Предкам людей приходилось постоянно использовать инструменты, хотя бы для колки орехов, охоты и обработки туши. Охота – очень непростой способ добычи пищи, даже крыса способна искусать и обратить в бегство нападающего. Приматы его не жалуют. Только в последние десятилетия было обнаружено, что самцы больших обезьян устраивают настоящие загонные охоты. Мясо – лакомая для них пиша, но добывают его редко, не желая растрачивать силы. Кусочек мяса обезьяны заедают большим пучком листьев. Так что раздельное потребление мясной и растительной пищи, которое рекомендуют некоторые диетологи, у приматов не принято.

У древнего человека возможности для охоты на крупного зверя открылись около одного миллиона лет назад, когда появились обожженные на огне копья, глубоко вонзающиеся в тело жертвы. До этого предки людей добывали лишь всякую мелочь. Но где же они брали то обилие мяса, для которого предназначались каменные орудия? Его «поставляли» цари зверей – крупные хищники. Ибо ранние люди занимали довольно удобную, хотя и сложную нишу – некрофагов. Этим путем можно получить весьма свежее мясо, ведь часть объеденной кошками туши, достающаяся гиенам и грифам, может весить сотню килограммов. Но возникала проблема: как отделить столь прочное мясо? Попробуйте прокусить «железные» мышцы дичи… Хиoники режут его, как ножницами, особыми зубами и «отскабливают» языком-теркой. Ранние люди стали использовать камни, дающие острый излом, – кремни, обсидианы. Не надо даже особенно возиться с «изготовлением». Достаточно разбить глыбу и получить осколки, чтобы ими резать мясо, швыряться в стервятников, а заодно и полюбоваться, как они блестят на солнце.

Это не оговорка: ранние люди делали орудия не только, чтобы обеспечить «когда-нибудь потом» себе бифштекс, а чтобы получить удовольствие от их эстетических качест в и «от самого дела». Обезьяны, увидев яркий предмет, стремятся заполучить его любыми средствами: выпросить или обменять на шкурку банана, а можно и взять в заложники ногу несговорчивого владельца. И когда вожделенный предмет (скажем, навесной замок) наконец в руках, обезьяниша играет с ним целый день. Так и у наших «странных» предков – скорее всего именно удовольствия, а не голод и уж тем более не чувство долга заставляли часами возиться с блестящими камнями. Эта мотивация жива по сей день. Люди почему-то считают квинтэссенцией ценности некие яркие минералы, совершенно несъедобные, от которых одна польза – прикрепить на ухо. Последние «жители каменного века» – австралийские аборигены – утверждали, что главное качество орудия – его красота.

«Фактор красоты» сильно повлиял на эволюцию человеческой культуры, заставляя совершать затраты энергии, недопустимые с точки зрения экологии. Увлечение алмазами, например, заставило «голыми руками» вырыть полуторакилометровую яму в Кимберли. Погоня за драгоценными материалами нанесла, кстати, огромный ущерб природным сообществам – от гилеи до тундры.

Итак, уже на заре своей эволюции человек с помошью камня освоил несколько особых источников пищи. Он, например, добыл костный мозг, а до него это умели делать лишь гиены- костогрызы и марабу (чей желудок растворяет кости целиком, как сосуд с кислотой). Таким было начало первой пищевой революции, идущей путем обработки пищи. Важными достижениями культуры здесь стали костер и неолитический горшок.

Власть нал симбионтами. Но подлинного могущества человек достиг в ходе второй пищевой революции – освоения симбиоза. В тропиках самые сильные существа – это вездесущие муравьи и термиты. Они «культивируют» простейших, грибы, растения- мирмекофилы и прочую живность на «несъедобной» для них органике (известна их способность уничтожать целые дома), приобретая массу дополнительною ресурса.

Человек также подчинил себе, «окультурил» животных и растения, челюстями и корнями которых он стал вычерпывать новые, доселе недоступные ресурсы экосистемы. С помощью культуры наш вид необыкновенно расширил жизненное пространство и стал «сверхконкурентом».

