Так скажи, парень, разве мертвые морщины осени дороже чудной весны? Разве снежная вьюга, что пытается забрать тебя в костлявые объятия лучше теплого летнего утра?
Нет, парень, и мы знаем это наверняка. Тебя просто надули. Обвели вокруг пальца. Сделали из тебя дурака.
И если, умываясь золоченой, осенней пылью, стоя в кромешной тьме (на самом деле солнце пронзает ее огненными стрелами, изо всех щелей, но тебе все равно — твои глаза закрыты) на старом чердаке, по колено в пыли, втягивая ноздрями, ароматы детства, что нахлынули ниоткуда, ты возразишь, что все это полное дерьмо, то я скажу тебе, малыш — ты пытаешься обмануть самого себя. Если же ты и дальше будешь стоять на своем — ты и вправду дурак!
Сергей покачнулся. Он улыбался, и голоса говорили с ним. Они убеждали, нашептывали в уши, а он слушал. Он улыбался и слушал.
И когда он, наконец, открыл глаза, то увидел, что тьма ушла. Из полумрака проступили очертания чердачной коморки. Сергей пошел вперед, углубляясь в прошлое, огибая кучи хлама, вообразившего себя чем-то важным и нужным. Он вошел в следующую комнатушку. Теперь он понял, почему дедушка разгородил чердак, сотворил некое подобие лабиринта. Каждая комната содержала в себе что-то нужное, присущее только лишь ей одной.
В следующей комнате стоял шкаф. Невероятно, как ему удалось попасть сюда? Кто сумел затащить на чердак это громоздкое чудовище. Шкаф был огромен, в рост Сергея. Он весь раздулся, словно вещи, его переполняющие так и норовили выбраться наружу, чтобы не тесниться в некогда лакированных стенках.
Сергей попятился. В голове зазвучали тысячи колокольчиков.
(Колокольчики висели над дверью, и каждый раз, когда кто-нибудь входил или выходил из дома, они звонили чистыми переливами серебра)
Потом колокольчики стихли, и в голове осталась только одна мысль:
— Нет, только не это, пожалуйста, не надо…
Дверь шкафа чуть дрогнула. Сергей отступил, и уперся спиной в фанерную стенку.
(Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…)
Нет, малыш, если уж ты вздумал пройтись по чердачным комнатенкам, придется немножко потерпеть. В самом деле, нельзя же перебирая четки, пропустить пару-тройку бусин. Вдруг они окажутся самыми нужными?
Что-то заскреблось там, в шкафу. Звук был тихий, настойчивый. Словно что-то ожило вдруг там, и теперь в нерешительности скребло длинным острым когтем дверку шкафа, раздумывая, стоит ли вылезти наружу, чтобы задать приличную трепку парнишке, что вжался в фанерную стенку, наивно надеясь на чудо. Надеясь, что его минет чаша сия.
(Наверно, мне все же придется выбраться ненадолго из этого уютного шкафа, не так ли, Сереженька?)
— Нет… — Прошептал Сергей.
(Нет?)
— Нет!!!
(Ну-ну, паренек. Не стоит так волноваться. Самое плохое, что может сейчас случиться с тобой — смерть. Долгая, мучительная, хе-хе…)
Словно решившись, существо, сидящее в шкафу, слегка толкнуло дверку шкафа. Та недовольно скрипнула. Существо повторило попытку. Дверь наполовину открылась.
Еще немного и…
(Смерть, страх, ужас — что еще пожелать тебе парнишка-Сергей?)
Огромная костистая лапа схватилась за краешек дверки. Существо выбиралось из шкафа. Оно недовольно сопело, путалось в вещах, чуть слышно бранилось, наполняясь чудовищной яростью, чтобы выплеснуть ее потом на молодое тельце, что испуганно жалось в угол.
Сергей закрыл глаза.
(Молодец парень, это лучшее что ты можешь сделать здесь и сейчас. Не думаю, что это сможет помочь, но что еще остается делать, когда страшило готово заполучить тебя на обед?)
Существо из детства. Вспоминая о тех славных деньках, было бы несправедливым умолчать о нем, существе из шкафа.
Оно ушло однажды, холодным осенним днем, (Сережка не помнил точно) чтобы никогда больше не возвращаться. Хотя нет — оно ушло после того, как гроб с дедушкой опустили в землю, и Сережка, до конца выполнивший свое обещание, заснул, наконец, спокойным детским сном.
Оно уходило и возвращалось. Вспомни, как однажды в один, приятный Новогодний вечер, оно скреблось рядом с тобой, царапая когтями неровную кирпичную кладку колодца.
