— Деньги свои заберите, — невозмутимо выдержав недобрый взгляд щуплого, Костя сунул ему в руки газетный сверток.
Тот, не гладя, положил сверток в карман и, не прощаясь, вышел из каморки.
После этого посещения подозрительные соглядатаи больше не тревожили Костю. Он было успокоился и начал забывать эту неприятную историю, но однажды, на перроне вокзала, за ним увязалась толпа подростков. Эти великовозрастные бездельники постоянно кучковались в небольшом привокзальном скверике, где лакали прямо из горлышка дешевое крепленое вино и дулись в карты “под интерес”. И быть бы драке, но на тот час, к счастью, подошли грузчики, с которыми Костя работал, — после смены они обычно пили пиво в привокзальном буфете. При виде широкоплечих здоровяков, которые сами были непрочь почесать кулаки, разудалая компашка, подогретая изрядной порцией спиртного, сочла за лучшее поспешно ретироваться. Это происшествие снова заставило Костю насторожиться. Тем более что за одним из киосков он заметил притаившихся щуплого с Вевой, которые пристально следили за происходящим…
На кладбище в эту раннюю пору было пустынно и тихо. Только у одной из могил, неподалеку от центрального входа, сидел на крохотной скамеечке какой-то мужчина, отрешенный и задумчивый. Костя прошел вглубь кладбища по широкой и чисто выметенной аллее к могилам родителей. Осторожно, будто боясь потревожить вечный сон отца и матери, положил цветы на могильные холмики, аккуратно пригладил еле видимые глазу бугорки, выдернул несколько травинок, которые упрямо пробивались сквозь щели плотно подогнанных друг к другу плит, обрамляющих могильные скаты. Уселся на скамью и надолго застыл, стараясь не дать воли горестным чувствам, увлажнившим его глаза.
Звуки чьих-то осторожных, крадущихся шагов нарушили тишину кладбища. Костя встрепенулся и, все еще во власти воспоминаний, недоумевающе посмотрел на берущих его в кольцо парней. И тут же вскочил, наткнувшись на знакомый прищур Вевы и самодовольную мину щуплого “тезки”.
— Какая встреча! — щуплый показал в ухмылке гнилые зубы и подошел к Косте. — И в таком интересном месте… Здорово! Чего молчишь? Не рад? Напрасно.
— Что вам от меня нужно?
— Понимаешь, у нас тут разговорчик один к тебе имеется. Так сказать, по душам.
— О чем?
— Не просекаешь, значит? Объясню. Должок за тобой числится, малыш. Забыл? А вот Вева и Фуфырь помнят. Надо платить, малыш, надо. Такова жизнь.
— Только не здесь… Я вас прошу. Не нужно… здесь.
— Почему? Место вполне подходящее. Гы-гы… Уютное местечко, я бы сказал, для нашего разговора.
— Я вас очень прошу!
— Что ты с ним баланду травишь, Фонарь! Я эту падлу сейчас по уши в землю вобью! — Велосипедная цепь сверкнула звеньями в руках Вевы, и Костя едва успел увернуться.
Поднырнув под Веву, он резким движением швырнул его, словно мешок, на щуплого Фонаря, который едва удержался на ногах. Коротким, хлестким ударом Костя успел опередить и второго, с какой-то замысловатой татуировкой на груди, попытавшегося достать его обрезком толстого бронированного кабеля. Фуфырь, с такой же цепью в руках, как и у Вевы, видимо, вспомнив их первую встречу в каморке, с перепугу шарахнулся в сторону, тем самым освободив Косте дорогу к центральной аллее кладбища. На бегу влепив прямой удар в челюсть еще одному из своры подонков, он перепрыгнул через чью-то могилу — и со всего размаху грохнулся на землю: Фонарь все-таки достал его железным прутком.
Боль обожгла спину, на какое-то мгновение помутив сознание, но тут же, извернувшись, Костя вскочил на ноги и молниеносно ткнул головой в лицо Фонаря. Тот охнул от неожиданности и, выпустив из рук пруток, упал навзничь. Лицо его залила кровь, хлынувшая из носа и рассеченной брови.
