Прихожу я обратно — захлопнут самолов и прыгает в нем самец тростниковой овсянки… «Ах, незадача, вспугнул ведь он теперь дубровника». Выпустил я тростникового «воробья». Снял самолов. И как раз дубровник на березку прилетел. «Нет, — думаю, — все равно я тебя дождусь. Лучком поймаю». Скорее, скорее лучок вместо самолова поставил, шнур привязал, огляделся — некуда мне спрятаться.

Только грива кустов у прикорма, а дальше ровное болото. Нечего делать, отошел я шагов на десять со шнуром и лег под кусты. Хоть и не видно лучка, зато дубровника сквозь ветки вижу и, если он вниз юркнет, я тотчас приподнимусь и дерну шнур. Часа два я так лежал под кустами. А дубровник то поет, то улетит, то снова объявится. Закоченел я совсем в сырой траве, уже уходить надумал. Вдруг птичка кончила петь, поцыкала тихонько, повертелась — и вниз. Стал я на руках приподниматься, чтоб увидеть ее, а в это время что-то тихо так около рук «о-с-с-с». Поглядел. Нет, ничего. Снова приподнимаюсь — и опять «с-с-с-с». Вижу, дубровник на точке клюет. Дернул шнур. Есть! Соскочил — и к добыче. Когда распутал, посадил в кутейку дорогую птицу, подумал, а что это там, под кустом, сипело, жук, что ли, какой. Пошел поглядеть. На самом том месте, где я лежал, еще одна змеища огромная свернулась, голова настороже, и язычок черный полощет. Так меня всего и ободрало с ног до головы. Вот кто сипел. Как она меня не клюнула, до сих пор удивляюсь, почти в обнимку лежали.

Вовремя пойманный спокойный дубровник запевает иногда в тот же день. Загнездившиеся птицы песни не дают и могут погибнуть. Следовательно, добывать дубровников надо лишь в последние майские дни. В клетке птичка поет в течение мая-июня. Обжившийся дубровник петь начинает с марта и поет до июля с небольшими перерывами. Корм зимой — зерновая смесь наполовину с «соловьиной». 2–3 мучных червя обязательно. Летний корм с добавлением свежих муравьиных яиц и рубленой зелени. Не перекармливайте птичку, она склонна к ожирению. Полная линька идет поздно, в октябре. В марте у самцов бывает частичная линька головы, сероватое осеннее перо заменяется кофейным. На плохом, бедном корме цвет грудки у птиц тускнеет. Клетка дубровнику должна быть первого номера, с мягким верхом обязательно, птицы часто вскидываются вверх и в жесткой клетке разбивают надклювье.

К вопросу о ловле добавлю, что иногда дубровник идет в западню на приманного, но далеко не каждый.

Из бойкого лесного племени синиц одна белая лазоревка — подлинно болотная птичка. На Урале и в Сибири она попадается, хотя и не часто, а в Европейской России исключительно редка.

Необыкновенная, снежно-белая, с голубым хвостом, серой спинкой и голубыми крыльями, она несравненна по красоте и миловидности. Недаром народное название синицы — «князек» — как бы подчеркивает ее исключительную стать.

Князек — житель заболоченных речных урем и лесистых озерных пойм с камышом и рогозом. Есть она также в лиственном ольховом чернолесье и болотных торфяных сосняках.

Гнездятся и выводят птенцов лазоревки в глубине болот, в дуплистых гнилушах-ольхах. К осени выводки выходят на края большого леса, залетают иногда в городские парки, но долго здесь не задерживаются. Зимой отыскать лазоревок может лишь очень знающий охотник. Птички сбиваются на зиму в теплые и обширные тростники. Можно пройти в двух шагах от птички и не заметить ее, тихо ползающую, перелетающую по стеблям рогоза и полым метелкам камыша. В это время лазоревки молчаливы. Редко-редко раздастся где-нибудь их переливчатый крик. Белая с голубым окраска так хорошо сливается с занесенными снегом тростниками, с комочками снега, синего в тенях. Вероятно, отсюда сложилось неверное мнение, что лазоревки откочевывают. Мнение это основано на домыслах. Надевая пойманным синицам медные проволочные колечки, я с точностью абсолютной установил, что выводки князьков лишь меняют одно место обитания на другое и далеко от гнездовий не уходят.

