Договорить он не успел — мощный удар Тютиного кулака в челюсть подбросил его в воздух. На лету загребая руками стулья, чересчур шумный клиент распластался посреди зала.
— Наших бьют! — соседи Бикезина ринулись к столику, где сидела четверка, и остановились на полпути: четыре ножа, зловеще посверкивая в тусклом свете засиженных мухами люстр, ощетинились им навстречу.
— Ша, фраера, ша! — Тютя криво ухмыльнулся. — Вам пора по домам, детки ждут. А то как бы чего не вышло…
— Мужики, постойте, это же Тютя! — заметался среди компании взъерошенный субъект в потертых джинсах. — Вы что, не узнали?
— Тютя?! — компания вмиг поостыла; ворча, словно собачья свора, у которой отобрали аппетитную кость, они побрели к своему столику.
Вскоре, притихшие после инцидента соседи капитана расплатились с официанткой и ушли из кафе. Их примеру последовали и перепуганные влюбленные. Тишину в зале нарушал только негромкий разговор четверки. “Пора”, — решил про себя капитан и поманил пальцем официантку, которая со скучающим видом убирала грязную посуду со стола.
— Ну как антрекот?
— Отличный. Мне бы еще салатик.
— Сейчас принесу.
— Одну минуточку! Я хотел вас спросить…
— О чем?
— Где я могу найти Адвоката? — вполголоса быстро спросил Бикезин.
— Какого адвоката? — испуг искрой мелькнул в глазах официантки; она деланно засмеялась: — Шутите… Адвокаты сейчас спят. Утром нужно их искать.
— Вы меня неправильно поняли. Мне нужен папа Стах.
— Какой папа Стах? — на этот раз почти шепотом спросила официантка, уставившись на Бикезина, как на внезапно появившееся привидение. — Не знаю такого. Извините, меня ждут…
Официантка знала папу Стаха, и еще как хорошо знала. Львовская милиция несколько лет подряд разыскивала неуловимую Басю, удачливую воровку и наводчицу, пока след не привел в это невзрачное кафе. Потому что Бася числилась в списках работников треста ресторанов и кафе как Ядвига Крушельницкая и старательно обслуживала немногочисленных клиентов, постукивая модными “шпильками” по старому паркетному полу бывшего питейного заведения пана Ястрембжского. Говорок за столом четверки утих — Ядвига что-то втолковывала на ухо Тюте, позвякивая посудой, для вида переставляя ее с места на место. Затем шмыгнула на кухню, принесла заказанный капитаном салат, с натянутой улыбкой поставила на стол и снова исчезла в одном из запасных выходов. “Начинается…” — внутренне сжимаясь, подумал капитан, неторопливо закуривая сигарету. Пока все идет по плану. Пока…
Шумно отодвинув стул, из-за стола поднялся Тютя и медленно, косолапя, вразвалочку направился к Бикезину.
— Что так скромно? — кивнул на стол, присаживаясь.
— Для хорошего ужина “хрусты” требуются, — ответил Бикезин, небрежно выпустив струю дыма в сторону Тюти.
— Требуются, — согласился тот и спросил: — Ты, я слышал, кого-то ищешь?
— А что, нельзя? — ответил вопросом капитан.
— Ну почему же, можно. Только смотря кого…
— Ты что, всегда такой любопытный?
— Бывает…
— Поговорили, и будя, — бросил Бикезин, отворачиваясь от Тюти.
— Э-эй, парень! Ты откуда такой шустрый приканал?
— Тебе и это интересно? Там ты еще не был.
— Слышь, друг, брось шуточки. А то будет щекотно… — Тютя поигрывал финкой.
— Спрячь “перо”, недоделанный. Можешь им хануриков пугать. Говори, что нужно, и покеда.
— Тебе зачем папа Стах?
— Давно не виделись.
— А точнее.
— Точнее ему отвечу.
— Лады. Придется Обождать… — Тютя возвратился к своим приятелям, пошептался с ними.
Бант и Збышек вышли из кафе. Примерно через полчаса после их ухода в зале появилась Ядвига и что-то сказала Тюте.
— Пошли, — позвал тот Бикезина.
И они шагнули в промозглое нутро ненастной ночи.
