— Что милиция?
— А ничего. Дело завели. Папочку для отчета. На том все и кончилось. Несчастный случай, так определили. Нашли его под обрывом. Доказали, что сам свалился, по неосторожности. Это Ельмаков-то! Он участок знал, как свои пять пальцев, с закрытыми глазами мог ходить. В тайге вырос.
— Ты кого-то подозреваешь?
— Иди ты… знаешь куда! Не мое это дело — подозревать и выявлять. В районе я маленькая шишка… на таком месте, что говорить неудобно… Не знаю я ничего, понимаешь, абсолютно ничего! Кроме того, что мне сообщили из прокуратуры.
— Швыра, а если честно?
— Ну ты и настырный! Вызвал на свою голову…
— Если сказал “а”, то давай уж весь алфавит, по порядку. Не темни. Мне там работать, и я должен быть в курсе.
— Ты согласен? — обрадованно спросил Швырков.
— Куда денешься… Заманил ты меня, как муху на липучку. Денег на обратную дорогу все равно нет. Придется зарабатывать.
— Ваня, оставайся, не пожалеешь. Оклад тебе положу самый высокий. Еще из своего фонда дам персональную надбавку. В деньгах обижен не будешь.
— Верю, — коротко ответил Кудрин, поднимаясь.
— Значит, я готовлю приказ…
— Готовь… — Иван перегнулся через стол и посмотрел прямо в глаза Швыркову. — Так все-таки?..
— Опять ты за свое… — досадливо поморщился начальник райлесхоза. — Ладно. Но чтобы между нами!
— Землю заставишь есть? Или на Библии поклясться? Обижаешь, Колян…
— Каким ты был… — вздохнул Швырков и заговорил почти шепотом: — Обстановка там сложная. Участок в самой что ни есть глухомани. Но места красивые! Дороги неважные, разбитые и размытые, хотя вездеходом туда вполне можно… И по тайге тоже. Я тебе уже говорил, что охота в тех местах отменная. Северные олени, лоси, медведи, лисы… И прочей дичи, помельче, не счесть. Вот и браконьерствует народ. Ладно бы свои, местные, большого урона они не причинят. Заготовят себе мяса на зиму — и ладно. Чисто по-человечески понять их можно — из-за дорог с продуктами в поселке туговато. Но повадились туда и райцентровские любители дармовой дичи. Вот от них зверью и впрямь спасу нет. Бьют, сволочи, с колес, с вертолета, ночью — с фарой… Охотинспекция ни кует, ни мелет, все на наши плечи легло. Эх! — Швырков обреченно махнул рукой. — А у нас даже раций нету…
— Извини, Колян, туману ты напустил много, а вот по поводу Ельмакова не сказал ни слова.
— Он их всех поприжал, будь здоров. От него в тайге скрыться невозможно было, ловил эту гнусь и днем и ночью. Ну и… зацепил… кое-кого из высокого начальства. Штрафы, изъятие оружия… А, что я тебе толкую! Известное дело в нашей работе.
— Ну и что дальше?
— Дальше как всегда и везде — спустили на тормозах. Кое-кто выговором отделался, кого-то пересадили для отвода глаз в другое начальственное кресло… А вот Ельмакову туго пришлось. На меня стали давить, чтобы я власть употребил…
— И ты, конечно, не смог воспротивиться…
— Да, не смог! Выговоров на него понавешал, как на новогоднюю елку цацек. Так, для виду. Наедине с Ельмаковым я объяснил ему ситуацию, и он меня понял. Не обиделся. Мужик был — кремень. Не то что… некоторые… А вот уволить его, как того кое-кому нужно было, я не захотел. Дурачком прикинулся, мямлей — какой с меня спрос? Потом вроде все поутихло. Я, осел, обрадовался — как же, отстоял такого человека. Вот тут и… Несчастный случай. Уж очень он кстати подвернулся… для некоторых. В самый раз…
— В хорошее дельце ты меня хочешь втравить…
— Испугался? — зло посмотрел Швырков на Кудрина.
— Не так, чтобы очень… — Кудрин подмигнул весело: — Кстати, Колян, по-моему, ты обещал угостить меня обедом? Или я ослышался?
