И по сей день над водой около острова Влиланд можно увидеть железную конструкцию, так называемую Башню Бекера, сооруженную одним из тех, кто пытался овладеть золотым кладом.

Но еще более знаменитым памятником является колокол с «Лютина», о котором уже упоминалось.

В него по традиции звонят всякий раз, когда поступают какие-либо важные сообщения. Один удар — это предвестник беды. Глашатай медленно зачитывает текст, переданный по телетайпу. Обычно это сообщение о смерти кого-либо из королевского дома или о постигшем страну стихийном бедствии. Два удара — все знают: пришли добрые вести — в порт вернулся корабль, считавшийся погибшим, или кто-то из капитанов совершил нечто героическое, а может быть, на фирму пожаловала сама королева. Но вот прозвучали три удара — они отдаются погребальным звоном и означают, что зафрахтованный фирмой корабль никогда уже не вернется в порт приписки и владелец судна может получить в кассе «Ллойда» чек на сумму страховки.

И возможно, кое-кому в этот момент вспоминаются слова английского поэта XVII века Джона Донна:

Некоронованной владычицей заморских земель в XVII веке была нидерландская Ост-Индская компания. Ей подчинялись тропические острова и архипелаги, откуда вывозили товар, ценимый дороже золота: корицу и перец, гвоздику и мускатный орех, имбирь и сандаловое дерево. Компания возникла в 1602 году — через год после плавания адмирала Оливера ван Ноорта к Островам пряностей. Это было первое голландское и четвертое по счету (после Магеллана, Дрейка и Кавендиша) морское кругосветное плавание. Ван Ноорт вернулся в Роттердам в 1601 году. И сразу же по его следам устремились купцы Ост-Индской компании. Одна из их баз, где были созданы фактории, находилась на острове Ява в городе Батавия (нынешняя Джакарта, столица Индонезии). Очень скоро голландские корабли освоили маршрут от Амстердама до Батавии. Сюда из Европы доставляли, помимо товаров для продажи и обмена, оружие и деньги. И то и другое необходимо было, чтобы успешно вести борьбу за новые земли с конкурентами — англичанами, португальцами и испанцами.

Именно такой груз должна была доставить на Яву «Батавия» — один из самых больших кораблей Ост-Индской компании. Судно имело 40 с лишним метров в длину, 12 в ширину, столько же в высоту, от верхней палубы до киля. На борту было свыше 500 человек — экипаж, солдаты, пассажиры. А в трюмах, помимо пушек и оружия, находились ткани, вино и прочие «мелочи» — всего шестьсот тонн. В том числе и деньги для выплаты жалованья служащим компании и на покупку пряностей. Двенадцать больших сундуков, полных серебряными монетами на общую сумму 250 тысяч гульденов. И еще — сундучок с драгоценностями. Среди них две особо ценные: камея из агата, когда-то принадлежавшая Константину, византийскому императору IV века нашей эры, и агатовая чаша той же эпохи. Еще недавно она была собственностью великого художника Рубенса, и он, видимо, продал ее компании. Все это содержимое сундучка с драгоценностями предназначалось для индийского султана Джахангира и других восточных владык. Среди пассажиров «Батавии» были чиновники, купцы, служащие компании, их семьи и дети.

В конце октября 1628 года корабль вышел из Амстердама. Это было его первое плавание и, как окажется, последнее. Капитаном на «Батавии» был Ариен Якобс, но возглавлял плавание командор Франциск Пельсерт — доверенное лицо Ост-Индской компании, один из ее высших чинов. Несмотря на сравнительно молодой возраст — тридцать пять лет, ему поручили командовать экспедицией и доверили ценный груз. Пельсерт был спокоен за ценности на корабле. За те тридцать лет, что прошли со дня основания Ост-Индской компании, на ее кораблях ни разу еще не было случая, чтобы кто-то попытался поднять бунт и захватить груз. Что касается «внешнего врага» — пиратов, то «Батавия» вполне могла постоять за себя. Ее грозное вооружение гарантировало безопасность. И тем не менее, как окажется, путешественникам было чего опасаться. Угроза притаилась на самом судне.