18
Кривые улочки, мрачные проходные дворы, пугающие оскалы подворотен, скользкая брусчатка, отсвечивающая при тусклом свете немногочисленных фонарей змеиной чешуей…
Тютя шел впереди, внимательно всматриваясь в каждый закоулок и подворотню, сторожко прислушиваясь к тихому шороху дождевых струй. Сзади неотступной тенью маячил прыщавый Ростик, то и дело натыкаясь в темноте на капитана. Шли долго. Бикезин, будучи во Львове всего второй раз, плохо ориентировался в хитросплетении бесчисленных улиц, переулков, проходных дворов, но вскоре убедился, что Тютя петляет, путая следы — тренированная зрительная память не подвела капитана и цепко удерживала малейшие приметы пути, по которому они шли. Вскоре, осмотревшись, он уже мог примерно сориентироваться, куда его привели подручные папы Стаха: несколько часов, проведенных в изучении плана Львова, не пропали напрасно. Наконец они вошли в грязное парадное и на ощупь поднялись по темной лестнице.
— Кто? — выдохнул чей-то приглушенный голос.
— Свои… — ответил Тютя.
— Направо, по одному…
Бикезина слегка подтолкнули вперед, и он, повинуясь чьим-то цепким рукам, шагнул через порог. Щелкнул замок, и тут же под потолком зажглась лампочка.
— Входи, входи, корешок. — Тютя, посмеиваясь, стряхнул со своего плаща дождевые капли и направился в одну из комнат, залитую ярким светом огромной хрустальной люстры.
За ним прошел и Бикезин, стараясь не упустить из виду ни малейшей подробности той картины, которая предстала перед его глазами. Просторная квадратная комната с плотно зашторенными окнами оказалась уютной гостиной, обставленной красивой мягкой мебелью с золотисто-зеленой обивкой. На стенах висели гравюры, несколько фотографий — виды Львова — и красивая чеканка на Меди, изображающая средневековую баталию. Телевизор новейшей марки и японская стереосистема дополняли изысканный интерьер комнаты. И только старинное распятие в одном из углов, под которым на маленьком резном столике стоял бронзовый подсвечник с зажженной свечой, несколько нарушало единство стиля гостиной.
— Прошу пана. День добрый… — невысокий сухощавый старик с седыми бакенбардами и большими, лихо закрученными на польский манер усами, приветливо улыбался Бикезину, уютно расположившись в кресле у стола, на котором стояла хрустальная ваза с белоснежными розами.
— Здравствуйте, — ответил Бикезин, усаживаясь напротив.
Так вот он какой, Адвокат — Стах Чаплинский! Добродушная улыбка на желтовато-сером лице как-то странно подчеркивала неподвижную тяжесть маленьких глаз, прятавшихся среди многочисленных морщин. Изысканный костюм темно-коричневого цвета, бабочка, как у оперного певца перед премьерой, уголок белоснежного платка в нагрудном кармане пиджака и идеальной белизны накрахмаленная рубашка, манжеты которой выглядывали из рукавов ровно на два сантиметра, точно рассчитанные жесты человека, привыкшего повелевать…
— Пан хотел меня видеть?
— Да.
— У пана есть разговор ко мне?
— Есть.
— То пан может назвать себя?
— Сахно Алексей Иванович.
— Не ведам… У пана есть документ?
— Прошу.
— Збышек! Ходзь ту! Возьми паспорт. Пшепрашем, у пана есть пистоль?
— Нет. Только “перышко”.
— Бардзо добже. Отдайте Збышеку — у меня такой закон, — картинно развел руками со своей неизменной улыбкой папа Стах. — Что вы хотите мне сказать?
— Только наедине.
— У меня нет секретов от моих друзей.
— А у меня есть, — решив брать быка за рога, развязно сказал Бикезин, внимательно наблюдая за реакцией папы Стаха.
И не ошибся — глаза старика на какой-то миг осветились изнутри опасными искорками, придав ему сходство со старым опытным котом, который играет с глупой молодой мышью, не ведающей, что у мягкой лапы есть огромные когти. Но только на миг — снисходительная улыбка снова засияла среди морщин.
— О-о, пан умеет шутить. Но он в гостях, а хозяин здесь я…
В это время вошел Збышек и что-то шепнул на ухо Чаплинскому. Тот перестал улыбаться, надменно посмотрел на Бикезина, взял из рук Збышека паспорт капитана и положил на стол.