Он соперничает с продуцентами — захватом посевных площадей, на которых росли бы степные травы и хвойные леса. С консу ментам и – интенсивной охотой и защитой растений от целой армии насекомых, ведь именно им «по закону» и принадлежат миллионы тонн зеленой массы полей. Он выступил даже против самых великих жителей Земли – редуцентов: бактерий и грибов, отбирая у них «поживу» методами консервации и эпидемиологии.

Такого не умел ни один вид. Впрочем, в истории биосферы было еще два подобных случая, и оба привели к глобальному кризису Речь об этом пойдет в дальнейшем. А сейчас скажем еще, что вторая, «симбиотическая» революция дала огромный прирост населения. Ее символом могут быть первейшие спутники человека, неприхотливые «экологические сорняки» – ячмень и коза. Совсем недавно свершилась и третья, «технологическая» революция питания. Появились новые культуры, севооборот, минеральные удобрения Либиха и консервация Пастера, которые возродили истощенную европейскую землю.

Своим процветанием Европа отчасти обязана консервной банке и мешку с удобрениями – таковы два очередных символа. После третьей революции население Земли возросло на пять миллиардов человек.

Гань Бао. "Записки о поисках духов"

Помимо способов добычи «хлеба насущного», необычность экологии человека затрагивает его географию и перемещение в пространстве. Среди млекопитающих есть мигрирующие виды (хищники, копытные, киты), но большинство относятся к «домоседам» и не склонны к перемене мест, включая приматов. Однако род Homo изменил «приматным» привычкам и стал одним из величайших путешественников. В этом ему помогли наземность, удачная конструкция ног, хищничество и крупные размеры тела. Впрочем, не только эти «прозаические» черты толкали его на поиски новых земель. В поведении человека появилось особое качество – мигрантность. Он следует ее стимулам, подобно тому, как птицы весной летят с изобильного юга на северные болота, обрекая себя на хлопоты гнездования – ведь не голод же толкает их. Или лемминги, зайцы, копытные сбиваются в огромные стаи, стада и несутся прочь, порой навстречу гибели. Не появись мигрантность у человека, он, возможно, так и остался бы представителем фауны африканских саванн, как павианы и страусы.

Миграции человека нередко противоречат «здравому» экологическому смыслу. Заселяя Америку, люди прошли тридцать тысяч километров, обогнув Тихоокеанское кольцо примерно за двадцать тысяч лет. Вначале из субтропиков они поднялись в стужу Берингии. а затем спустились до самой Огненной Земли. Причем этот «спуск» сквозь степи и джунгли был не легче: арктические охотники имели в то время гораздо более высокий уровень жизни, чем жители экваториальных лесов. Передвижение по меридианам вынуждало осваивать новые природные зоны. Большую роль здесь сыграли культурные адаптации: костер, убежише, одежда. Однако велик был и вклад биологических приспособлений. Именно из-за них Homo sapiens проявляет такое разнообразие внешности, как, наверное, никакой другой вид на Земле.

Многие приспособления развивались конвергентно, то есть независимо в разных генетических стволах. Поэтому столь отдаленные друг от друга австралийцы, индусы и нилоты одинаково защищаются от избытка тепла и света – длинными конечностями и темной кожей, а на мрачном ледяном севере выживают коренастые и светлокожие лопари, эвены и эскимосы. В экваториальных лесах трудно добыть пищу – и на всех трех континентах «лесные люди» приобрели защитный маленький рост, образовав «пояс пигмеев» Земли. Но по своему происхождению пигмеи бабмути ближе к великанам масаи, малыши яномами – к высоким могиканам, а вьетнамцы – к эскимосам-китобоям. Таким образом, разнообразие человечества проявляется в существовании множества генетических очагов и пестроте адаптивных вариантов внутри каждого из них. Биоразнообразие некогда стало залогом устойчивости нашего вида – он успешно перенес испытания ледникового периода, унесшие добрую половину фауны Земли.