развитие в направлении целостности состоит именно в том, чтобы подчинить себе все элементы общества или создать из него недостающие ей органы. Таким путем система в ходе исторического развития превращается в целостность».