Надо сказать, что капитан Якобс был опытным мореходом, но человеком, наделенным многими пороками. Был дебоширом; когда выпивал — а это он любил — становился своенравным и драчливым. По отзывам современников, джин — то есть «можжевеловая водка казалась ему нектаром, а от выражений, слетавших с его уст, приходили в смущение даже колониальные солдаты».

Неудивительно, что вскоре между капитаном и Пельсертом возникла взаимная неприязнь. Тем более что очень скоро после того, как вышли в море, Пельсерт начал подозревать капитана в коварных замыслах. И, как окажется, был прав. Капитан замыслил недоброе. Однако прямых улик у Пельсерта пока что не было. Рассчитывать на преданность всей команды он не мог. Положиться можно было только на тридцать солдат и нескольких служащих компании. За капитаном пошли бы, как предполагал Пельсерт, часть матросов и Иероним Корнелис — старший представитель компании, третий по рангу на «Батавии», человек щуплый, с тихим голосом и вообще малоприметный.

Здесь необходимо сказать о том, что на корабле нашлось и «яблоко раздора» — золотоволосая красавица аристократка Лукреция Янс, ехавшая к мужу на Яву в сопровождении служанки Жанте. Капитан Якобс, бывший к тому же и ловеласом, обратил на нее внимание, но дама отвергла его ухаживания. Она явно симпатизировала галантному Пельсерту и не обращала внимания на грубого капитана. Тем самым разжигала его ревность. Еще меньше она замечала Иеронима Корнелиса.

Плавание продолжалось, и угроза бунта на судне все возрастала. Мысль захватить корабль с ценным грузом возникла у капитана и его сообщников еще в начале плавания. Они рассчитывали, завладев судном, перейти на службу к португальцам, то есть к тому же совершить измену. Можно предположить, что пренебрежение Лукреции, то, что она отвергла домогательства капитана (он вскоре утешился с ее служанкой) и с явным презрением относилась к Иерониму Корнелису, только ускорило намерение заговорщиков захватить корабль. Причем коварный Корнелис распустил слух среди экипажа, что Лукреция ведьма, и подговаривал матросов вымазать ее дегтем и обвалять в перьях. А капитан даже предложил порезать ей лицо бритвой. Все это они затеяли для того, чтобы спровоцировать Пельсерта и тот был бы вынужден принять суровые меры против матросов, которым поручили эту операцию. Если бы это произошло, то, как рассчитывали организаторы провокации, за матросов вступились бы остальные члены экипажа и тогда перевес в живой силе окажется на их стороне.

«Батавия» обогнула мыс Доброй Надежды. Здесь ее и корабли сопровождения застал жестокий шторм. Он раскидал суда, и они потеряли друг друга. Дальше «Батавия» плыла, как говорится, в гордом одиночестве. Минуло восемь месяцев со дня ее отплытия из Амстердама. Цель плавания — город Батавия — была близка. Заговорщики, понимая, что время работает против них, решили действовать. Вечером, когда Пельсерт ушел к себе в каюту, матросы, по наущению главарей, ворвались в каюту Лукреции (дверь им открыла Жанте) и, надругавшись над ней, вымазали дегтем и пухом. А дальше произошло вот что. О случившемся Пельсерту доложил священник. Пельсерт был в этот момент болен и лежал у себя в каюте. Но он встал с постели и вызвал стражу. Пока он дошел до палубы, солдаты уже разогнали матросов, а женщины пассажирки помогли Лукреции вернуться в каюту.

Пельсерту было ясно, что зачинщиком всей этой истории был сам капитан, хотя он и категорически отрицал свою причастность к происшедшему. Он заявил также, что плыть осталось еще шестьсот миль и нет надобности впередсмотрящему сидеть на фок-мачте — впереди безбрежный океан. События той же ночи показали, как глубоко ошибался капитан.