На вызов откликнулись два молодых амбала, на тупых лицах которых было яснее ясного написано, что сельский труд, да и любой физический или умственный, им был просто противопоказан, а родная милиция — одно из самых сладких мест, где можно без риска для жизни и для свободы заниматься мелким вымогательством, брать бакшиш и хорошо себя чувствовать.

— Посадите этого в камеру! — приказал дежурный старшина.

— В какую, начальник? — спросил один из амбалов с наглыми глазами навыкат.

— У нас только одна камера с решетками? — засомневался дежурный.

— Да! — ответил амбал. — И там Насрулла с «шестеркой»!

— Потеснятся! — нахмурился дежурный. — Не баре!

— Начальник, — испугался амбал. — Насруллу нехорошо обижать. Мы его поймали, это — законно, по правилам. Но раздражать опасно: его шайка на воле. Отомстят.

Дежурный задумался. Месть ему была совершенно ни к чему. Не зная, кто такой Акиф, он решил проучить его так, чтобы на всю жизнь запомнил: как насиловать девочек.

— А ты скажи Насрулле, что полковник посылает ему подарок! — и гнусно посмотрел на Акифа.

Амбал с наглыми глазами, которого звали Ариф, почти так же, как и несчастного юношу, подхватил вместе с напарником Акифа под руки столь грубо, что он застонал от непереносимой боли и чуть было вновь не потерял сознание.

Дежурный вовремя заметил, как смертельная бледность покрыла лицо Акифа, и быстро налил в стакан воды, после чего лично поднес его к губам юноши.

— Пей, мальчик!

Акиф с жадностью выпил воду, и ему действительно стало легче. Он пришел в себя, и все стало ему казаться каким-то страшным сном, словно это не с ним происходит, а он смотрит со стороны кинофильм какой-то. И не боли так сильно рука, впечатление было бы еще сильнее. Акиф все ждал, что вот-вот его муки закончатся, и жизнь потечет по старому благополучному руслу.

Внезапно спасительная мысль пришла ему на ум:

— Разрешите мне позвонить отцу. Он будет волноваться, не зная, где я и что со мной…

В его просьбе не было ничего противозаконного. Напротив, именно дежурный обязан был сообщить родителям несовершеннолетнего задержанного, чтобы те знали, куда попал их ребенок.

Но беззаконие правило каждым человеком так же, как и всей страной.

Дежурный лишь расхохотался, услышав просьбу юноши.

— Сообщат отцу, сообщат! — пообещал он улыбаясь. — Только не уверен, что такое сообщение ему понравится. Ах, дети, дети! Холишь вас, лелеешь, а вы вон какие «подарки» подкидываете!

Он махнул подручным рукой, и те повели Акифа в камеру, вернее, поволокли, так как он едва передвигал ноги, тело все ломило от удара, руку выворачивало от боли, аж холодный пот выступал на лбу. У двери камеры амбал с глазами навыкате, которого звали почти так же, как школьника, Ариф, немного отстал с ним от своего напарника, который направился открывать дверь камеры и тихо ему шепнул: «Твой отец заплатит, если я ему позвоню?»

— Хорошо заплатит! — обрадованно зашептал Акиф.

— Давай номер телефона! — решился на «подвиг» во имя корысти амбал Ариф.

И тут Акиф допустил смертельную ошибку. Решив, что амбал с ходу кинется звонить отцу, чтобы заработать деньжат, Акиф дал ему рабочий номер телефона отца и сообщил ему только имя-отчество.

Заупрямившийся было замок двери камеры наконец-то открылся, дверь распахнулась, и Акифа втолкнули в камеру, оставив безо всякой поддержки. Услышав, как за ним захлопнулась железная дверь камеры и лязгнул огромный замок, Акиф покачнулся и упал бы, если бы сидевшие на деревянных нарах двое мужчин не подскочили к нему и не подхватили бы под руки. Они осторожно усадили его на нары, а один из них, заросший до глаз густой черной и кудрявой бородой, лет тридцати на вид, зычно крикнул охранникам:

— Эй, мент! Что за пташку вы поймали? Кого привел, козел?

Амбал Ариф, нагло сверкая выпученными глазами, открыл «кормушку» и, не забыв слов дежурного, крикнул в ответ своим противникам, пронзительным и скрипучим голосом, напоминавшим скрежет ножа по сковородке:

— Это тебе подарок от полковника!

