Когда после продолжительных поцелуев Татьяна почувствовала, что уже более не сможет удерживать себя, она сначала немного раздвинула ноги, что послужило сигналом для Якова перейти в наступление, а потом все шире и шире, и, как бы обнявши ногами талию партнера, она уперлась пятками в ягодицы, как бы подталкивая.

«Только не это. Только не сейчас», – подумала она, когда Яков развернул её, и подушка, лежавшая под головой, теперь уже мешала ее дыханию. Приступ кашля уже подкатывался у нее в груди. «Погоди», – хотела она сказать разбушевавшемуся мужу, но смогла лишь только хрипеть, продолжая получать усиленные толчки сзади. Заложило уши, и она перестала понимать, что вообще происходит, ей просто очень хотелось дышать.

Настало затишье и в момент, когда обессиленный Яков повалился рядом, Татьяна принялась жадно хватать воздух и при этом сильно кашлять, теперь уже преднамеренно прижав губы к подушке, чтобы не вырвать.

– Сейчас, сейчас принесу лекарства, – слышала она, продолжая надрываться. С каждым разом чувствуя, как подушка все более и более покрывается кровью.

После принятия микстуры ей полегчало, но сознание по-прежнему будоражили кошмары.

– Нет, так больше нельзя, – первым начал Яков, – если в этом виноват климат, необходимо его сменить, а значит переехать в другую местность, хотя бы в Москву, там намного суше, или, на худой конец, на Украину. Думаю, твои Винныки не будут против, если мы погостим у них месяц-другой, за одно и проверим, а вдруг тебе будет лучше или будет совсем хорошо, – продолжал бормотать возбужденный Яков.

– Да. Да. Надо попробовать. В конце концов, я обещала к ним завести гостинцев из Питера, – прерывисто отвечала она. – Ты прав, нужно попробовать… Нужно.

– Ну все, теперь успокойся, родная. Я с тобой. Твой принц с тобой, моя принцесса. Давай, милая, ложись и отдыхай. Утро вечера мудренее. Дурного в голову не бери. Сейчас все болеют, вон и царевичу стало плохо.

– Слышала я, что он получил сильный ушиб на царской яхте «Штандарт» и врачи не могут остановить кровь, – продолжала всхлипывать Татьяна.

– Снова теперь появилась возможность шарлатану Распутину усилить свое влияние на царя.

– Ох, Яша, откуда ты у меня такой умный. Прошу тебя, милый, не лезь ты в марксисты, пожалуйста, ведь мы не люмпен. Прошу тебя.

– Ладно, ладно. Спи, родимая.

Прижавшись к его груди, она почувствовала, как сон стал преодолевать ее уставшее сознание.

Вагон слегка качнулся и за окном, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, набирая скорость, поплыли лица провожающих. Они продолжали махать руками и что-то кричать вслед уходящему поезду. Вот промелькнул духовой оркестр, и от затухающего марша доносились лишь звон тарелок и глухие удары барабана. Они также вскоре утихли и сменились стуком вагонных колес и скрежетом рессор.

После скромного стука дверь купе приоткрылась и расплывшееся в щедрой улыбке лицо проводника в наглаженной униформе на мгновение застыло в дверном проеме.

– Не желают ли господа чаю, – когда усы проводника шевелились, произнося привычную фразу, черно-угольные глаза шустро бегали, осматривая пассажиров.

– Если индийский в наличии имеется, будем весьма рады испробовать, – поспешил упредить Татьяну Яков.

– К великому сожалению, наш южный экспресс начали снабжать по второй категории и, взамен заморских, мы имеем наш российский, прямо из Тифлиса, – черно-угольные глаза замерли в ожидании ответа.

– Тогда нам пару стаканчиков крутого кипятка. Чай и сахар у нас имеется свой.

Когда дверной проем освободился, Татьяна принялась искать в сумке приготовленные бутерброды с маслом и пакетики с сахаром и чаем.

– Сегодня обойдемся бутербродами с чаем. А завтра…

– Завтра обязательно посетим вагон-ресторан, – Яков знал, что он торопит события, но все же не мог противостоять привычке пытаться угадать супругу.

