Вокруг ещё было много солдат. Лишний глаз сейчас им не нужен.

– Долго ли вести ещё будешь.

– Вали-вали, барин, тебе чем дальше, тем лучше.

«Господи, – подумал Яков, – голос-то точно похож, давно ведь не виделись, да и кто он мне, даже не родственник. Когда шум армейской толпы стал еле различим, Яков выбрал подходящую кочку и умышленно споткнулся, как каскадер. Но в полете ему хватило доли секунды, чтобы узнать хоть и давно небритое, но все же знакомое лицо.

– Давай не фелонь, высокобродие, – Василий был на чеку и сразу подстраховал штыком

Яков продолжал лежать лицом вниз.

– Давай, ну же. Вставай, – и Василий нагнулся, что бы помочь связанному.

– Только спокойно, Вася, спокойно, – Яков, не спеша, поджимал ноги, чтобы подняться.

– Чёрт, чёрт, чёрт, – Василия как током шарахнуло.

– Да не дергайся ты, а то заметят, – медленно поднимаясь с колен, Яков продолжал: – Да! Это я – Яков.

– Господи. Как же так, – Василий остановился, и винтовка медленно стала выпадать из его рук.

– Да держи ружье свое и не делай вид, что что-то случилось. Идем вперед, только медленно.

– Хорошо, хорошо, черт меня побери, – Василий приподнял винтовку в горизонтальное положение и, слегка ткнув Якова в поясницу, тихо продолжал: – Никогда не думал, что придется родственника своими же руками. Слышал, что такое случалось на этой войне, но чтобы самому выпало – не верил. Вот те на.

– Я же не родственник.

– Да, но сестродержатель, так сказать. Фрося теперь жена моя. Щас пойдем и все объясним командиру. Не могу я в тебя стрелять.

– Да пойми ты, другого поставят и мне каюк. Нет! Уж лучше свой, по-родственному.

– Не смогу я.

– И не нужно. Ты только пальни чуть вверх и вправо. А я в ямку и упаду.

– Вот черт, задачка какая, и трибуналом пахнет, и тебя, кроме меня, никто не спасет, – мысли в голове крутились как пчелиный рой, а до дерева оставалось уже не далеко, – ладно-ладно, щас что-то придумаем. Не спешим. Как там Татьяна? Небось родила?

– Нет уже Тани.

– Как нет?

– Убили её красные.

– Не может быть

– Ну, не красные, а бандиты в их форме.

– Господи, и дерево уже близко, – Василий занервничал: – Ладно, времени у нас нет. Там захоронение, туда стаскивали трупы и ещё, я вижу, несут с вала. Так что ты меня не подводи. Как стрельну, падай в ров и не шевелись, а лучше накройся парочкой мертвых и сиди до темноты. А стемнеет, иди на север. В Винниках тебя знают и прикроют. Моим передашь, что жив. Ефросинья должна рожать. Если я не вернусь, обещай вырастить сына или дочь.

– Хорошо-хорошо. Но ты вернешься, войне уже конец.

– Ладно-ладно. У тебя после выстрела будет пару минут. Не более, – и, приблизившись, Василий перерезал веревку на руках.

Яков стал под деревом, продолжая держать руки за спиной, а Василий отошел на несколько шагов, взвел затвор и прицелился. Лицо Якова продолжало выражать испуг. Василий отвел ствол вправо и вверх. Выражение на лице Якова не изменилось. Василий отвел еще дальше и нажал на спусковой крючок.

Когда дым развеялся, под деревом уже никого не было. Быстрым шагом Василий пошел в свое расположение.

«Вовремя управились», – подумал он, проходя мимо пары, волочившей за ноги очередной труп.

Падая в ров, Яков успел глотнуть свежего степного воздуха. Сгруппировавшись, он покатился по склону тел, прихватил за шинель чье-то тело и в конце пути навалил его на себя. Мухи разлетелись, уступая ему дорогу.

Раз, два, три, четыре, пять, … Яков считал, чтобы не потерять ориентацию во времени и продолжал успокаивать свое дыхание. Запах крови вызывал тошнотворную реакцию. Но Яков знал, что ему это нипочем, вот если бы трупы были не свежие, тогда каюк.