(Сережа, Сереженька…)
Оно хрипло сопело, не решаясь протянуть лапы, словно было не готово прорвать тонкую пленку, что отделяет холодную, снежную реальность, от вязкой мути кошмара.
(О, Сережа, ты не забыл, благодаря кому, сумел выбраться из колодца? Мой голос помогал, заставлял двигаться, лезть вперед, не взирая на сумасшедшую боль в бедных, переломанных ножках…)
Существо ворвалось в его жизнь. Когда? Он не помнил точно.
(Не зли меня парень. Теперь самое время порыться в своей дырявой башке…)
Отец. Да, отец… Это было как-то связано с ним. Отец ушел однажды из Сережкиной жизни, покинул ее, оставив взамен существо.
Да, это существо — оно осталось вместо отца, чтобы вот так же мучить его, не давать нормально вздохнуть, каждый раз заставляя замирать от ужаса, когда, скрипнув, приоткрывалась дверка шкафа.
Существо жило в шкафу, и каждую ночь, Сережка ждал, что оно появится вновь.
Существо выбиралось. Сергей явственно слышал, как оно стряхнуло старое пальто, и выругалось вполголоса.
(Сейчас, парень, сейчас, — потерпи немного. Извини, что заставляю так долго ждать, но, черт возьми, в этом шкафу столько барахла!)
Вот раздался тихий скреб-поскреб. Острые когти существа царапали пол. Оно сытно рыгнуло, и направилось к нему. Сережка, не открывая глаз (все, что угодно, лишь бы только не видеть это мерзкое существо) пополз на карачках, туда, где ему казалось, был выход. Он полз, ощупывая руками пол, отбрасывая разный хлам, что услужливо попадался под руки. Существо догоняло. Оно методично жевало челюстями, пережевывая глину, плямкало, недовольно сопело, трещало косточками, очевидно засидевшись в старом шкафу.
Сережка полз, тихонько подвывая от страха. А еще он чувствовал, как время повернулось вспять, и одежда, что до сих пор была вполне удобной, стала обвисать на теле, словно мешковина, рукава рубашки удлинились, и мешали ощупывать путь, штанины болтались, словно какая-то злая сила разорвала их, а старенькие, но достаточно крепкие любимые кеды, оказались подобны калошам, что так и норовили слезть.
(Черт, малыш, тебе не кажется, что дело не в одежде, а в маленьком, испуганном, синюшном от ужаса, детском тельце?)
Больно уткнувшись головой в какую-то преграду, Сережка разлепил глаза. Путь, который был совсем близок, теперь отдалялся все дальше и дальше, по мере того, как он сам становился меньше.
Существо же, между тем, не думало отставать. Сережка не видел его, меньше всего на свете ему хотелось бы сейчас повернуть голову и обжечься об яростный взгляд существа. Его огромные глазищи светились в темноте, и кровавые отблески ложились на кучи старья, придавая им неприятный, зловещий вид.
Сережка пополз быстрее. Он обогнул щит, и вдалеке увидел контур двери, ведущей на голубятню. Только бы добраться до нее, а там…
(А что там, малыш? Ты пронесешься сквозь голубятню, оставив пыль оседать в маленьких ящичках, в которых когда-то голуби высиживали голубят, и остановишься у входа на чердак. В последний момент ты успеешь притормозить, ухватившись обеими руками за косяк, поскольку за дверным проемом, не окажется спасительной лестницы, и если ты, парень, думаешь, что полетишь, словно человек-птица, то ты глубоко ошибаешься, поверь. Нет, ты, конечно, полетишь, но только не вверх, а вниз, с пронзительным криком…)
Все что угодно, только бы убраться с этого чердака!
Ползти, не решаясь встать, боясь оглянуться. Ползти, срывая ногти, ползти, ударяясь головой и плечами о множество препятствий, которые даже не встречал, когда пробирался в глубь чердака, а теперь они вылезли из ниоткуда, чтобы нарочно мешать. Ползти, завывая, позабыв обо всем на свете, крича, умоляя, плача, но ползти…
Заветная дверь — она уже совсем близко. Казалось, протяни руку, и спасительный свет зальет каморку, заставив убраться проклятое существо. Оно уберется ко всем чертям, недовольно ворча, и тебе будет насрать на то, что оно осталось голодным, ты будешь стоять на голубятне, напрасно пытаясь восстановить дыхание, все еще не веря, что все обошлось, и осталась только одна проблема, как спуститься вниз.