— Какого черта, ты делаешь, парень?

И когда, раздражение охватило тебя так, что еще секунда, и ты бы зарядил ей молотком между глаз, чтобы только стереть с ее лица это коровье выражение, она что-то такое почувствовала. Почувствовал и ты. Это как маленькая голубая искорка, что проскакивает между двух оголенных проводов под напряжением. Короткое замыкание, вот что это такое. В то мгновение, эта искорка понимания пролетела между вами, и она испугалась. Поверь, парнишка-Сергей, эта сучка боялась тебя, и вы оба знали это.

Она попятилась, не сводя с тебя глаз, а ты стоял, крепко сжимая молоток, который на мгновение стал продолжением руки, и все твои мысли, они ведь были не о том, как ты будешь сколачивать эту гребаную лестницу. О, парень, ты думал совсем о другом.

(Как было бы хорошо врезать ей так, чтобы она навсегда прекратила эти свои штучки!)

Как ни крути, толстая сука озаботилась заиметь свои маленькие секреты. Это было видно по ней. Она холила и лелеяла их, даже не соображая своим маленьким умишком, что все ее тайны не ценнее высушенного рыбьего пузыря. Сдави его хорошенько, и он лопнет, выпуская наружу застоявшийся, зловонный воздух.

Точно, парень — лопнет, как пить дать!

(Потерпи, дорогая, мы еще вернемся к твоим секретам, секретикам, секретишкам…)

Он вывалился из шкафа, и бросился к ней, чтобы вырвать эти секреты из груди. Подумать только — эта глупая сучка завизжала дурным голосом.

— Сереженька, Сережа… — мать твою так! Ничего, мы еще славно повеселимся, поверь существу, что живет в шкафу, что живет в каждом из нас…

Сергей остановился, улыбнувшись. Потянулся, так, что захрустела шея. Он не помнил, что ему снилось, впрочем, это и не важно. Важно то, что женушка, так и не дала досмотреть сон до конца…

Утром, при свете, он дождался, когда Надежда уберется из спальни, и заглянул в шкаф. Скользнул взглядом по полкам, на секунду зацепился взглядом за вещи жены, что томилось на них (прокладки, трусики, — все эти женские штучки, хе-хе), и закрыл дверку. Там не было ничего, что могло напугать, только ввести в легкую краску мужчину, не привыкшего копаться в ажурном белье. То, что действительно могло вызвать испуг находилось снаружи.

Три тонких царапины.

Они были чуть видны, и бросились в глаза только сейчас. Сергей замер, чувствуя, как сгущается тишина спальни. Где-то внизу супруга тарахтела посудой, а он стоял, не в силах отвести взгляд.

Три тонких царапины испортили лакированную поверхность.

(Острые когти существа, которое спешило убраться назад, в спасительную темноту шкафа, как только вспыхнул свет, и немного стихли истеричные вопли этой жирной суки)

Три маленьких, почти не заметных царапинки — да мало ли что могло оставить их. Возможно, царапины были там еще до того, как Ждановы перебрались в фамильное гнездышко. Возможно, дедушка перетаскивал шкаф, и открывшаяся дверь за что-то зацепилась. Возможно… да все что угодно, и не стоит искать сложных ответов на простые вопросы.

Не стоит усложнять жизнь себе и окружающим, отвлекаясь на разные глупости. Впереди еще много долгих дней и приятных ночей. А теперь вперед, за работу…

Сергей спешил доделать все свои дела. В конце концов, он славно поработал. И теперь торопился, поскольку остался один маленький пустячок. Так, пустая формальность. Навести порядок в погребе. Почему-то у него так и не дошли руки расставить банки и прочее дерьмо по гребаным полкам. Сегодня, он займется этим, тем более что Надежда с самого утра упорхнула к мамочке.

Решительным жестом Сергей откинул штору и вошел в тамбур. Остановился на миг. Три двери, три разных мира. Та, что слева — второй вход в ванную (раньше ванная и туалет были раздельными, но потом дед разломал перегородку, чтобы никто не шастал в темном тамбуре, не разносил пыль по дому), прямо впереди омшаник (о, он действительно полон разных чудес, были бы только желание и время копаться в них!), и справа набольшая дверь, ведущая в погреб.

Выбор за тобой, малыш.

