— Чарли, я хочу задать тебе один дьявольски неприятный вопрос. Ты со мной до конца откровенен?

— Что?

— Я задаю тебе дьявольски неприятный вопрос. Слушай, Чарли, вы с Кэндлером не считаете меня сумасшедшим? Возможно, вы с ним договорились засадить меня в клинику или хотя бы убедить сходить к психиатру. И проделали все так, чтобы я не заподозрил подвоха.

Чарли потрясенно посмотрел на него:

— Господи, Джордж, как ты мог такое обо мне подумать?

— Нет, я так не думаю. Но… ты мог посчитать, что это для моего же блага. Послушай, Чарли, если дело действительно обстоит именно так, то я хочу, чтобы ты знал: ты поступаешь нечестно. Завтра я намерен наврать психиатру и постараюсь убедить его в своем безумии. Я попаду в тяжелое положение. Ты меня понимаешь, Чарли?

Чарли слегка побледнел.

— Клянусь богом, Джордж, ничего похожего не было. Я знаю лишь то, что вы с Кэндлером мне рассказали.

— Значит, ты считаешь, что я совершенно нормален?

Чарли облизнул губы.

— Ты хочешь знать правду?

— Да.

— До сих пор я в этом не сомневался. Ну, конечно, амнезия есть некое отклонение от нормы. К тому же ты так от нее и не оправился, но речь ведь о другом?

— О другом.

— Тогда, до сих пор… Джордж, твой вопрос напоминает манию преследования, если ты и в самом деле боишься, что я вступил в заговор с Кэндлером против тебя. Ну зачем нам с Кэндлером тебе лгать?

— Извини, Чарли, — сказал он. — Бес попутал. На самом деле я так не думаю. — Он посмотрел на часы. — Давай закончим партию, ладно?

— Вот и отлично. Подожди, я налью нам пива.

Он играл невнимательно и уже через пять минут умудрился проиграть. Отклонив предложение Чарли отыграться, он откинулся на спинку стула.

— Чарли, ты когда-нибудь слышал о шахматных фигурах черного и красного цвета?

— Н-нет. Черные и белые или красные и белые, других мне не доводилось встречать. А почему ты спрашиваешь?

— Ну… — Он ухмыльнулся. — Наверное, сейчас мне не стоит об этом говорить, ведь я только что заставил тебя усомниться в моей вменяемости, но мне часто снится один и тот же сон. В нем нет ничего особенного, если не считать того, что он все время повторяется. В частности, шахматная партия с красными и черными фигурами. Ну, ты знаешь, как бывает во сне: события представляются реальными, но на самом деле я даже не знаю, шахматы ли это. Однако мне кажется, что я все осознаю. А потом все куда-то исчезает. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Конечно. Продолжай.

— Понимаешь, Чарли, я все время спрашиваю себя: не связаны ли повторяющиеся сны с моей амнезией — стеной, которую мне никак не удается преодолеть? Впервые в жизни… ну, возможно, не в жизни, а за последние три года, которые я помню, мне снятся повторяющиеся сны. Быть может, это знак того, что воспоминания начинают возвращаться. А вдруг у меня когда-то был набор красно-черных фигур? Или в школе, в которую я ходил в детстве, баскетбольные команды носили черную и красную форму — ну, что-нибудь в таком роде?

Чарли довольно долго молчал, а потом покачал головой.

— Нет, — сказал он, — ничего похожего я не помню. Конечно, красное и черное есть в рулетке — rouge et noir. А еще это цвета игральных карт.

— Нет, я практически уверен, что никакой связи с рулеткой или картами нет. Речь идет об игре между красными и черными. Они и есть игроки. Подумай хорошенько, Чарли; но не о том, где ты мог столкнуться с такой идеей, а где и когда это могло произойти со мной.

Некоторое время он наблюдал, как Чарли ищет ответ на его вопрос, а потом махнул рукой.

— Ладно, не напрягайся, Чарли. Выслушай следующую фразу: ярко сияющий.

— Ярко сияющий что?

— Только два слова: ярко сияющий. Они что-нибудь для тебя значат?

— Нет.

— Ну тогда забудь, — сказал он.

Поскольку было еще слишком рано, он обошел вокруг дома Клэр и, погрузившись в унылые размышления, остановился под большим вязом, чтобы выкурить последнюю сигарету.

