Чиж — житель хвойного леса в гнездовое время. Урманные ельники, комариное царство — обетованная земля чижа. Летом он малозаметен, идешь по летнему лесу и лишь случаем услышишь их мелодичное пиликанье в вершинах елей: «пи, пи, кии, пи…» Особенно любит гнездиться чиж в болотных еловых островах. Птицы делают две кладки — в мае и в июле. С конца августа чижи собираются в станички по 10–15 птиц. Они кочуют по березнякам, ольшаникам, вдоль опушек, по рекам, речонкам и ручьям с уремой. Стаи сплошь из сереньких самок, молодых тускло-желтых чижат первой кладки и чижат второго выводка, забавных, крапчатых, с пестрой птенцовой головой без черной «шапочки». У самцов второго выводка на груди средь пестрин пробиваются желтые перышки. Такие чижата очень доверчивы, валятся на ток под сеть без боязни, чего не скажешь про старых чижей, которые держатся всегда настороже. В сентябре чижики кончают линьку и начинается их отлет, подвижка к западу. Сбиваясь во все более крупные стаи, чижи летают по высоким березнякам, где кормятся мелкими березовыми семенами. Первая волна сильного пролета падает на промежуток от 15 до 25 сентября, вторая волна идет в октябре, между 5 и 12 октября. После массового отлета задерживаются лишь мелкие стайки, пары и отдельные птицы, часто присоединяющиеся к стаям прибывающих с севера чечеток. В теплые зимы (например, в 1964 году) чиж может останавливаться в богатых кормом местах, обычно там, где есть большие массивы елового леса по соседству с березняками и ольхой. В ельниках чиж ночует и скрывается от мороза. Мне доводилось ловить таких чижей в декабре и в начале марта. Массовый прилет чижа весной приходится на последнюю декаду апреля и начало мая.

Обычно пишут, что ловить чижа очень просто. Чуть ли не ящиком крой. Так пишут люди несведущие, те, кто чижа не ловил. Настоящая охота — дело премудрое, требующее знаний, наблюдательности и терпения, что, пожалуй, и является главным качеством любителей певчих птиц. К примеру, чиж никогда не пойдет под сеть в высоком лесу. Пусть это будет березняк и пусть он битком набит пролетным чижом, ни одна птичка не спустится на самых лучших приманных. А отойдите в сторону, поищите низкий болотистый ольшаник с водой, с ручьем — здесь вы поймаете чижа. Ставьте тайник на воду, а нет, так сделайте воду на току в противне, в какой-нибудь пленке, дайте хороший прикорм из березовой сережки, мокричника и конопли, и ловля пойдет, лишь бы приманные кричали. Для чижа чем больше приманных у тока, тем лучше.

Чижик очень «крепкая», словно бы нарочно приспособленная к жизни в клетке, птичка. Он умудряется жить десятилетиями даже на одной конопле. Хилыми бывают лишь молодые чижата. За ними нужен первое время специальный уход. Они часто гибнут в первый же день после поимки. Происходит это от резкой смены корма. Молодая птица, посаженная сразу на коноплю, тотчас объедается. Чижат нельзя перекармливать, нельзя сыпать им коноплю «навалом», нельзя допускать, чтоб они ползали по стенам клетки. В первые дни чижатам дается березовая мочка, трава мокричник и небольшое количество давленной конопли. Клетку типа ящика с закрытым, пусть не мягким, верхом вешают так, чтобы птички не видели улицу. Если ящичной клетки нет, обычную клетку завешивают сверху и с боков (кроме переда) какой-нибудь светлой тканью. Пойманные поздней осенью и весной чижи очень редко гибнут даже при варварских условиях содержания на одной конопле.

Чтобы чиж жил долго (до 15 лет), ему нужен лишь хороший подбор корма. Смесь из конопли, проса, салата, сурепки и льняного семени в количестве полутора-двух чайных ложек вполне достаточна. По возможности дается зелень, вареный картофель, яблоко, березовые, липовые, ивовые прутики. Летом — ветки с листьями липы и березы, как лакомство во время линьки — мучные черви по 2–3 штуки или немного муравьиного яйца, некоторые чижи едят его хорошо. Пение чижа посредственное, если он не набрал колен от других птиц. Некоторые старые чижи хорошо берут овсянку, строфы щегла, реполова и синиц. В общем, приятное щебетание чижика, такого ручного, забавного своей привязанностью и непугливостью вполне устраивает большинство любителей. Среди них есть даже специалисты «чижатники», которые и ловят одних чижей и могут рассказывать о них часами, с воодушевлением разные были и небылицы.

