— И Вика?!

— Когда вдруг зажегся свет, Виктори стояла на пороге. Потом она резко развернулась и ушла…

Все объяснялось просто. Виктори была все-таки живая. Ей тоже, как и всем женщинам, не хватало ласки тела.

— Подождите, подождите, что вы хотите этим сказать?

— А то, что ласку она заменяла массажем. Нет не тем, о котором слагают легенды такие же сексуально озабоченные, живущие вне любви, как и я, а обыкновенным тайским массажем. Это очень нежный, внимательный, очень долгий, кропотливый, через простыню. Он снимаете все накопившиеся лишние энергии. Все, что мы мужчины снимаем с себя сексом. В те месяцы, когда на Сиамское море не приезжают туристы, массажистки мало кому нужны. Некоторым негде жить. А самые лучшие массажистки — слепые. Виктори казалось, что они хоть и зрением обделены, но во всем другом какие-то особенные. Что им дано знать то, что нормальному не дано, что они умеют как-то по особенному слышать человека. Она покровительствовала им. А тогда был не сезон, вот они и приехали к ней вести беседы, а заодно и делать массаж. Виктори отдала им свою спальню, а сама ночевала у себя в мастерской. У неё много жило странных людей. У неё даже хор был из глухонемых. Они пели странно, словно потусторонними голосами. Когда кто-то из заказчиков или так, любопытных туристов заезжал к ней, глухие прятались в саду и начинали петь. Человек входил в транс. Особенно, если было уже темно. Виктори легко писала после этого свои иероглифы души, какие-то монады, как она их называла… Она считала, что нашла иной способ передачи и чтения информации о человеке и его судьбе. Какой-то совсем не такой. Она мечтала научиться менять судьбы. А зачем? Считала, что люди сами все портят себе, что сможет остановить бегущих к мучениям и смерти. Не знаю, научилась ли чему. Кажется, она это умела всегда. Она… как бы вам сказать, как катализатор, что ли… И лакмус одновременно. Но те, кто не боялся сам себя, тянулись к ней. Им было хорошо под её крылом. Так она раскрылась в Тайланде. А я-то, везя её туда, думал, что она раскрепоститься в ином смысле. Но там она обрела другую свободу. В общем, в её доме можно было встретить кого угодно, но не сексуально озабоченного туриста, маньяка, тем более насильника. А я таковым оказался на старости лет. Вот уж не думал. — Виновато вздохнул господин Вилмар.

— Но они же, вы сами сказали, легко сдавались.

— Они были слепые девушки! Понимаете, что я изнасиловал и напугал калек! Да и вообще они там почти все люди такие — сами нигде и ни в чем не проявляют насилия, даже голосом не давят, поэтому не понимают, как это может вообще быть, где уж уметь сопротивляться… После этого случая я не видел Викторию.

— Зато, будет что вспомнить. Весело ведь же вы почудили тогда. Настроение Вадима приподнялось, но господин Вилмар лишь сокрушенно закачал головой в ответ:

— Наверное, поэтому она и сказала вам, что я умер. Потому что мне был дан шанс. Передо мною открылся путь, но была планка, через которую я должен был перепрыгнуть, не теряя чувство высоты, а я попытался проползти под ней. Я занизил не высокое, а реальное. Ее реальность. Я хотел объясниться с ней, но её нарывался лишь на Палтая. Палтай больше не смотрел на меня, отводя взгляд в сторону, как-то сказал, что Виктория боится производить в душе своей отрицательные эмоции. Я заорал тогда, что она совсем рехнулась с ними, что она не выживет со своей заботой о положительных ли, отрицательных энергиях, ни в одной европейской стране. Что у неё нет уже иммунитета. А она же всегда хотела вернуться к сыну. Что сын может теперь похоронить свою мамочку заочно, потому что для всех нормальных людей она уже умерла. Быть может, поэтому она сказала вам, что я умер?.. Палтай сказал, что Виктори стала жить в полную силу своих данных, а я сказал, что она не сможет здесь выжить без моей поддержки. Быть может поэтому, она вернулась на родину, после того, как я все там продал и уехал в Европу. У меня здесь тоже есть свои дочерние компании… Быть может, оказавшись без моей поддержки, она решила про себя, чтобы не переживать, что я умер? Умер? Разве вы не видите, что я живой?