Лазоревка редко идет в западни на других синиц. Ловить ее нужно на белую же лазоревку, в крайнем случае, на лазоревку зеленую, крик которой почти тождествен.

Впервые я поймал князька в окрестностях разъезда Гать, что в 30 км от Свердловска. Был там хорошо оборудованный точок на стыке овсяного поля и лиственной опушки. Слева шла железная дорога, а за нею как раз и начиналось лесное болото, из которого прилетали разные диковинные птички, вроде щуров, сорокопутов и рогатых жаворонков. Лазоревок тогда я знал лишь понаслышке и по книгам, никто из местных любителей их не имел.

Я хорошо запомнил темный ноябрьский день. Все кругом уже стояло в нежном неосевшем снегу. Пасмурный вьюжный свет разливался по-над землей, над молчаливым лесом и полями. Я поймал с утра двух густо-красных снегирей и одного серого, сибирского. Можно было кончать ловлю, но я почему-то медлил. Не хотелось уходить из этого первозимнего леса, такого присмиревшего и печального, но еще не вымороженного до нелюдимости долгой зимой.

На току, покрытом пухом пороши, стояли в клетках приманный снегирь и синица-гаечка. Вдруг синица призывно запищала, а из-за линии, низом, перелетела к току странная бело-голубоватая пятнистая птичка. Она покрутилась на голом березовом кусте и сразу кинулась в ток.

Я едва успел дернуть шнур и через мгновение стоял над сетью, разглядывая невиданную белоголовую пташку. Синяя полоса через глаз подсказала мне, что это лазоревка. Но какая? Князек! Белая лазоревка!!

С великой осторожностью я распутал добычу и, чтобы не выпустить как-нибудь, сунул руку с вцепившейся в пальцы синичкой подальше за пазуху. Потом выпустил снегирей, еще затопчут красавицу, и посадил лазоревку в носилку. Теперь я торопился на разъезд, беспокоясь, как бы доставить птичку живой и невредимой. Охотник я тогда был неважный: ни мучных червей, ни муравьиных яиц в запасе у меня не было.

Дома высадил лазоревку в матерчатую куролеску, надавил кедровых орехов, семечек, конопли, поставил баночку с моченным в молоке хлебом. В кухне на русской печи нашлось с десяток полудохлых зимних мух. И они пошли в дело.

На другое утро, едва рассвело, я с тревогой заглянул в смотровое окошечко. Птица прыгала по жердочкам как ни в чем не бывало. Вот схватила орешек, зажала в лапке, стала быстро, толково долбить, отщипывать желтоватую масляную мякоть. Она ела с видимым удовольствием.

Три года прожила у меня эта лазоревка и была выпущена в тех же местах, где поймана. Я не встречал птички более умненькой и занятной. Как отлично она знала свою клетку, как забавно охотилась, летая по комнате за мухами и мелкой серой мошкарой в цветочных горшках!

Кормил я лазоревку хлебом в молоке, кедровыми орехами, семечками, сырым мясом, вареной картошкой. Летом в корм до половины примешивались свежие муравьиные куколки. Такой корм можно рекомендовать для всех князьков. На одних орехах или хлебе у лазоревки развивается болезнь глаз, подробно описанная в разделе о зябликах. Спасти заболевшую птичку очень трудно. Если болезнь не зашла слишком далеко, надо полностью исключить зерновой корм, давать больше мучных червей и сырого мяса, мотыля, мормыша. Воспаленные веки глаз смазываются слабым раствором марганца.

По качеству песни белая лазоревка относится к плохим, содержат ее лишь ради исключительной внешности. Клетка этой синичке нужна с частой решеткой, можно с мягким верхом или ящичная. Князек хорошо уживается в садках со всеми птичками. При садочном содержании неплохо повесить синичке берестяную дуплянку, в которой птица будет спать и прятаться. Самцы князьков отличаются несколько большей величиной и яркостью окраски. У молодых неперелинявших синичек на голове сероватое круглое пятно. Иногда в первый день лазоревка не берет корма. В таком случае надо накормить ее насильно, как указано в разделе о свежепойманных птицах.

Уже на 2-3-й день упрямая птичка начнет есть сама.

Говоря о синицах, живущих в болотных местах, не могу не упомянуть маленькую перелетную синицу-ремеза, совсем не известную птицеловам, но достаточно описанную всюду из-за своих странных гнезд, свитых из пуха и волосков, наподобие кошелька или варежки, пенькового цвета.