Сергей потянул дверь, и шагнул во тьму погреба. Нащупал руками допотопный выключатель. Под потолком зажглась покрытая пылью лампочка. Ее света хватало лишь, чтобы осветить половину погреба. Дальняя сторона, уходила в темноту. Сергей окинул взглядом полки. Те, что находились у стены, крепились к ней огромными, ржавыми штырями, вбитыми между каменными блоками, и были сделаны из поперечных деревянных брусьев, к которым прибили широкие, плохо струганные доски. На полках томилось разное барахло. Какие-то коробки, банки, пакеты, свертки, — в общем, все, что душе угодно. Сами полки обильно покрыла плесень, удивительно как гниловатая древесина могла держать на себе такой вес.

Сергей прошел вдоль стены, отмечая взглядом каждую мелочь. Вон отсыревшая коробка, сквозь прорехи которой выглядывают проржавевшие шляпки гвоздей. Чуть дальше моток войлока, перевязанный зачем-то медной проволокой, стопка стелек для сапог, вложенные одна в другую целлулоидные баночки из-под плавленого сыра, картонные коробочки для зубного порошка, пеньковая веревка, спутанная в один неряшливый узел, и множество других сокровищ, половину которых можно было, не глядя выбросить ко всем чертям, чтобы освободить немного места, на прогнувшихся от тяжести досках.

Полки вдоль дальней стены погреба были заставлены пустыми трехлитровыми банками. Сергей придирчиво осмотрел стеклянное войско. Зачем-то поправил банку, как будто от того стоят ли банки ровными рядами, или нет, зависело что-то важное, важнее даже того, ради чего он пришел сюда.

А… собственно, зачем он пришел в погреб на самом деле?

Все это дерьмо про наведение порядка можно было смело откинуть к такой-то матери. Что-то тянуло его сюда, умоляло посетить мрачный, сырой закуток.

Это ночной ветер поет призрачную колыбельную.

Это луна подпевает ему серебряным голосом.

Это существа, замурованные в толстых стенах дома, пытаются разговаривать с тобой.

Это неведомый бог, живущий в подвале, зовет каждую ночь к себе…

Сергей вздрогнул. От дальней стены внезапно потянуло холодом. На секунду, ему даже показалось, что слабо звякнули банки.

(Кто живет в тайном закуточке, существует во тьме, рождая шорохи, прислушивается к чужим шагам, сатанея от того, что не может добраться до влюбленной парочки, нарушающей его священный покой одним своим существованием?)

Когда Сережка был маленьким, он любил заглядывать сюда. Стоял, ежась от холода, вдыхая запахи, вслушиваясь в тишину, иногда ему казалось, что нет никого, за той, дальней перегородкой, что так раздражала, иногда же, что-то оживало там, за деревянным щитом, неуклюже ворочалось, сопело, и Сережка, повизгивая от страха пулей вылетал из погреба, чтобы все равно вернуться вскоре в благословенную сырость, и стоять истуканом, пугаясь собственного дыхания, пытаясь хоть как-то прикоснуться к тайне.

Что было там, в самом темном уголочке дома?

Сережка был готов часами вглядываться в зловредную темноту, стоя на коленях в прихожей, пытаясь поддеть непослушную крышку, но тьма как никто другой умела хранить секреты. Она словно издевалась, манила своей неприступностью.

— Хей, малыш — пела тьма. — Всему свое время, а пока подрасти немного, чтобы мы могли говорить на равных. Сейчас же мне не хотелось бы причинить тебе боль, вернее хочется, и даже очень, но я думаю, мы и так, рано или поздно встретимся с тобой, и все будет просто чудесно…

— Да, малыш — шептали стены, волшебные стены дома (иногда Сережка представлял, что дом этот — вовсе не дом, а замок, полный разных разностей, и странные существа, замурованные в толще стен, лишь малая часть этих чудес) — все будет просто великолепно…

Существа поют тонкими, серебряными голосами. Они поют о том, как выберутся однажды наружу, и прикоснутся к долгожданной, заветной плоти маленького, непослушного мальчишки, что смеет нарушать священный покой дома.

— Подожди, проказник — поют они. — Мы еще доберемся до тебя, ты ощутишь силу наших объятий, и пусть это станет последним, что ты почувствуешь, все равно мы останемся вместе, и пока твое маленькое тельце будет остывать, мы расскажем о далеких, других мирах, чудных временах и бесконечных дорогах, что ведут из ниоткуда в никуда, о том, как тоскливо и одиноко в холодных стенах, о том, как хочется ощутить вкус крови на растрескавшихся губах, о том, как прекрасно вернуться назад, в те счастливые времена, когда все было взаправду, не было лжи и обмана, а если и было, то самую малость, — чтобы не огорчать маленького, непослушного мальчишку, который вообразил себе, что, может прикоснуться к тайне.