Вадим задумчиво пожал плечами:

— Смотрите! — указал он на небо. — Тучи разошлись. Как хорошо. Мы увидим затмение. Кажется, оно начинается!

— Я взял очки! Прошу вас. — Господин Вилмар протянул специальные очки в картонном обрамлении Вадиму.

Какие-то люди, кажется русские, или польские, туристы, а за ними и служащие музея вышли из дворца и разошлись группками по площади перед прудом.

— Пойдемте в парк, — предложил господин Вилмар. — Я хочу выпить шампанского в этот момент. Говорят, солнечное затмение в помощь сильным людям. Будем надеяться, что мы с вами принадлежим к таковым. Хотя бы вы.

— Разве у вас можно пить на улице? Нас не заберут? — растерялся Вадим, следуя за господином Вилмаром по берегу пруда.

— Это в затмение можно. — Почти бежал подальше от людей господин Вилмар, скрываясь между толстенных деревьев. Вадим семенил за ним, натыкаясь на пни. У очередного огромного пня они остановились. Господин Вилмар сел на него. Было сыро. Еще с утра моросил дождь. Вадиму не хотелось пачкать брюки своего белого дорогого костюма. Господину Вилмару видимо было все равно — он был одет несолидно — в черные джинсы. Заметив смущение Вадима, он встал: — Да. Затмение надо встречать стоя. — Элегантно и беззвучно открыл бутылку шампанского.

Резко подул колючий ветер. Стало очень холодно.

— Сейчас будет. — Сказал Вадим, глядя на солнце сквозь очки в картонной оправе.

— Скорее! — господин Вилмар разлил шампанское по бокалам. — Пьем! — он чокнулся своим бокалом о бокал Вадима.

— За встречу! — машинально произнес Вадим.

— Да. За встречу, — машинально кивнул господин Вилмар, и задумчиво добавил: — Настоящих встреч так мало в жизни… А ещё за день её рождения. А ещё это день смерти моей тети. Виктори родилась ровно через двенадцать лет. Разве можно после этого не верить во что-то?

Стало темно. Синими тенями наполнился окружающий пейзаж. Они посмотрели на солнце. Черный круг обрамил серп, излучающий резкие, колючие лучи. Не отрываясь взглядом от черного солнца, они снова чокнулись.

— За Викторию, — воскликнул Вадим и пояснил: — За победу!

— Над чем? — горестно вздохнул господин Вилмар.

Выпили, и сразу посветлело. Господин Вилмар встряхнул пустым бокалом и разбил его о пень — на счастье. Вадим последовал его примеру. После чего господин Вилмар вынул пакетик из заднего кармана джинсов и аккуратно собрал в него осколки от бокалов. — Как же вы теперь будете допивать шампанское? бросил он с холодно укоризной.

— А вы?

— Мне нельзя много — я веду машину.

— Допью из горла. — Отмахнулся Вадим и, взяв бутылку шампанского, последовал за господином Вилмаром к машине. Краем глаза видел, как служащие музея провожали его взглядами полными осуждения. Шампанское из горла, да ещё на ходу пить им было слабо.

В машине господин Вилмар взглянул на часы и холодно, словно и незнакомы, сказал:

— Все. Мое время отдыха кончилось. У меня дела. Я вас оставлю на Елисейских полях или… у Гранд Опера? Где вам будет удобнее? — спросил он отстраненным тоном делового человека.

Вадим пожал плечами.

— Тогда у Опера. А что Виктория? Ей нужна помощь?

Вадим вынул из внутреннего кармана пиджака проспект своей выставки и каталог её работ, изданные им, хотел ещё вынуть кассету, но оказалось, что забыл её в отеле.

— Да. Я знаю, что она лишилась поддержки. — Бросил короткий взгляд на буклеты господин Вилмар. — Я бы закупил у неё все… Только тогда не будет должной экспансии, и она задохнется в ограниченном кругу. Деньги не так важны для таких, но образ жизни… Я подумаю, чем ей помочь. Оставьте мне это.

Но когда остановились у ступеней реставрируемого к встрече круглой даты — двухтысячному году, здания Гранд Опера, в лесах и занавешенного строительными холстами, господин Вилмар вновь потеплел взором. Прощаясь, он вынул из закромов своей огромной машины бутылку шампанского.