Насрулла радостно засмеялся.

— Крестника самого полковника надо уважать! — ехидно проговорил он. — Он стоит того. Смотри, какой красавец. Не иначе, полковник за него свою дочь прочит!

И оба бандита захохотали во весь голос.

Ариф охотно поддержал их и закрыл «кормушку». Он не торопился бежать звонить отцу Акифа по двум соображениям: во-первых, отец так и так заплатит, когда бы ему ни позвонили, во-вторых, Ариф не хотел пропустить представление, в котором Акиф будет главным героем. А на это стоило посмотреть.

Акиф ничего не понял из сказанного. Разноцветные круги плыли у него перед глазами, но держала в сознании одна надежда, что наглец-милиционер не устоит перед возможностью заработать, какие у них оклады, смехота одна. А потому ждал, что вот-вот распахнется дверь, появится отец и лично заберет его из этой грязной дыры, и кошмар кончится.

Насрулла спросил заботливо:

— Болит? Это менты тебя «умыли»?

— Почему умыли? — не понял Акиф. — Нет, не умывали. Руку сломали.

— Фраер он! — раскипятился «шестерка». — Чего ты, «пахан», с ним возишься?

Насрулла с той же заботливой улыбкой врезал «шестерке» такую пощечину, что тот слетел с нар в прокатился почти до двери.

— Забыл у тебя, ишак, спросить! — презрительно сказал он подручному. — Ты куришь? — вновь улыбнулся он Акифу, и голос его опять зазвучал нежно и ласково.

— Курю! — с вызовом, как ему показалось, ответил Акиф.

— Молодец! Мужчина! Клянусь моей крайней плотью, кольцом обручившей меня с аллахом, — похвалил мальчика Насрулла. — Давай, закурим!

Насрулла достал пачку «Беломорканала», только недавно появилась эта марка в продаже, а успела уже получить необычайную популярность, ловко выудил папироску, почти как в цирке, стукнув пальцем по донышку пачки, отчего папироса выскочила ровно наполовину из строя, и протянул ее Акифу.

— Лови кайф!

Акиф сунул сигарету в зубы. Насрулла лишь взглянул на «шестерку», и тот мгновенно подскочил к Акифу и услужливо чиркнул спичкой. Акиф затянулся, сладковатый до приторности дым наполнил его легкие и гортань.

«Да ведь это — анаша!» — испугался Акиф, вспомнив категорический запрет отца на курение «травки».

Но ему стало настолько хорошо, легко и приятно, что возмущение, если оно и пыталось выйти из глубины сознания, то быстро нырнуло обратно в глубину и зарылось, закопалось поглубже. Боль сразу исчезла, словно ее и не было никогда, голова, правда, слегка закружилась с непривычки, возможно, подействовал еще и спирт, который врач, сочувствуя очередной искалеченной судьбе, влил в воду, чтобы поддержать юношу, хоть немного уменьшить страдания его, причиняемые сломанной рукой.

Насрулла тоже закурил папиросу, и сладковатого дыма в камере стало на порядок больше.

— Ты, наверное, есть хочешь? — сказал Насрулла. — По какой статье идешь? За что замели?

— Не знаю, по какой статье! — простодушно ответил Акиф. — Девчонку-одноклассницу в подъезде прижал, люблю я ее, а друг посоветовал не трусить, она рванулась от меня, а в эту секунду я схватил ее за платье, оно разорвалось до пояса, ну я и потерял голову…

— Девичье тело кого хочешь с ума сведет! — прервал Акифа Насрулла. — И поопытнее тебя попадались на женском теле. Сломал или не успел?

— Не успел! — смутился Акиф. — Да я и не хотел насиловать.

— Ну, конечно, такому красавчику любая девка даст, не только бесплатно, да еще, может быть, и сама заплатит, чтобы тебя поиметь, — Заметил ехидно Насрулла.

И он противно и гнусно захохотал. «Шестерка» к этому времени разостлал на нарах салфетку, вышитую национальным орнаментом, и заставил ее всевозможной снедью, разложенной на обычных, общепитовских тарелках, взятых работниками милиции из ближайшей столовки. Акиф не удивился изобилию снеди: зелень, помидоры и огурцы, бастурма и сырокопченая конская колбаса, сыры трех сортов и свежий чурек. Он каждый день так питался, а потому довольно равнодушно смотрел на еду. Шок лишил его аппетита.