«Гаснут красные крылья заката…» Гаснут красные крылья заката, Тихо дремлют в тумане плетни. Не тоскуй, моя белая хата, Что опять мы одни и одни. Чистит месяц в соломенной крыше Обойменные синью рога. Не пошел я за ней и не вышел Провожать за глухие стога. Знаю, годы тревогу заглушат. Эта боль, как и годы, пройдет. И уста, и невинную душу Для другого она бережет. Не силен тот, кто радости просит, Только гордые в силе живут. А другой изомнет и забросит, Как изъеденный сырью хомут. Не с тоски я судьбы поджидаю, Будет злобно крутить порошá. И придет она к нашему краю Обогреть своего малыша. Снимет шубу и шали развяжет, Примостится со мной у огня. И спокойно и ласково скажет, Что ребенок похож на меня. 1916 На память Мише Мурашову Сегодня синели лужи И легкий шептал ветерок. Знай, никому не нужен Неба зеленый песок. Жили и были мы в яви, Всюду, везде одни. Ты, как весну по дубраве, Пьешь свои белые дни. Любишь ты, любишь, знаю, Нежные души ласкать, Но не допустит нас к раю Наша земная печать. Вечная даль перед нами, Путь наш задумчив и прост. Даст нам приют за холмами Грязью покрытый погост. 15 марта 1916 «Дорогой дружище Миша…» Дорогой дружище Миша, Ты как вихрь, а я как замять, Сбереги под тихой крышей Обо мне любовь и память. 15 марта 1916 Нищий с паперти Глаза – как выцветший лопух, В руках зажатые монеты. Когда-то славный был пастух, Теперь поет про многи лета. А вон старушка из угла, Что слезы льет перед иконой, Она любовь его была И пьяный сон в меже зеленой. На свитках лет сухая пыль. Былого нет в заре куканьшей. И лишь обгрызанный костыль В его руках звенит, как раньше. Она чужда ему теперь, Забыла звонную жалейку. И как пойдет, спеша, за дверь, Подаст в ладонь ему копейку. Он не посмотрит ей в глаза, При встрече глаз больнее станет, Но, покрестясь на образа, Рабу по имени помянет. 1916 «Устал я жить в родном краю…»
Устал я жить в родном краю В тоске по гречневым просторам, Покину хижину мою, Уйду бродягою и вором. Пойду по белым кудрям дня Искать убогое жилище. И друг любимый на меня Наточит нож за голенище. Весной и солнцем на лугу Обвита желтая дорога, И та, чье имя берегу, Меня прогонит от порога. И вновь вернуся в отчий дом, Чужою радостью утешусь, В зеленый вечер под окном На рукаве своем повешусь. Седые вербы у плетня Нежнее головы наклонят. И необмытого меня Под лай собачий похоронят. А месяц будет плыть и плыть, Роняя весла по озерам… И Русь все так же будет жить, Плясать и плакать у забора. 1915 «За горами, за желтыми дóлами…» За горами, за желтыми дóлами Протянулась тропа деревень. Вижу лес и вечернее полымя, И обвитый крапивой плетень. Там с утра над церковными главами Голубеет небесный песок, И звенит придорожными травами От озер водяной ветерок. Не за песни весны над равниною Дорога мне зеленая ширь – Полюбил я тоской журавлиною На высокой горе монастырь. Каждый вечер, как синь затуманится, Как повиснет заря на мосту, Ты идешь, моя бедная странница, Поклониться любви и кресту. Кроток дух монастырского жителя, Жадно слушаешь ты ектенью, Помолись перед ликом Спасителя За погибшую душу мою. 1916 «Запели тесаные дроги…» Запели тесаные дроги, Бегут равнины и кусты. Опять часовни на дороге И поминальные кресты. Опять я теплой грустью болен От овсяного ветерка. И на известку колоколен Невольно крестится рука. О Русь – малиновое поле И синь, упавшая в реку, – Люблю до радости и боли Твою озерную тоску. Холодной скорби не измерить, Ты на туманном берегу. Но не любить тебя, не верить – Я научиться не могу. И не отдам я эти цепи, И не расстанусь с долгим сном, Когда звенят родные степи Молитвословным ковылем. 1916 |