И это было последнее, что увидел Костя, — над его головой взметнулась чья-то рука, и вороненые шипы кастета, содрав кожу с виска, бросили онемевшее от внезапного шока тело в небытие…
4. КАПИТАН ТЕСЛЕНКО
Он долго вчитывался в скупые строчки оперативной сводки Всесоюзного розыска: “Из мест заключения бежал особо опасный преступник, вор-рецидивист Белик Федор Христофорович, 1920 года рождения, кличка “Крапленый”, уроженец Смоленской области. Судимости… Приметы: рост — средний, коренастый, лицо круглое, волосы густые, прямые, темно-русые, цвет кожи… брови… глаза… нос… походка… речь… манера поведения… Особые приметы…”
Впрочем, читал Тесленко оперативную сводку больше по устоявшейся привычке, нежели по необходимости, — Крапленого он знал достаточно хорошо. И довольно пухлую папку из архива управления, в которой были подшиты многочисленные документы, рассказывающие о похождениях матерого волчары Крапленого, он мог даже не открывать — большинство из них было написано рукой молодого опера Тесленко.
Эта папка попала на стол капитана не случайно. И вовсе не случайно он затребовал данные Всесоюзного розыска, к которым оперативники относились обычно весьма прохладно — не было печали, своих забот достаточно, пусть беглецов ловят те, кто их упустил. А поводом к этому послужило заключение экспертов по последней, “мокрой”, краже в промтоварном магазине.
Еще при первом осмотре места происшествия Тесленко обратил внимание на некоторые особенности “воровского почерка”: преступники работали в перчатках, а чтобы не оставить следов, они натянули на нога специальные чулки, пропитанные настоем махорки и еще какой-то мерзости, от которой служебно-розыскной пес Буран чихал до слез. И самое главное — умело отключенная сигнализация-ревун и несколько необычный способ вскрытия сейфа с деньгами и драгоценностями: не “фомкой”, старинным и неизменным инструментом “медвежатников”, а при помощи автогена. Сейф был взрезан аккуратно и со знанием дела.
“Почерк” знакомый, но откуда? Мучительные размышления не пропали втуне — Тесленко вспомнил. Это было “дохлое” дело многолетней давности, в котором очень многое совпадало с нынешним. Когда папку с данными по этому делу извлекли из архива, то оказалось, что одним из подозреваемых был Крапленый. К сожалению, доказать его причастность к той краже не удалось. Уже тогда он отличался завидной изворотливостью и хладнокровием, в чем приходилось не раз убеждаться молодому розыскнику Тесленко…
Майор Храмов, которого подчиненные за глаза прозывали Бубырем, был на удивление спокоен и рассудителен.
— …Крапленый, говоришь? — Храмов неторопливо просматривал план розыскных мероприятий. — С какой стати он “мокрушником” стал?
— Это версия. За неимением лучшей… — сознался Тесленко, пряча глаза. — При побеге он начудил, терять ему теперь нечего.
— Не густо. И бездоказательно. Так, мудрствование.
— Я уверен, товарищ майор, это его “почерк”!
— Не горячись, Виктор Михайлович. В нашем деле уверенность появляется только после приговора суда. Да и то не всегда, и тебе это известно…
Тесленко ругнулся про себя: “Чертов Бубырь! Кишкомот… Его хлебом не корми, дай поизмываться над нашим братом. Нет других версий, нет!”
— Кстати, Виктор Михайлович, ты обратил внимание на вот этот пунктик в заключении экспертов? — Храмов ткнул толстым коротким пальцем в один из листков дела.
— Конечно… — Тесленко привстал, чтобы рассмотреть, куда показывает Храмов. — Несколько ниток дорогой импортной ткани, которые невесть как оказались на шляпке гвоздя, торчавшего из скамейки в сторожке…
— Наводит на размышления фактик, а?
— Наводит… — буркнул Тесленко, не вдаваясь в пространные объяснения, которых ждал майор.
— Ну и?.. — требовательно поднажал Храмов.
— Возможно, знакомая… — сдался Тесленко. — Мало ли…
— К старику — и такая расфуфыренная краля? Не клеится, Виктор Михайлович.
“Сам знаю… — Тесленко упрямо поджал губы. — Похоже, кто-то звонить приходил. Телефон-автомат раскурочили как раз накануне грабежа. Где только искать эту лярву, если и впрямь она была “подсадной”?”
— А не замешан ли здесь Профессор? — продолжал тем временем майор. — Старый кадр. Что-то в последнее время он стал вести себя больно тихо. Завязал?
