В ситуативности рассказов совмещается вариативное разнообразие и общая концептуальная цельность.
На эту черту бунинских “Темных аллей” обратил внимание секретарь писателя А. В. Бахрах, записавший в своей “Черной тетради”:
«Переводя бунинскую “Натали”, вдруг заметил, что при невероятном богатстве образов, красок (и именно – цветов), а это особенно становится выпукло при работе над переводом, ибо очень его затрудняет, у него порой наблюдается, как-то вопреки богатству словаря, известная словесная бедность, т. е. одни и те же слова, эпитеты, подчас даже группы слов повторяются по несколько раз. Он не ищет синонимов с умыслом, на подобные изыски ему наплевать, но для французского уха эти повторы неприемлемы»
(Лавров 1989: 178).
То, что А. В. Бахрах отметил на уровне стилистическом, обнаруживается и на уровне общей ситуативности рассказов, поэтому, думается, причина повторов не в “изысках” и не в “наплевать”, а в особенностях авторского сознания, которое обращено к одним и тем же жизненным ситуациям, к одним и тем же эмоциональным состояниям.
В общей ситуативности, в структуре конфликтов, в одинаковом трагическом финале рассказов – во всех этих моментах художественного целого – воля автора проявляется наиболее отчетливо.
В ином аспекте – автор и персонаж – она присутствует в “снятом” виде, зато рассмотрение самой проблемы позволяет увидеть новые черты авторского сознания и стиля писателя.
§ 10. Автор и персонаж-мужчина
10.1. Тип мужчины – тип видения
Несмотря на эскизность образов мужчин, тот факт, что от их лица ведется повествование, что они по возрасту, по социальному положению так же разнообразны, как и женщины, хотя выписаны менее основательно, – побуждает меня обратить на них самое пристальное внимание, понять их положение по отношению к автору и героиням.
В рассказах преобладает тип мужчины культурно-интеллигентской среды, близкой писателю: мужчины-дворяне, военные, писатели, поэт, художник.
Персонажи-мужчины даны в разных словесно-субъектных условиях: в формах повествования от третьего лица и от лица персонажа-рассказчика. Но ни социальные, ни профессиональные, ни собственно поэтические условия воплощения образов, как будет видно далее из примеров, не существенны.
Имеет значение разве что возраст персонажей. Если основную тему рассказов определить как любовь, то через мужчин разных возрастов показаны различные фазы постижения мужчиной женщины: пробуждение влечения к женщине, “потеря невинности” (“Начало”); первая любовь, первая близость с женщиной (“Зойка и Валерия”); зрелая любовь молодого мужчины (“Муза”, “Визитные карточки”, “Генрих” – и многие другие рассказы); любовь в конце жизни, любовь пожилого мужчины как прекрасное воспоминание или яркая зарница перед смертью (“Темные аллеи”, “В Париже”).
Но во всех случаях – кто и какими бы ни были мужчины – мы имеем дело с одним типом видения женщины. Это видение страстное, чувственно-эстетическое, видение женщины одетой и обнаженной – и прежде всего женщины в ее “телесности”.
Видение это чаще всего дано как воспоминание о восторженно-горестном, прекрасно-трагическом моменте прошлого.
Отмечу особо: я не беру идеологическое наполнение ни образов, ни “концепции любви” в “Темных аллеях”, потому что, с одной стороны, об этом уже много написано, а с другой, данный аспект исследования поставил бы меня в позицию интерпретатора “смыслов”, “мотивов”, что не входит в мою задачу.
Пробуждение типично авторского видения женщины показано в рассказе “Начало”, взгляд двенадцатилетнего гимназиста прикован к женщине-попутчице в поезде.
“…И все глядел, глядел остановившимися глазами, с пересохшим ртом на эту мальчишески-женскую черную голову, на неподвижное лицо, на чистой белизне которого так дивно выделялись тонкие черные брови и черные сомкнутые ресницы, на темный пушок над полураскрытыми губами, совершенно мучительными в своей притягательности, уже постигал и поглощал все то непередаваемое, что есть в лежащем женском теле, в полноте бедер и тонкости щиколок, и с страшной яркостью все еще видел мысленно тот ни с чем не сравнимый женский, нежный телесный цвет, который она нечаянно показала мне, что-то отстегивая от чулок под фланелевым платьем”
(5: 409–410).
Так же видят женщину и все другие персонажи.
В рассказе “Темные аллеи” – пожилой офицер:
“ – Ах, как хороша ты была! – сказал он, качая головой. – Как горяча, как прекрасна! Какой стан, какие глаза!”
(5: 253).
Мужчина часто восхищен каким-либо движением, порывом души женщины, но почти всегда и прежде всего ее телом.
“Она была бледна прекрасной бледностью любящей взволнованной женщины, голос у нее срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила поднять вуальку и обнять меня, потрясло меня жалостью и восторгом”
(“Кавказ”) (5: 256).
“От нее еще свежо пахло воздухом, и меня волновал этот запах…”
(“Муза”) (5: 272).
“…Он уже ни о чем не думал и ничего не видел – видел только ее распустившийся сарафан, смертной истомой содрогаясь при мысли о ее смуглом теле под ним, о темных родинках на нем”
(“Руся”) (5: 290).
“Я в одну минуту скинул с нее шелковую белую блузку, и у меня, понимаешь, просто потемнело в глазах при виде ее розоватого тела с загаром на блестящих плечах и млечности приподнятых корсетом грудей с алыми торчащими сосками…”
(“Галя Ганская”) (5: 357).
Сознание персонажа-мужчины направлено на женщину и исключительно на женщину. В его мире нет родственных, дружеских, бытовых отношений (так же, как и в мире женщины).
10.2. Мужчина и женщина – взаимовидение
Примечательно, что если женщины всегда изображены в реакции на них мужчин, в реакции на их тело, то обратного взгляда – видения женщиной мужчины – фактически нет.
“Он посмотрел на себя в зеркало: молод, бодр, сухо-породист, глаза блестят, иней на красивых усах, хорошо и легко одет…”
(“Генрих”) (5: 359).
“Я, будучи родом из Пензенской губернии, был в ту пору красив почему-то южной, горячей красотой…”
(“Чистый понедельник”) (5: 461).
“…Он был высок, крепок, – даже слегка гнулся, как некоторые сильные люди, – хорошо одет и в своем роде красив: брюнет того восточного типа, что встречается в Москве среди ее старинного торгового люда…”
(“Визитные карточки”) (5: 310).
Обратим внимание: оговорен только один тип мужской красоты – южная, горячая красота. Именно такой тип мужской фактуры и темперамента дополняется отдельными штрихами в других рассказах: примесь восточной крови у Левицкого (“Зойка и Валерия”), “живой взгляд” (“Натали”).
Своеобразие образной системы “Темных аллей ” заключается не в отсутствии характеров у персонажей-мужчин, а в том, что мужские персонажи являются только условными, поэтически варьируемыми носителями одного авторского взгляда на женщину.
Между мужчиной и женщиной нет диалога, нет взаимовидения. Мужчина – только форма авторского восприятия женщины. Женщина
– объект, в котором реализуется авторское восприятие. Поэтому нет и не может быть в таком соотношении “автора – персонажа – героини” тела персонажа.
10.3. Тело женщины как “другое”
Тело человека постигается нами как тело другого человека, не наше. “Другим” в рассказах является только женщина, женское тело, тогда как образы персонажей-мужчин сливаются в одно, в конечном счете, авторское “я”.