Когда сверху ещё добавился вес, он понял, что совершил ошибку, не положив руки под себя. Противные мухи лезли в уши и в нос, но он боялся пошевелить своим телом, чтобы не выдать себя. Он ждал ночи и думал о том, что судьба была благосклонна ему в этот раз. Как ему выжить, и как жить дальше…

Медленно догорала на столике свеча, пламя от которой тусклым блеском отражалось в оконном стекле. За окном лил осенний дождь, шумел ветер и оторванные желтые листья иногда прилипали к стеклу. Ефросинья уже которую ночь не могла спокойно заснуть. Она сидела у маленького окошка за столом, подпирая правую щеку рукой. Её рассеянный взгляд был устремлен на язычок пламени. Эти восковые свечки искусно изготавливал Алексей Киян, на сына которого пришла недавно похоронка. А ведь они вместе уходили с Василием. Как там мой любимый? Жив ли, здоров? Господи, помоги ему выжить в бою и повернуться домой. Пусть даже покалеченным, лишь бы живой. Буду любить его ещё сильней. Уже подходил срок для родов и это усиливало её беспокойство.

Отяжелели грудь и этот живот, ну прямо неимоверных размеров. Она чувствовала, как плод внутри её шевелился, а иногда даже бывало страшно, как он бил ногами внутри. Это счастье, что она отяжелела. Часто бывает, что женщины после абортов становятся бесплодны. Господи! Хотя бы была девочка, но Василий все мечтал про мальчишку. Господи! Дай мне силы благополучно родить. Мальчик или девочка, все равно это будет мой ребенок, которого я уже люблю.

В стекло кто-то постучал и заросшее лицо, прильнувшее к стеклу, испугало Ефросинию. Сквозь шум ветра было слышно чье-то невнятное бурчание.

– Тато! Мамо! – прокричала она, – там за окном кто-то.

Отец Антон сразу схватился за топор. Давно прошли те спокойные времена, когда путнику всегда были рады и были гостеприимны. После революции, сразу как началась гражданская, каких только мародеров не видала Полтавщина. Белые, красные, батько Махно.

В дверь постучали.

– Погаси, дочка, свечу.

В комнате стало темно.

– Кого нечистая по ночам носит? – прижимая топор к груди, Антон повысил тон, скрывая свой испуг.

За дверью что-то пробурчали.

– Мать ты слышала? – Антон шепнул в сторону хозяйки.

– Да говори ты громче, – матушка приложила ухо к двери, – Яков, что ли?

Звякнул засов и уставшая фигура ввалилась в дом. Яков сразу упал на пол. Заросшее, небритое лицо не напоминало того, кого они могли бы узнать. Стоя на четвереньках, Яков пытался приподняться, но силы его были настолько истощены, что он только мотал головой из стороны в сторону, как это делает испуганный зверь. С промокшей одежды ручьями лилась вода, которая тут же образовала небольшую лужу.

– А ну, мать, запали сирныки. Подывымось, кого принесла нелегкая.

– Да это же я, Яков, – фигура присела на колени, убирая мокрые волосы с лица, которое на фоне пламени заблестело усталыми глазами.

Катерина преподнесла лампадку поближе и теперь, сквозь отросшую бороду, они смогли признать лицо зятя.

– Как же так, Яша, откуда ты и какими судьбами?

– А Танечка где?

– Отстаньте от него, – вступился отец, – не видите, человек с дороги, устал. Катя, давай его на лежанку поближе до печки. А ты, Фрося, сбегай в сарай за соломой. Щас печку натопим

– Так дождь же.

– Ничего, не раскиснешь. Возьми накидку мою у двери.

Уже переодевшись в сухое и лежа на лежанке у печи, где веселое пламя потрескивало, Яков продолжал дрожать. Жадно выпив стакан горилки и закусив сырым яйцом с окороком из чулана, Яков почувствовал, как тепло побежало по его телу. Тело стало каким-то неимоверно длинным и легким. Он как бы приподнялся над лежанкой и медленно поплыл. Сон растворил его…

Очнулся он от суетливого шума. Из горницы доносились шум озабоченных людей.

– Доброе утро, сынок, – Антон, сидевший у окна, повернулся к нему лицом.

– С добрым утром отец, – Яков потирал глаза руками.

– Ну ты й гаразд до сна. Мы уже думали, что помёр ты, более суток не открывал глаз. Все на свете проспишь и как дядькой станешь и не заметишь.

– А что случилось, отец?

– Ефросинья надумала рожать. Как ты уснул, так она и начала.