— А как его зовут, фамилия, где живет?

— Ну, этого я не знаю. Вот только зовут его… Странно… По-моему, Барсук. А может, это фамилия? Имени ведь такого не бывает…

— Возможно… Вы не припомните, как он выглядел? Во что был одет?

— Конечно, помню. Куртка импортная, кожаная, темно-коричневая, джинсы…

— Ну а лицо его помните?

— Лицо? Обычное лицо… Нос немного картошкой, волосы длинные, темно-русые… Да еще шрам у него — здесь… Знаете, он чем-то похож на одного киноартиста, вот только фамилии не помню. Ну, такой здоровущий мужчина, глаза узкие. Фильм недавно шел в нашем кинотеатре. Старый, но интересный. Название забыла. Там еще этот артист гири поднимал, И друг у него был маленький, шустрый такой.

— Не “Борец и клоун”, случайно?

— Точно! Хороший фильм…

…За окном кабинета синели сумерки. Настольная лампа отбрасывала свет на разбросанные по столу бумаги, Нестеренко сидел, откинувшись на спинку стула, и, казалось, дремал, прикрыв веки. У краешка стола, на расстеленной газете, лежал бутерброд с колбасой и стоял стакан с недопитым чаем.

Навалилась усталость. Капитан пытался расслабиться, чтобы вновь обрести способность ясно мыслить. Полчаса назад он звонил домой, предупредил, что задержится на работе. Выслушав в ответ строгое “заявление”, молча положил трубку — спорить и доказывать что-либо он был не в состоянии, Нестеренко понимал жену, которая большую часть суток сидела с ребенком. Понимал, что ей трудно, скучно, наконец, но что можно было изменить? Оставить МУР? Уйти на завод, откуда по комсомольской путевке был направлен в органы милиции, работать, как все, от и до? Слесарь-сборщик пятого разряда, газосварщик… И зарплата не меньше, и поспокойней… Можно и в институт, на заочный факультет. Годы позволяют.

Нестеренко почувствовал, как нахлынуло раздражение — все прочь! Выбор сделан, и давно.

Поднялся, подошел к окну, понаблюдал какое-то время за торопливо снующими по мокрому асфальту автомашинами, затем вернулся к столу. Допил уже холодный чай. Принялся просматривать бумаги. Перечитал заключение судмедэксперта о Зиселевиче.

“Смерть наступила вследствие проникающего ножевого ранения в область сердца. Колюще-режущая рана нанесена сильным ударом сзади-слева… Трассы на поврежденных тканях для идентификации оружия непригодны. Неприкрытые одеждой части тела, в особенности лицо, в значительной мере повреждены…"

Потом пробежал глазами документ о причинах кончины Алексея Свистунова…

“Форма ножа и размеры схожи, — думал капитан, вчитываясь в сухие формулировки. — Свистунова тоже ножом… И “почерк” похож — сзади-слева, с большой силой, Сзади-слева… Убийца-левша? Свистунов убит примерно в то же время, что и Артур”. Нестеренко расстегнул ворот рубахи — в кабинете было душно, но открывать форточку не стал — на город опустился тяжелый, влажный туман, окутавший уличные фонари полупрозрачными колпаками.

“Предположим, убийца один и тот же. Очень вероятно… Узнал, что Сяву взяли вместе с чемоданом, решил убрать Леху Баса, чтобы тот его не выдал. Знал, что рано или поздно ниточка потянется к Свистунову, а значит, и к нему. Но решиться на убийство Лежи он мог только в том случае, если причастен к смерти Зиселевича. Только так. Доводы? Допустим, мы его отыскали. Какое обвинение ему можно предъявить? Попросил Баса получить чемодан. Всего-то… Да и поди докажи — наговор, никакого отношения к этому делу не имею. А свидетелей нет. Значит, у него были серьезные основания опасаться свидания с ним. Возможно, это и не так, но близко к истине… Но за что он убил Зиселевича? — если это один и тот же человек. Кто? Барсук? С какой стати? Что его толкнуло на этот шаг? А ведь он знал, что находится в чемодане. Знал. Откуда? И кто, наконец, забрался в квартиру? Тоже он? Искал тайник? Когда — до или после убийства?”

— …Над чем задумался, добрый молодец?

Нестеренко от неожиданности вздрогнул — углубившись в свои мысли, он не заметил, как вошел Арутюнян.

