Ты задыхаешься, словно астматик, и протягиваешь руку к контейнеру, чтобы открыть его. Один шанс из тринадцати, что уже через несколько часов, а может, и минут ты будешь мертв. Они не сказали, как быстро действует яд.

Ты отдергиваешь руку. Не хочешь рисковать даже при соотношении один к тринадцати, не обдумав все очень тщательно. Ты возвращаешься на койку и ложишься, помня, что каждое движение увеличивает потребление кислорода.

Могли ли они хоть чего-то не учесть, пусть даже самую малость? Резервуар с кислородом на спине твоего скафандра. Ты резко садишься, оглядываешься и убеждаешься, что скафандр исчез. От шлюзовой камеры тоже никакого толку — когда ты оттягиваешь рычаг, в нее входит воздух из комнаты. И сама камера сейчас пуста, поскольку последний раз через нее выходили, а не входили.

Гидропонного «огорода» тоже нет. Как и аварийных резервуаров с кислородом, хранившихся на складе на случай, если с растениями что-то случится. Заметив, что бродишь, снова и снова заглядывая во все щели, ты поспешно садишься. Каждый шаг уменьшает твои шансы.

Один шанс из тысячи, если ты сумеешь продержаться на двенадцати контейнерах — ты производишь подсчеты в уме, — дает примерно один к семидесяти семи, что ты выживешь. Так они, наверно, считали. Один шанс из семидесяти семи в сочетании с одним из тринадцати — это и будет тысяча.

Но если бы ты мог использовать все тринадцать контейнеров, твои шансы были бы выше. Не слишком, конечно, поскольку всегда существует возможность, что что-то пойдет не так. Ну, если, скажем, тебе не хватит силы воли есть и пить понемногу, ты умрешь от голода и жажды, не дотянув до срока день или два.

Ты оглядываешься в поисках чего-нибудь, пригодного для письма. Хочешь проверить, сработает ли установленный ими гипнотический блок. Ничего не находишь, но быстро понимаешь, что в этом нет нужды. Пальцы-то у тебя остались, не так ли? Ты пытаешься пальцем написать на стене свое имя. И не можешь. Ты знаешь, как оно звучит — Боб Тайер, все правильно. Однако понятия не имеешь, как его писать.

Будь у тебя звукозаписывающее устройство или что-то, из чего, напрягши воображение, его можно соорудить, ты бы наговорил сообщение. Однако у тебя нет ничего, кроме собственных мозгов. И ты сидишь и используешь их на полную катушку.

Ты забываешь завести часы, а потом из-за скверного состояния заводишь их слишком туго и ломаешь пружину. Ты теряешь счет времени и в какой-то момент обнаруживаешь, что половина припасов съедена. Остается лишь надеяться, что прошла половина срока.

Тебя снова и снова выворачивает наизнанку, и в бреду временами кажется, что ты на Земле и тебе только что приснился кошмар про каких-то пришельцев с планеты Тарнджел. И будто бы в этом сне ты играл на Луне в покер и выиграл.

Боль, жажда, голод, удушье, кошмары. Наконец наступает день, когда ты съедаешь последний кусок, выпиваешь последний глоток и спрашиваешь себя, какой сейчас день — тридцать девятый или же тридцать первый? Ты снова ложишься и ждешь.

Засыпаешь и во сне слышишь, как сотрясается земля. Это вполне мог быть «Освободитель», если бы ты не осознавал, что спишь. Однако во сне дышать вдруг становится совсем нечем — это воздух втягивается из комнаты в шлюзовую камеру. Дверь шлюзовой камеры открывается, и рядом с тобой оказывается капитан Торкелсен.

— Эй, капитан! — слабым голосом говоришь ты и, внезапно пробудившись, осознаешь, что это вовсе не сон.

И теряешь сознание.

А когда ты снова приходишь в себя, в куполе нормальный, пригодный для дыхания воздух, пища и вода ждут, чтобы ты поел и напился. Все четверо с «Освободителя» стоят вокруг и с тревогой наблюдают за тобой.

Торкелсен ухмыляется.

— Что ты тут натворил, а? Где все книги и оборудование? Что случилось?

— Игра в покер случилась, вот что, — отвечаешь ты.