— Черт, заговорились! Конечно. А заодно и поужинаем, — засмеялся Швырков, глянув на часы. — Жена знаешь как готовит? — пальчики оближешь…
Автобус, старый оранжевый ПАЗ, трясло, словно в лихорадке. Кудрину казалось, что он сидит внутри мощного пылесоса, который всасывает всю попутную пыль. Воистину нужно было родиться стоиком, чтобы безропотно выдержать почти двухсоткилометровый путь по разбитой грунтовой дороге от райцентра до поселка, где находилось лесничество. Временами встречный поток машин поднимал перед автобусом совершенно непрозрачную стену пыли, и тогда водителю приходилось включать фары и ехать с черепашьей скоростью. За окном не спеша плелись унылые лиственницы, бессчетные мостики без перил, перекинутые через ручьи и мелководные речушки, громыхали под колесами оторванными досками настила, и казалось, что автобус вот-вот ухнет с трехметровой высоты на голыши, между которыми струилась удивительно чистая вода. Подступавшие вплотную к дороге выветренные скалы иногда рушили на нее камнепады, и тогда всем пассажирам во главе с водителем приходилось расчищать дорогу от крупных каменных осколков. Все это раздражало Ивана до крайности.
Пассажиров было немного: две разодетые в “фирму” девицы, которые всю дорогу хихикали и смотрелись в зеркало; угрюмый парень с похмельными глазами, молодая супружеская пара, судя по их разговорам, возвращавшаяся из отпуска, и разбитная бабенка лет тридцати, которая лукаво постреливала в сторону Кудрина карими нахальными глазищами.
Часы показывали десять вечера, когда автобус последний раз чихнул, захлебнувшись пылью, и остановился на крохотной площади, которую окружали приземистые бараки и несколько деревянных двухэтажных зданий. Несмотря на позднее время, на улицах было людно — подходил к концу июнь, и белая северная ночь катала на своих ладонях солнечный шарик почти круглые сутки.
Подхватив небольшой чемодан с одеждой и вместительный “абалаковский” рюкзак с оружием, боеприпасами и свиной тушенкой, которую по дружбе выдал ему на первый случай из неприкосновенных лесхозовских запасов Швырков, новоиспеченный лесничий наконец ступил на землю своих обширных таежных владений.
Тем временем приезжих и тех, кто их встречал, окружила стая разномастных и разнокалиберных псов. Видимо, прибытие рейсового автобуса было для них событием немаловажным. Рыча и переругиваясь друг с дружкой, они с интересом наблюдали за тем, как молодые супруги вытаскивали из автобусного салона свои неподъемные чемоданы с “материковскими” лакомст вами.
Порасспросив дорогу к лесничеству у кареглазой попутчицы, Кудрин уже было направился в указанную ею сторону, как вдруг лохматый черный пес ростом с доброго теленка, который до этого безучастно сидел чуть поодаль, мигом расшвырял собачью свору и в два прыжка очутился у ног Ивана. Пристально, с каким-то необычным для собак холодным бесстрастием, даже высокомерием, он посмотрел Кудрину в глаза, обнюхал и медленно затрусил прочь. Псы, среди которых были не только круглобокие и короткохвостые колымские дворняги, но и внушительных размеров свирепые волкодавы-полукровки, униженно ворча и потявкивая, торопились уступить ему дорогу.
— Умная псина… — кокетливо улыбнулась Кудрину его попутчица, которую, в отличие от других пассажиров автобуса, никто не встречал. Домой она, видно, тоже не торопилась, стояла, отряхивая пыль, и приводила в порядок одежду. — Лесничего сразу признал.
— Силен… — Кудрин с восхищением и невольной завистью посмотрел вслед черному псу — надо же, кому-то повезло иметь такого красавца; собаки были слабостью Ивана.
— Это пес бывшего лесничего.
— Ельмакова? — нахмурился Кудрин. — Как его кличут?
— Не знаю. И никто не знает. Ельмаков был бирюком. Ни с кем не дружил, в поселке появлялся два-три раза в месяц — заходил в магазин за продуктами. Даже хлеб сам себе выпекал.
— Извините, что я вас задерживаю, но мне хотелось бы кое о чем спросить…
— Вам я отвечу на любой вопрос, — кареглазая попутчица так посмотрела на Ивана, что он невольно отвел глаза в сторону и покраснел. — Между прочим, я холостячка. Меня зовут Валентина.
— Иван… — представился Кудрин, совсем оробев. — Очень приятно. Так что вы хотели узнать?
— Где был пес, когда… ну, в общем, когда с Ельмаковым случилось несчастье?
— Как раз этого я сказать не могу. Точно не знаю. Его нашли наши охотники дня через три или четыре после того, как геологи наткнулись на мертвого Ельмакова. Пес попал в волчий капкан. Отощал так, что едва на ногах держался. Хорошо, что на болоте приключилась с ним такая беда. Воды там вдоволь. А то подох бы от жажды.
