А что же для планет? Оценим приливное влияние трех из них – гиганта Юпитера и двух ближайших наших соседей, Венеры и Марса, при минимальном расстоянии от Земли. Чтобы поменьше рябило в глазах от нулей после запятой, перейдем к некогда популярным, а ныне почти забытым единицам ускорения, называемым «миллигал» (в честь Галилея). 1 гал равен ускорению в 1 сантиметр в секунду в квадрате, 1 миллигал (мгл) в тысячу раз меньше. В результате появилась такая таблица:

Из таблицы ясно видно, что даже абсолютные величины ускорений от гравитации Юпитера и прочих планет намного меньше приливных ускорений от Луны и Солнца, а нас ведь интересуют именно приливные колебания, которые меньше еще на несколько порядков Как ни странно на первый взгляд, венерианские приливы оказались больше юпитерианских, а приливные ускорения, вызванные прочими планетами, как их ни выстраивай, дадут суммарную величину, меньшую юпитерианской.

Для того чтобы наглядно представить реальную силу планетных приливных ускорений, в таблицу включена величина ускорения, создаваемая чашечкой кофе, поднесенной к губам. Выходит, что гравитационное воздействие на ваш организм в этом случае во много раз превышает приливные ускорения от планет. И еще предмет для размышления: величина земного ускорения не постоянна, она меняется как при путешествиях по земной поверхности, так и при подъемах или спусках. Изменение силы тяжести с высотой вблизи Земли составляет 0,3 мгл/м. Но ведь это то же самое, что и приливы! Стало быть, ежедневно, ежечасно в нашей повседневной жизни мы подвергаемся воздействию куда более мощных перепадов ускорений, чем вариации ускорений от Луны и Солнца, не говоря уж о планетных. Достаточно перейти с этажа на этаж…

Стоит отметить, что вышеприведенные наглядные цифры может получить любой ученик старших классов средней школы. Для этого надо лишь не забыть ньютоновский закон всемирного тяготения да формулу квадрата суммы. Остается только удивляться, как это не пришло в голову стращателям, специализирующимся на «парадах планет».

Ирина Прусс

Для социолога успех – термин однозначный: это карьера, слава, богатство, достигнутые упорным трудом, энергией, инициативой и определенной (не решающей) долей удач и. Считается, что именно такое понимание успеха характерно для западного человека и что оно содержит в себе мошный «достижительский» мотив, толкая людей на трудовые подвиги.

Для россиян, как свидетельствует недавнее исследование ВЦИОМа, о котором в очередном номере «Мониторинга общественного мнения» рассказал J1. Гудков, успех – это нечто иное. 61 процент опрошенных, как и положено, свизали его с материальным благополучием; но на второе место в их представлении об успехе вышла «хорошая семья» (59), на третье – «хорошее здоровье» (46) и только на четвертое – «интересная работа» (25 процентов). Далее опять следуют вещи, безусловно, хорошие, но к успеху как таковому отношение имеющие весьма отдаленное: «близкие друзья», возможность «жить как хочется, спокойно и весело», «иметь возможность поступать в соответствии со своими убеждениями». Замыкают список признаки успеха в классическом его понимании: «иметь хорошее образование» (6 процентов), «занимать высокую должность» (4), «добиться славы, известности» (2 процента).

Это похоже на попытку компенсировать некую утрату: ну нет у меня ни высокой должности, ни высокого образования, ни особого благополучия – так по крайней мере семья хорошая, друзьи верные, на здоровье не жалуюсь, тоже не всякий похвастается, так что можно счесть успехом…

Л. Гудков видит за такими ответами общество, в котором «подавлены импульсы личного достижения». Ему в следующем номере бюллетеня вторит Б. Дубин: «В «классическом» советском, а во многом и в современном российском социуме… связь между индивидуальным усилием и его совокупным коллективным результатом, принципиальная для устойчивости и вместе с тем для динамизма социальной системы, серьезно нарушена и деформирована. Один из результатов этого разрыва – массовая привычка к опеке сверху при одновременном понимании, что сколько-нибудь твердо рассчитывать на нее не приходится».

И действительно: из опрошенных в 1998 году 75 процентов заявили, что, добиваясь успеха, они могут рассчитывать только на себя: но вместе с тем в другом опросе 64 процента связали свое благополучие не с личными усилиями, а со справедливым устройством общества. «Фактически лишь среди учащейся молодежи доля тех, кто видит источник благополучия в собственных усилиях, превышает долю тех, кто рассчитывает на общество».

Вера человека в свои силы и его стремление к личному успеху в классическом его понимании создают главный резерв современного общества западного типа, резерв, по сути, неисчерпаемый, обеспечивающий его развитие и процветание. Похоже, именно в самом юном поколении мы впервые получаем такой резерв.

Но возможна и совсем иная интерпретация тех же данных: учащиеся еще не столкнулись с грубой российской реальностью, в которой 60 процентов работающих заняты простым, некватифииированным трудом, зарплата не слишком зависит от ваших личных усилий (только 15 процентов опрошенных отмечают связь между ними, остальные ее отрицают), карьера требует не только, часто и не столько квалификации, образования, инициативы и работоспособности, сколько иных, менее приятных качеств… Возможно, с возрастом и, главное, с опытом молодые не общество сдвинут, а сдвинутся сами, начнут семью, друзей и здоровье пенить выше любого успеха; хуже того, их и назовут успехом.

А может, все-таки у них хватит сил, чтобы переломить ситуацию?

Игорь Яковенко

По крайней мере, так считает Владимир Каганский, выступавший недавно с докладом на заседании Научного совета по комплексной проблеме «История мировой кулыуры» РАН (комиссия «Теоретические проблемы изучения истории культуры»). Его доклад назывался «Центр – периферия – граница. Зоны и позиции культурного пространства», и говорил он о том, что российская географическая и культурологическая науки пространственно невменяемы.

Действительно, они видят только два культурно-географических типа пространства: центр и периферию. Между тем даже если говорить только о базовых типах, то их никак не меньше четырех: к центру и периферии необходимо прибавить как минимум провинцию и границу. В разных сочетаниях получается не менее шестнадцати вариантов.

Такая слепота к пространству у нас не случайна. Она вообще характерна для нашей культуры и проявляется во всем, далеко не только в трудах географов и культурологов. Обратите внимание, как дробно устроено пространство западных государств: сначала мое село или мой город – потом ареалы крупных промышленных и культурных центров – потом всякие графства, земли, провинции, департаменты – потом столица. У нас все проще: вот тут кончается мой дом, мой огород – потом идет дикое поле, обозначаемое сразу по-крупному. Сибирь, например, или Урал, – потом где-то там, за этим диким полем, есть некий Центр, от которого идет управляющее излучение. Сравните географическую карту нашей страны и хотя бы Франции – вы увидите, насколько на французской карте больше всяких географических названий…