– Угостишь стаканчиком? – подсевшая рядом Ингрид из Метавы облокотилась на стойку так, что, казалось, половинки грудей вот-вот выпадут из широкого выреза сарафана.

– Только половинку, дела на фабрике сейчас идут неважно, – солгал Яков и тут же спросил: – Где она?

– Давненько ты не захаживал, Яшка. Появился тут один и все к ней бегает. Вроде, как постоянный клиент, что ли.

– Странно, – сказал Яков, чувствуя, как в груди закипает ревность.

– Вот и мы с девчонками говорим: странно. Ведь за три года здесь она уже потеряла свою первозданную прелесть.

«Да, – подумал Яков. Он пригубил бокал и вдохнул винный аромат, – черные усики, пробившиеся за последний год на лице Ракель, совсем убили её былую красоту».

– Я помню, – продолжала Ингрид, – как кареглазой девчонкой вошла она в наш коллектив. Клиент западал на ее печальный взгляд и кудрявый волос. Ты не поверишь, Лыткина продавала её как девственницу, используя лимон во время цикла.

– Не хочу слушать об этом, – пытался протестовать Яков.

– Да, да! Ох, и телепни вы, мужики. До чего просто вас обвести вокруг пальца. Да не печалься, я все понимаю, жизнь – грязная штука, – ресницы скрыли голубизну глаз Ингрид, и по правой щеке медленно, пробивая себе путь, покатилась слеза.

Опрокинув полностью бокал, Яков теперь наслаждался теплотой, растекавшейся по пищеводу.

– Не реви, – сказал он и предложил ей салфетку.

– Если б не деньги. И мужик… Был бы у меня мужик хороший. Такой как ты, Яшка. Видел бы ты меня здесь. Ну ладно, спасибо за стакан и жди свою зазнобу. Вижу, клиент-то уже вышел, – раскачивая бедрами Ингрид, желая привлечь внимание, пересекла путь спешившему на выход молодому человеку.

Не задерживаясь, Яков рванул в кабинет.

– Здравствуй, родная, – превозмогая отвращение, он обнял Ракель

– Здравствуй. Как ты, жив-здоров? – обнимая одной рукой, другой она продолжала поправлять бретельки нижнего белья, – как Татьяна?

– Кашлять стала сильнее. Жалуется на боли в груди. На юг, советуют врачи, подальше от балтийской сырости. А у тебя, я вижу, прогресс, – долго не оттягивая, Яков достал золотой червонец и вложил ей в руку.

– А ты что, ревнуешь?

– Да нет, просто беспокоюсь за тебя. Смотри, не заболей, а то никаких денег не хватит.

– Скоро все изменится, Яков. Друзья по марксистскому кружку уверяют. А этот! Не обращай на него внимание. Маньяк какой-то. «Прикинься мертвой» все просит меня и уже, как бы бесчувственную, в задние врата рая. И я не боюсь отяжелеть.

– Ты стала такой вульгарной.

– Да брось ты ревновать меня. Все способы хороши, лишь бы заработать деньги. А он приплачивает за это.

– Ну ладно, ты отдыхай, а мне еще в вечернюю гастрономию и домой.

Проходя через зал, Яков на мгновение задержал взгляд на черной модели, которая улыбнулась в ответ, сверкнув контрастно белыми зубами.

Татьяна стояла у окна. Устремив свой взгляд вниз, на прохожих, спешивших по домам при свете газовых фонарей на Невском, она тщательно воспроизводила в памяти все детали последнего скандала с Яковом. Все было у них хорошо, и любовь, казалось, будет длиться вечно, когда появились эти друзья из тайного общества. Марксисты или как их там еще называют. Эти деньги, которые она обнаружила у него в бумажнике, и от которых он стал более независимым и самоуверенным, стал очень нервным и иногда даже грубым. Откуда они у него и как он умудряется их заработать? Вот опять слишком долго он задерживается на работе или их тайные сборы снова обязывают его не быть дома. Дома, где у теплого очага ждет его любящая жена, тоскует и переживает. А может, это лишь только прикрытие, и он просто нашел себе любовницу, ведь это часто бывает сейчас, в наши дни. Нравы сильно пали в нашем обществе. С другой стороны, и я тоже хороша. Вот заболела, и не могу ему сейчас дать той ласки и нежности, в которой нуждаются мужчины. Нет, скорее нам не хватает детей. Но почему бог не дает мне такую радость – родить сейчас. С сыном Иванушкой пришлось расстаться, как будто он просто меньший брат, и все держать в секрете. А еще ребенка родить не получалось. Ни с первым мужем, ни теперь, с Яковом. Но почему? Почему? – терзала себя Татьяна, когда входная дверь заскрипела, и в прихожую вошел Яков.