— Гарик? Фу ты…

— Никак испугался?

— Замотался я, Гарик, — сказал капитан. — Работы, сам знаешь, сколько. Следователю в прокуратуре еще одно дело поручили. Просто беда.

— У нас та же картина. Так что даже посочувствовать, увы, не могу — сам кручусь, как белка в колесе.

— Чай будешь? — с надеждой спросил Владимир: вдруг Геворг чем обрадует?

— Само собой… — улыбнулся тот.

— Выкладывай.

— Ну уж, так сразу… — Геворг вынул сигареты, но, заметив, как тень недовольства пробежала по лицу друга, со вздохом засунул их обратно в карман. — Ничего особенного, Володя. Просто удалось установить тождество следов, которые я “срисовал” в квартире Зиселевича, с обнаруженными на одном из стаканов в квартире Свистунова. Всего лишь.

— Идентификация?

— По картотеке, увы…

Геворг, попив чаю, ушел. Нестеренко некоторое время смотрел ему вслед, затем вынул из ящика стола блокнот и на чистой странице крупными буквами записал: “СМУ-131”.

“Ну и рожа…” — подумал Бубенчиков, Когда Леопольд подсадил в машину неподалеку от ресторана молчаливого парня с одутловатым лицом. Что-то невразумительно промычав в ответ на его приветствие, незнакомец бесцеремонно подвинул девушек.

До самой дачи ехали молча: Лелик, который вел машину, в душе ликовал — деньги, полученные им сегодня, были очень кстати, чтобы заплатить карточный долг и выкупить дорогую японскую стереосистему из ломбарда. Парень курил сигарету за сигаретой, оценивающе поглядывая на колени девиц. Бубенчиков думал, медленно двигая челюстями, — забавлялся жевательной резинкой.

“С виду сукин сын… — прикидывал, внимательно наблюдая в зеркало за чужаком. — А в душу не заглянешь… А если Лелик ошибся? Ну и что? Чем я рискую? Но если этот финт раскусит Павел Константинович — быть драке. Придется сразиться в открытую и всерьез. Ну и ладно! ”

Бубенчиков долго и настойчиво собирал сведения о свое? “сопернике”. И Когда подбил баланс, в нем заговорило уязвленное самолюбие — какой размах! Какие деньги! Оказалось, что по сравнению с Павлом Константиновичем он всего лишь мелкая сошка, самовлюбленный верхогляд. А этого деятельная натура Игнашки-Юродивого снести не могла.

На даче подружек отправили в сад, а сами втроем прошли в кабинет Бубенчикова.

— Как насчет пива? — спросил хозяин, широко улыбаясь настороженному парню, который, не вынимая рук из карманов, остался стоять у дверей.

— Можно…

— Садись, — пододвинул ему стул Леопольд.

— Мерси, — он сел, закурил.

Бубенчиков прошел на кухню и принес три бутылки чешского пива.

— Держи… — протянул ему бутылку Игнатий. — Налить? — подошел к новенькому с фужером в руках.

— Не требуется… — проворчал тот, криво ухмыляясь. Откупорил сам с помощью золотого перстня-печатки, который носил на правой руке, и начал пить из горлышка.

— Ну, а теперь можно и поговорить. — Игнатий Пантелеевич удобно расположился в старинном кресле с высокой спинкой.

— Давно пора, — чужак сощурил и без того узкие, глубоко упрятанные под надбровными дугами глаза.

— Когда прибывает груз?

— Через два дня.

— Кто везет?

— А… — пренебрежительно махнул рукой парень. — Дешевый фраер…

— Кто встречает?

— Я. Как обычно…

Юродивый понимающе кивнул — Леопольд уже ввел его в курс дела.

— Сколько тебе платит Павел Константинович? — спросил Бубенчиков, пытливо вглядываясь в лицо сидящего напротив.

Поколебавшись некоторое время, тот нехотя ответил.

— Всего-то… — развеселился Игнатий. — Негусто! За харчи не высчитывает?

— Нет.

— Негусто, — повторил Бубенчиков. — При его-то доходах…

Сунул руку в нагрудный карман, вытащил деньги, положил на стол.

— Это задаток. Получишь товар — твои десять процентов от выручки. Идет?

— Лады… — оживился гость и сгреб деньги огромной лапищей.

— Но чтобы все было в ажуре! Если что — ты нас не знаешь. Понятно?

— Заметано.