Когда осенью утром я выхожу на улицу, иду, поеживаясь, в холодке и синеве рассвета, я всегда слушаю, жду чего-то. Иногда дожидаюсь. Вот оно тихое «че-че-че» с еще не проснувшегося темного неба. Летят чечетки. Я останавливаюсь, гляжу в хмурые тучи. Рань. Листья сухие и жесткие летят откуда-то с тополей. Нехотя, грустно светает, листья скачут вдоль дороги, кружатся по ней бесовой метелью. В плотном и стылом воздухе редко пролетает снег. И мне донельзя остро припоминается детство. Вот я, семилетний мальчик, в кепчонке и коротком пальто неопределенного цвета, так же затемно спускаюсь с крыльца. В руках у меня клеточка-подтайничник и желтая западенка. Там сидят серые светленькие красноголовые птички. Я шествую в огород, степенно отворяю скрипучую щелястую дверь. В огороде у меня ток. Я налаживал его целую неделю, до предела заполненную счастливыми хлопотами. Вся беда в том, что негде взять дерева для присады. В огороде растут лишь малинник да старые смородиновые кусты. А ведь чтобы успешно ловить птиц, надо хотя бы одно дерево повыше. И я крал ветки и сучья в соседних садах, пока не набралось достаточно. Ветки приколачивались на жердь и, наконец, с невероятными усилиями, ссадинами, занозами и синяками я подымал, вкапывал тяжелую лесину. Главное — «дерево» есть! Далее расчищался, выравнивался, утаптывался точок. Я обсаживал его ветками, сухой лебедой и репьями, бегал весь в поту, в горячке, устраивал шалаш из гороховой ботвы, палок и подсолнечниковых будыльев. И шалаш приносил мне, наверное, столько же радости, сколько одинокому Робинзону его первая хижина. Помню, как сейчас, те сухие, теплые, пахнувшие желтыми тополями и коноплей дни. Белое солнышко. Пресный запах шуршащей мякины. И себя, измазанного землей, усталого, в липучках репьев и колючей череды. Это были лучшие мои дни на земле, и они остались со мной навсегда.

И вот теперь это темное утро. Что привело меня в пустой огород? Что подняло спозаранок наравне с бабушкой?

Что заставляет зябнуть в чернильных сумерках холодного утра?.. Я налаживаю заиндевелую непослушную сеть, каблуком покрепче вколачиваю железные костыли в мерзлую земляную корку, проверяю, как ходит тайник на сошниках. Все ладно. Веревка привязана. Только вот пальцы озябли, зашлись, сую их в рот, выплевываю землю, пальцы покалывает, они ноют. Ставлю на ток подтайничник с чечеткой. Западню вешаю повыше и забираюсь в шалаш.

Жду рассвета. Сереет, светлеет низкое небо. Оно ровно и беспросветно. Крупные снежинки медленно падают, лениво переметаются. Снег. И так пахнет в моем шалаше утром, холодом, мякиной и лебедой. Мне хорошо. С непонятной тихой радостью смотрю я на снежинки, на голые сучья тополей, сиротами торчащих за ветхим забором.

Я жду. Ухо ловит где-то зимний свист снегиря. Ему откликается другой из дальнего сада. Снегири! Очень бы хотелось поймать красного, черноголового, с голубой спинкой «жулана», да он не спустится, нет у меня приманных.

Я подсвистываю, и вот один летит. Ближе, ближе… Ныряет из-за огорода, садится к самому току. Меня бьет мелкая дрожь. Пересыхает во рту. Он такой чудесный — алый, степенный, с белым и черным. Снегирь. Но, покосившись на ток, он вдруг слетает, и вот уже далеко-далеко слышу его «жюкающий» голос. Улетел…

И мне досадно до боли и все-таки радостно. Ведь чуть не спустился!

«Чи-чи-чи… че-че-че» — слышится сверху! И сразу подхватывают, заливаются мои приманные. Летят! Чечетки?! Приникаю к отверстию в травяной сетке. Сядут или не сядут? А перекличка все слышнее, вот уж близко, близко они. Пятерка беловатых птичек вдруг садится на ветки дерева.