– Это ты, Яков? – она поспешила на встречу.

– Как сегодня себя чувствует моя принцесса? – опустив бумажные пакеты, он протянул руки навстречу её объятиям.

– Нормально, по крайней мере, лучше, чем вчера, – невзирая на прохладу, исходившую от одежды Якова, она прижалась к его груди.

– Ой! Ой, не очень, а то промокнешь.

– А что, на дворе дождь?

– Да, морось какая-то под вечер, хотя день и был удивительно чистым и теплым.

– Я тоже задремала на солнышке, у окна, пыталась довышивать тебе рубашку

– А я не малоросс и не хочу вышивку носить, так что ты бы лучше отдохнула, как велел доктор.

– Я же сказала, что чувствую себя хорошо и даже приготовила для тебя борщ. Давай, что ты там купил?

– Не горячись. Я сам, вот только сниму туфли

Оставив пакеты на кухне, где у плиты Татьяна уже принялась разогревать любимое блюдо Якова, он прошел в ванную, чтобы помыть руки.

– Что случилось с водой? – поинтересовался Яков, когда из крана прошипел только воздух.

– Сейчас я тебе солью воды, милый. Писали в ведомостях, что на ночь будет отключена, поэтому я и запаслась, сколько было свободной посуды.

– Вероятно, и завтра её не будет. В последнее время городские власти стали совсем не пунктуальны.

– Да, все сейчас не так, как раньше. Ты помнишь, когда это было, что мосты оставляли поднятыми на ночь, чтобы отсечь выборгскую сторону, – Татьяна спешила с кувшином в ванную.

После мытья рук они вернулись на кухню, где Татьяна сменила разогретый борщ и установила на его место чайник. Примус работал исправно. Наполняя тарелки под первое блюдо борщом, издававшим аппетитный аромат, Татьяна успевала наблюдать, как Яков по очереди вынимал из пакетов банку астраханской икры, бутылку Мадейры, коробку печенья и овощи, аккуратно упакованные в бумагу.

– Ух ты! Что празднуем? – отставляя наполовину опустевшую кастрюльку и не забывая о состоянии чайника на плите, она приняла от Якова хрустящую булку хлеба.

– Ты полностью забыла, что сказал доктор, – укладывая овощи в ящик под подоконником, Яков продолжал: – А доктор сказал, что для поправки моей принцессы необходимо калорийное питание и побольше витамин. Поэтому «У Дяди Васи» я долго не раздумывал, когда узнал, что икра свежи привезенная. Нужно отдать должное премьеру, что железная дорога снабжает Питер исправно.

– Вместо снарядов и патронов, необходимых на германском фронте, масоны перевозят коммерческие грузы и продолжают наживаться на повышении цен, – перебила его Татьяна, пытаясь показаться осведомленной в текущих событиях. Она заварила индийский чай и присела за стол напротив, где любимый, ловко орудуя штопором, пытался освободить содержимое в сосуде.

– Люблю я эту музыку, – сказал он, когда пробка с характерным звуком вырвалась из бутылки, – надеюсь вам, моя принцесса, не помешает грамм пятьдесят для выздоровления.

– Как и моему принцу, для увеличения мужской силы, – отпарировала она с театральной улыбкой.

– Ну! За здоровье твое, любовь моя.

Осушив бокалы и закусив шоколадом, они дружно принялись за еду.

– А что, правда, заметно? – спросил Яков.

– Что заметно?

– Ну, на счет этой, как её… силы.

– Ага, поймался? Ну, не знаю, не знаю, где ты ее тратишь. Мысли наводят меня на смутные подозрения, – знала она, как задеть мужа за живое. И тут же, смягчив ситуацию: – Ладно, ладно, просто ты, как Бонапарт, ласкам не уделяешь должного внимания.

– Слушаюсь, ваше величество и сегодня постараюсь исправить этот недостаток.

Окончив ужин, Яков принялся за мытье посуды, он всегда помогал ей в этом. Татьяна, приняв вечерний туалет, проследовала в спальню, где, улегшись в просторной кровати, она принялась воображать сцены любви в своем сознании, не понимая, почему в мечтах всегда краше, чем наяву. Яков, недолго думая над посудой, посетил ванну и вскоре присоединился к ней.