Горло пересохло, и говорить трудно, но ты пьешь воду — понемногу, по глотку.

И рассказываешь им обо всем, тоже понемногу, а в промежутках ешь, пьешь и вскоре начинаешь чувствовать себя почти человеком.

И по тому, как они смотрят на тебя и как слушают, ты понимаешь, что они тебе верят — и поверили бы, даже если бы вокруг не было доказательств случившегося. И что Земля поверит тоже, и что все будет в порядке, что сорок лет — достаточно долгий срок, чтобы разработать новую науку, если бросить на это все силы Земли. Да и ты дашь им подсказки, от которых можно будет отталкиваться. И значит, все было не зря. Что ни говори, ты действительно выиграл в покер.

Почувствовав усталость, ты замолкаешь. Торкелсен смотрит на тебя, и в глазах его вопрос.

— Но, святой боже, объясни, парень, как ты сделал это? — спрашивает он. — Все эти контейнеры, если в них и вправду был кислород, абсолютно пусты. А ты сказал, что в одном из них яда хватило бы, чтобы убить десятерых. Ты выглядишь как человек, потерявший тридцать фунтов веса и нуждающийся, по крайней мере, в месячном отдыхе, но ты жив. Они обсчитались или как?

Глаза просто закрываются, ты вот-вот уснешь. Но, может, все же успеешь объяснить.

— Все просто, кэп. Каждый контейнер содержал кислород, которого хватало на три дня, а в одном, кроме того, был яд, способный убить десятерых. Но всего контейнеров было тринадцать. Тогда я открыл их все, смешал содержимое, снова наполнил каждый и открывал по одному примерно раз в три дня. Получилось, что каждую минуту, начиная с момента, как я открыл первый, в воздухе было десять тринадцатых той дозы яда, которая способна убить человека. За тридцать девять дней я вдохнул столько яда, что он едва не убил меня. Конечно, эффект мог оказаться кумулятивным, и тогда я умер бы, но, с другой стороны, мой организм мог выработать иммунитет к этому яду. Так или иначе, я выдержал, просто с самого начала чувствовал себя очень скверно. И все равно это было лучше, чем один шанс из тысячи, который, по их расчетам, они мне оставили. Ну, я решил попытаться. И сработало.

Уже совсем смутно ты осознаешь, что Торкелсен отвечает что-то, но не понимаешь, что именно. Тебя это, впрочем, не волнует, поскольку практически ты уже спишь, спишь так крепко и сладко, как можно спать, вдыхая насыщенный кислородом, ничем не отравленный воздух. Ты готов проспать всю обратную дорогу на Землю и знаешь, что никогда, никогда больше не покинешь ее.

Думаю, вам не надо рассказывать, что такое работа на астероидах в составе изыскательской команды. Вы подписываете контракт, обязывающий вас торчать там, допустим, в течение месяца, летите туда вместе с четырьмя такими же парнями и почти все время занимаетесь трепотней. Изыскательский корабль, где вам приходится жить этот месяц, — не лайнер первого класса. Здесь на пространстве так поэкономили, что о книгах, журналах или играх и мечтать не приходится. Да и радио особо не послушаешь. Обычные станции здесь не ловятся; только специальные выпуски новостей, которые транслируются на всю Солнечную систему. А они выходят один раз в земные сутки.

Поэтому разговоры — ваше единственное развлечение в свободное от работы время. Или сам говоришь, или напарников слушаешь. Свободного времени у вас навалом. Рабочий день в скафандрах длится всего четыре часа. Час поработал — возвращаешься на корабль для пятнадцатиминутного отдыха. Таково правило.

Вот и получается: разговоры, болтовня, треп — самое дешевое и доступное развлечение для изыскательских команд. Кстати, правдивые истории, нечто вроде хроники минувших дней, здесь не в цене. Поэтому большую часть времени мы слушаем откровенную завираловку, в сравнении с которой Клуб лжецов,[5] когда-то существовавший на Земле, — просто воскресная школа для пай-мальчиков. А если и у вас котелок неплохо варит по части сочинительства, на борту изыскательского корабля вы сможете придумывать великолепные завиральные истории с любым количеством подробностей. Повторяю: времени тут предостаточно.