– Вот и не прав, вот и не прав. Завтра мы докушаем то, что я приготовила нам в дорогу, чтобы не пропал мой труд. Ты же знаешь, как я старалась? – она наклонилась через столик, предложив губы для поцелуя.

– Конечно. Конечно, ты как всегда права, моя королева, – ответил Яков, когда после поцелуя он продолжал удерживать ее протянутые руки.

Легкий звон стаканов переместил их устремленные друг на друга взгляды в сторону двери, где уже стояла фигура проводника с подносом в руке.

– Прошу, пожалуйста, господа, – виртуозным движением фигура в униформе уложила салфетки, рядом с которыми тут же обрели место граненые стаканы в нержавеющей оправе с ручкой.

– Сколько? – спросил Яков, запустив руку в нагрудный карман.

– Кипяток в нашем экспрессе мы подаем бесплатно, – направление взгляда черно-угольных глаз со столика переместилось в окно, где провода телеграфной линии плавно описывали волны, вершины которых поднимались от столба к столбу.

– Тогда возьмите как за чай, – протянул медную монету Яков.

– Нет, что вы, что вы? – черно-угольные глаза округлились от удивления, когда пальцы своей же правой руки свернулись как щупальца осьминога, скрыли под собой добычу, – премного вам благодарен. Премного благодарен.

Прогнувшись в поклоне, проводник начал свое движение задом к выходу, покидая купе. На склонившейся голове отчетливо был виден купеческие пробор, разделявший богатые пышные волосы, которые лоснились косметическим маслом.

– Кстати, когда мы будем в Киеве? – Татьяна знала прекрасно расписание, но все же ей хотелось поддержать проводника, вернее, его чувство самоуважения.

– По расписанию послезавтра, в девять тридцать. Но вы, мадам, сами понимаете, дороги перегружены военными эшелонами и об уверенности в расписании сейчас не может быть и речи, – фигура в униформе, расправив плечи и выпрямившись во весь рост, снова приобрела очертания хозяина вагона.

– Да, конечно. Благодарю, – успела сказать Татьяна, когда дверь с зеркалом начала свое движение под напором руки Якова, спешившего уединиться.

– Ох, эта притворная услужливость. Как она действует на меня, – усаживаясь на свое место, Яков продолжал: – А была бы у него возможность, наверное, душил бы господ голыми руками.

– Ну ладно, ладно тебе, Яша. Не горячись. Сейчас все наэлектризованы. Эта война. Эти стачки по России, – засыпая чай сахаром, она постучала ложечкой о края стакана.

Раскачиваясь под стук вагонных колес, парившая жидкость пыталась вырваться за края стаканов, и исходивший от неё аромат постепенно стал заполнять купе.

– Не вовремя мы покинули Питер, – первым прервал молчание Яков.

– Да все образумится, – пыталась его успокоить жена.

– Сейчас все заботятся, как бы пристроить свои деньги, вернее перевести в спокойное стабильное место. А мы самоустранились в путешествие.

– Ты сам, Яша, знаешь, в банках наличности не добьешься, а Франция через две линии фронта и Германию. Даже верткие депутаты Госдумы не в состоянии спасти свой капитал.

– Да знаю, знаю, что мы не в состоянии что-либо исправить, и все же обидно. Просто обидно.

Зажглись электрические светильники, когда стало смеркаться. За переборкой соседнего купе доносился смех веселой компании, а за окном моросил дождь, капли которого разбивались о стекло. Струйки от дождя раздувались ветром от стремительного движения состава.

Она была готова уже идти, когда торопившаяся мать вынырнула из-за хаты.

– На вот, возьми, доченька. На всякий случай, – мама всунула ей в руку узелок с приготовленной едой.

– Ну что вы, ну не надо, мам.

– Бери, бери дочка, а то я знаю… у этих господ снега зимой не выпросишь.

– Мам, ну не беспокойтесь вы. Я-то при кухне буду, что-нибудь всегда перехвачу.

– Перехвачу, не перехвачу. Слушай, когда старшие говорят. Много не болтай, работай, не жалея рук, веди себя пристойно и не осрами нашу семью.

– Мам, ну не первый раз я у них служу, и посмотри, мне уже шестнадцать, – обнимая маму, Ефросинья поцеловала в опаленную степным солнцем щеку.