Впрочем, о чем тут было думать? Нужно попрощаться с ней. Сказать «до свидания». Всего два слова. И уклониться от вопросов — не говорить, куда он направляется и сколько будет отсутствовать. Вести себя спокойно и небрежно, словно они всего лишь знакомые.

Все должно произойти именно так. Он знаком с Клэр Уилсон полтора года, и все это время их отношения остаются неопределенными; так поступать нечестно. Ради нее он должен поставить точку. Ну какое право он имеет просить ее руки, не более чем безумец, возомнивший себя Наполеоном!

Он бросил сигарету на землю и яростно затоптал ее каблуком, а потом решительно поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка.

Клэр сама открыла дверь. Свет, который падал из холла, превращал ее волосы в золотой ореол, оставляя лицо в тени.

Ему так захотелось ее обнять, что он сжал руки в кулаки и опустил их.

— Привет, Клэр, — с глупой усмешкой сказал он. — Как дела?

— Не знаю, Джордж. А у тебя как дела? Разве ты не зайдешь?

Она отошла в сторону, чтобы дать ему войти, и свет озарил ее озабоченное милое лицо. «Она понимает: что-то произошло», — подумал он. Выражение лица и голос выдавали ее беспокойство.

Он не хотел входить.

— Сегодня прекрасная погода, Клэр. Давай погуляем.

— Хорошо, Джордж. — Она вышла на крыльцо. — Вечер действительно прекрасный… а какие красивые звезды на небе! — Она повернулась и посмотрела на него. — Одна из них твоя?

Он слегка вздрогнул. Потом сошел со ступенек крыльца и взял Клэр под руку.

— Все эти звезды мои, — легко ответил он. — Хочешь какую-нибудь купить?

— А ты не подаришь мне одну? Всего одну крошечную звездочку? Пусть мне придется смотреть в телескоп, чтобы ее увидеть.

Они пошли по тротуару, дом Клэр остался у них за спиной, и неожиданно голос у нее изменился и она задала другой вопрос:

— Что случилось, Джордж?

Он открыл рот, чтобы заверить ее, что все в порядке, но закрыл его, так ничего и не сказав. Лгать ей не хотелось, а правду открыть он не мог. Казалось бы, вопрос Клэр упростил ситуацию, но он не знал, что делать.

— Ты хочешь навсегда со мной попрощаться, Джордж? — неожиданно спросила она, когда он так ничего и не ответил.

— Да, — ответил он, и во рту у него пересохло. Сам не понимая, что с ним происходит, он облизнул губы и продолжил: — Боюсь, что так, Клэр.

— Почему?

Он не мог заставить себя посмотреть на нее и упрямо разглядывал тротуар у себя под ногами.

— Я не могу тебе объяснить, Клэр. Но у меня нет другого выхода. Так будет лучше для нас обоих.

— Скажи мне честно, Джордж. Ты действительно уезжаешь? Или это только предлог?

— Нет, я и правда уезжаю и не знаю насколько. Только не спрашивай меня куда. Я не могу тебе сказать.

— Может быть, я сама скажу тебе, Джордж. Ты не возражаешь?

Конечно, он возражал — категорически. Но как можно было сказать об этом Клэр? И он промолчал, поскольку произнести «да» не имел права.

Они шли по маленькому парку, занимающему всего один квартал, — пожалуй, его единственным достоинством было наличие скамеек. Каким-то образом получилось, что они направились к одной из них. В парке прогуливались и другие люди, но довольно далеко. Он так и не ответил на вопрос Клэр.

Она села на скамейку рядом с ним.

— Тебя тревожит состояние твоего рассудка, не так ли, Джордж?

— Ну… в некотором смысле, да.

— И ты уезжаешь, чтобы как-то решить эту проблему? За тобой будут наблюдать и лечить тебя?

— Да, примерно так. Но все непросто, Клэр… и я не имею права рассказать тебе правду.

Она накрыла его руку своей ладонью.

— Я чувствовала, что причина в этом, Джордж. И не прошу тебя что-то мне объяснять. Только… не говори то, что ты собирался сказать. Скажи лучше «до встречи», а не «прощай». Если не хочешь, можешь даже не писать. Только не проявляй благородство и не заканчивай наши отношения сейчас — ради моего блага. По крайней мере, подожди результатов твоей поездки. Хорошо?